Исцеление сердца (ЛП)

Дверь за ним открылась, хотя стука не было. Леиф повернулся в кресле.

Ольга закрыла дверь и подошла к нему. Час был поздний, и она была одета только в спальный халат и шерстяную шаль. Ее прекрасные волосы были распущены, темные волны ниспадали на ее стройное тело.

Она была прекрасна. Всегда такая красивая.

Он поднялся. Она никогда не приходила к нему сюда. Они согласились хранить в секрете их ночи в маленькой комнате рядом с кухней. Вдоль коридора были жилые комнаты, и ее, скорее всего, заметили… если не заметили еще раньше.

— Ольга.

Поднявшись, он прижал руку к груди, и она нахмурилась, глядя на рану.

— Тебе больно, — она подошла и положила на него руку, слегка сжимая пальцы чуть ниже пореза.

Он подавил желание поморщиться от ощущения пальцев на болящей плоти.

— Не очень.

— Рану надо лечить. Я принесу немного лечебной пасты.

Она повернулась, но он схватил ее за руку — такую гибкую и хрупкую в его неуклюжей руке — и снова потянул ее. Она была здесь, и он не хотел, чтобы она ушла. Она еще долго не сможет быть с ним.

— Нет. Со мной все в порядке.

— Леиф...

— Ты здесь, и я хочу, чтобы ты осталась.

Она улыбнулась и смягчилась.

— Тогда позволь мне хотя бы перевязать ее.

Кивнув, Ольга толкнула его в кресло, подошла к сундуку и вернулась со стопкой ткани. Свернув ткань так, чтобы над раной был небольшой предохраняющий слой, она обмотала ткань вокруг его груди и спросила:

— Почему ты не пришел ко мне сегодня вечером?

— Я думал, ты будешь со своими братьями. Все нормально?

— Jah. Они спят. Они были истощены, но остались целы и невредимы. Спасибо, что привел их ко мне.

Не вся ее семья вернулась к ней.

— Я сожалею о твоем отце.

Она остановилась и встретила его взгляд. Тихое удовлетворение, которое наполняло ее глаза, немного отступило, и печаль заполнила пустоту.

— Как и я. Но я знаю, что он был счастлив уйти так. Ему было одиноко без мамы, — Леиф вздохнул, и лоб Ольги нахмурился от беспокойства. — Твоя рана болит.

Тогда он понял, что Ольга не думала об их будущем. Она была охвачена счастьем от того, что ее братья с ней, Леиф и ее друзья вернулись победителями, и даже смерть ее отца не сильно омрачила это блаженство.

Ей не пришло в голову, что ее братья изменят ее намерение покинуть дом и поехать с ним, и что они двое окажутся в разлуке, вероятно, навсегда.

Или, возможно, нет. Леиф подумал, что ее братья могут присоединиться к ним. Он сделает все, что может, чтобы помочь им в Гетланде. Они были маленькими и тощими юношами, похожими больше на мальчиков, но он научился не недооценивать силу духа Эстландии. Калью был по возрасту близок к Эйнару. Они могут не быть налетчиками, но могут научиться ремеслу или торговле. Или он мог бы дать им землю. Если они согласятся, он заберет их всех.

Леиф был уверен, что Эйк позволит; он никогда раньше не просил ярла о личном. Можно было бы доказать, что он должен ему одолжение или два.

На сердце Леифа стало легче. Когда Ольга закончила с повязкой, он схватил ее за руку и прижал костяшки пальцев к губам.

— Нет. Боли нет. Только желание.

Понимая, чего он хочет, Ольга нахмурилась, поведя бровью в сторону его груди.

— Если будешь напрягаться, пойдет кровь.

Он усмехнулся.

— Тогда будешь напрягаться ты.

Свет от очага танцевал в ее глазах, когда она сжала пальцы на его руке и отступила, побуждая его встать. Он подчинился. Она не смогла бы даже сдвинуть его с места, если бы он не захотел, но Леифу нравилось такое подчинение, и он позволил отвести себя к кровати.

Встав у кровати, Ольга опустила руку и взялась за пояс его бриджей, стягивая их с его бедер. Она присела, и он отпихнул бриджи прочь.

Они и раньше раздевались, но это был первый раз, когда Ольге принадлежал полный контроль, и он подчинялся ей. Она была у его ног — но контролировала его — и это было необычно.

Ольга провела длинными гибкими пальцами по его покрытым синяками ногам. Сражаясь сегодня, Леиф получил несколько ударов щитом по бедрам, и вдобавок ударил себя сам, блокируя нападение, которое заметил слишком поздно.

— Это не причиняет тебе боль? — спросила она, поглаживая его кожу.

— Да. Но эту боль я хорошо знаю. Она не имеет значения, — он пульсировал перед ней. Эта боль мучила его больше.

Она подняла глаза.

— В тебе так много силы.

— И в тебе. Ольга… поднимайся.

Вместо этого она улыбнулась и схватила его в руку. Леиф застонал от прикосновения ее мягкой ладони — она была такой мягкой; как она могла быть такой мягкой, когда она так много работала, прошла через такое? — и бедра дернулись вперед, а ее ладони скользнули вверх и вниз по его длине.

Потом она поцеловала кончик. Она никогда не делала этого раньше, и он никогда не спрашивал. Он всегда относился к Ольге с осторожностью, позволяя ей говорить ему, чего она хочет, как ей нравится. Он никогда не спрашивал о том, как это было у Ольги с ее мужем или другим мужчиной, и он не чувствовал, что ему это нужно. Он видел в своей жизни достаточно, чтобы знать, как часто говорила Ольга, порядок вещей.

Когда она легко обхватила губами головку, Леиф дернулся от ощущения, более острого, чем лезвие ножа, и простонал ее имя, и на этот раз она встала. Леиф готов был умолять ее вернуться, когда она положила руки ему на живот. По ее мягкому требованию он сделал шаг назад и сел на кровать.

Она встала между его ног и наклонила голову, чтобы поцеловать его, ее руки крепко обхватили его лицо, пальцы сжались в его бороде и слегка потянули. Ее волосы упали вокруг, удерживая их в полутьме и наполняя интимное пространство своим ароматом.

Он обхватил руками ее бедра и ответил на поцелуй, позволив маленькому язычку Ольги вести их танец. Сердце колотилось, кровь стучала, рана ныла.

Ее запах, вкус, ощущение.

О, как он любил ее.

Леиф любил свою жену. Не сразу, как они поженились, но Эйк хорошо подобрал ему пару, и они, возможно, влюбились бы друг в друга в любом случае. Они поженились до того, как узнали друг друга, сразу после того, как их обоих признали совершеннолетними. Они понравились друг другу сразу. Любовь пришла к ним после, и Леиф был счастлив по-настоящему к тому времени, когда Торил носила их первого ребенка.

Сначала его любовь к Торил была похожа на дружбу. Они научились быть супругами и повзрослели, и между ними образовалась сильная связь.

Она была сильной женщиной своего народа. Хорошая жена, хорошая мать, хороший помощник. Когда они начали терять своих детей, любовь Леифа к жене, а ее к нему стала чем-то другим. Потери сломали ее, ослабили. Ее любовь превратилась в желание утешения, а он стал этим утешителем. Он обратил свое горе внутрь себя, чтобы найти в себе силы увидеть Торил через ее душу.

И понял, что чувство вины постоянно сопутствует скорби.

Только вот Леиф не был уверен, что знает, как скорбеть не в одиночку.

Любовь к Ольге была другой. Она не была похожа на Торил; его жена была высокой и крепкой, как большая часть их народа. Как и сам Леиф. И все-таки Ольга не казалась слишком чужой. Она была тихой женщиной, сильной, понимающей свою роль.

Но в глубине души она и Торил были совершенно разными. Утрата и горе, испытания и скорби, казалось, делали Ольгу сильнее, а не слабее — как железо, выкованное в огне. Позвоночник не сломался под тяжестью, он согнулся и научился переносить вес. Ее спина, такая узкая, что он мог накрыть ее одной рукой, удерживала силу духа целого отряда свирепых воинов.

Его любовь к ней была основана на этой силе. Он хотел забрать ее домой в Гетланд, взять с собой ее братьев — братьев, которые годились ему в сыновья, — и создать семью. Он хотел этого так сильно.

Он застонал ей в губы, а она легко засмеялась и отстранилась. Посмотрев на него, Ольга толкнула его в грудь, и он лег на спину, опустившись на кровать.

Ольга, все еще одетая в спальное платье, заползла на кровать и поднялась над ним, упершись коленями ему в бедра. Это они хорошо знали. Он был слишком большим для ее тела; она не могла принять его полностью, и они нашли способ быть вместе, теряться друг в друге без боли.