Тридцать третий румб

– А его пророчество-то сбылось? – поинтересовался Марко.

– Слово в слово, – кивнул Таддео. – Летом следующего года на нас напали пираты, и мне раздробило руку ядром. Я долго валялся в лихорадке между жизнью и смертью и вспоминал предсказание Роберто Марино. Думал, умру, но чудом выжил. Вернулся сюда, в родные места… Но, доведись мне выбирать, я бы предпочёл никогда с ним не встречаться. Как вспомню его глаза – в дрожь кидает.

Всю дорогу до дома мы с Франческо проговорили о Роберто Марино. Он снился мне ночью, и я просыпался от его взгляда. И потом часто вспоминал этот рассказ старого Таддео.

Как вы знаете, судьба тоже свела меня с морем. Может, моё решение поступить в матросы и было глупостью. Жили же другие люди в нашем Виареджо и не рвались никуда, довольствовались тем, что есть, и благодарили Бога… Мы едва сводили концы с концами, временами голодали и сами удивлялись, что живы. Море редко штормило, но всё равно не казалось нам доброй стихией. До нас доходили рассказы о том, какой могущественный флот у Голландии, у Англии, как сильны на океанских просторах Испания и Франция… А нам море не давало ни могущества, ни богатства – только рыбу и скудную прибыль от мелкой торговли. И постоянный страх из-за набегов южных пиратов.

Крепость кое-как защищала от них, но всё равно они наводили ужас на всё побережье: брали пленных, увозили к себе и требовали выкуп или продавали в рабство. Богатым пленникам порой удавалось вырваться на свободу, а нам, беднякам, надеяться было не на что. У меня до сих пор всё сжимается внутри, когда я вспоминаю знакомый с детства крик с крепостных стен: «Мавры у берегов!!!» По сравнению с этими безжалостными иноверцами даже самые жестокие европейские пираты казались воплощением милосердия. Я не знаю, чего сильнее боялся в детстве: что магометане убьют меня – или что похитят и сделают своим рабом.

Светлые дни у нас выдавались, только пока отец был жив. Один за другим появлялись младшие братья и сёстры… А потом пришла чума. Как только из соседнего селения сообщили о заболевших, мать немедленно увезла нас к тётушке Джулии в горы. Только отец не поехал – не хотел оставлять дом. Помню, как он провожал нас в дорогу. Тогда мы видели его в последний раз. Уже на следующий день его забрала чёрная смерть.

С тех пор не было дня, когда бы мать не плакала и не причитала из-за нашей бедности и страха за будущее. Мы и с отцом-то жили бедно, а после его смерти стало совсем тяжело. И беда редко приходит одна. В скором времени после смерти отца на наш городок снова напали проклятые берберские пираты – и убили моего старшего брата Фабиано. Он заряжал пушку на крепостной стене, когда тяжёлая пиратская пуля угодила ему прямо в сердце. Мать страшно горевала – она любила Фабиано больше всех. После его смерти я остался за старшего. Какое-то время мы перебивались, а потом младшие подросли, и мне пришлось выбирать, куда деваться.

По соседству с нами жил мастер Пьетро, камнерез. Настоящий художник. Я ходил к нему в мастерскую, помогал. Мечтал, чтобы он научил меня своему ремеслу, и он был не против. Я уж было обрадовался, что нашёл себе дело по душе, начал понемногу учиться, – но тут Пьетро объявил, что уезжает. В Болонье у него умерла родственница, и он оказался единственным наследником, она оставила ему дом и неплохие деньги. Меня Пьетро, конечно, с собой не взял – зачем ему лишний рот в семье, тем более что я ещё почти ничего не смыслил в камнерезном деле… Когда он уехал, я пробовал подрабатывать каменщиком, но работа была очень тяжёлой, а платили за неё так мало, что, считай, вообще не платили.

Мой друг Франческо был сирота, голь перекатная – его родители давно умерли, он жил у тётки. Их большая семья была ещё беднее нашей, так что он тоже поневоле раздумывал, как добывать себе средства на жизнь. И вот однажды он загорелся идеей отправиться в Геную и записаться матросом на какой-нибудь корабль. Наконец решился и принялся звать меня с собой:

– Ну давай же, Серджо, соглашайся! Вдвоём будет веселее! Ты только представь – сколько всего повидаем! А потом однажды вернёмся сюда настоящими морскими волками! Говорят, что в море служить тяжело, – ха, уж нас-то этим не напугаешь! Можно подумать, что здесь жить не тяжело! Я уверен, в море будет только лучше!

– А что старик Таддео рассказывал про свою службу, помнишь?

– Не важно, Серджо, всё равно… – Франческо тряхнул чёрными кудрями. – Я не знаю, куда мне ещё деваться. Здесь я совсем пропащий человек. А там – ну вдруг повезёт? Вчера в таверне я слышал, что один паренёк поступил в матросы совсем нищим, а за время службы накопил денег, обосновался в хорошем месте и открыл свою таверну! Я тоже так хочу! Ты только представь – своя таверна!

Мы с ним шли по дороге вдоль моря. Он вслух мечтал о будущей жизни. Солнце палило, горячая пыль жгла босые ноги, пахло водорослями и рыбачьими сетями. Говорят, что в каждой стране своё небо и своё солнце. Как это? Неужто испанское солнце отличается от нашего тосканского? Но чем? Впрочем, должно быть, это правда. Морякам лучше знать, они многое повидали, а я не был дальше родного городка. Хотя вру, был – мы же ездили к тётке в горы… Но деревня, где живёт тётушка Джулия, просто пустыня по сравнению с нашим городком. Пускай на него фыркают приезжие франты, обзывают захолустьем. Конечно, с крупными городами не сравнишь, но и какой есть хорош. Но мне, пожалуй, хотелось бы поглядеть на большие города. Говорят, там широкие улицы, главная площадь больше нашей раз в пять, а людей столько, что они не уместились бы на этой самой площади!

– Ну? – нетерпеливо спросил Франческо. – Что молчишь, Серджо? Пойдёшь со мной в Геную? Там большой порт, много кораблей, наверняка нас возьмут куда-нибудь!

Я пожал плечами. В самом деле, почему бы и нет.

– Когда ты собираешься?

– Да когда угодно. Хоть завтра! – Он хлопнул меня по плечу, подпрыгнул и воскликнул: – Я знал, что ты меня не бросишь, дружище!

Я вернулся домой и рассказал об этом матери. Думал, она станет меня отговаривать, а она даже обрадовалась, что я наконец найду себе дело и со временем смогу помочь семье.

– Что ещё за глупости! – говорила наша соседка, тётушка София, и воздевала руки к небу, словно призывая его в свидетели. – Что это вы выдумали! Наша земля кормила нас и будет кормить! А простаков в море зазывают те, у кого нет сердца! Где это видано, чтобы на воде было лучше, чем на твёрдой земле?! Дурачку Франческо какие-то негодяи-проходимцы вскружили голову, наболтали ему в уши разной чепухи – а он сбил твоего Серджо с толку! Обмануть глупых мальчишек – невелика хитрость! Не вздумай их отпускать!!! – повторяла она матери.

Когда ко мне зашёл Франческо, тётушка София прижала нас обоих к себе и сказала со слезами:

– Не ходите в море, ребятки, не ходите! Что бы там ни было, на земле надёжнее! В море вы пропадёте! Да, мы бедные – но не нищие, если что, всегда друг другу поможем! А как же вы там, далеко от дома, совсем одни? Не губите себя, у вас же вся жизнь впереди!

Они с матерью посудачили ещё некоторое время, поплакали, но мать всё равно не возражала. Она часто ворчала, что я не думаю о семье и всё такое… Конечно, она жалела меня, но всегда больше любила Фабиано, а меня сравнивала с ним не в мою пользу.

Собирались мы недолго. Ночью я не сомкнул глаз. На сердце щемило, почему-то было страшно уезжать. Но не хотелось выглядеть трусом, и Франческо не хотелось бросать одного. Он так радовался, что мы пойдём вместе.

II. Солёная морская вода

Во время своего первого плавания я понял, что имел в виду старый Таддео, когда однажды сказал со вздохом, отхлебнув вина из кружки:

– Море солёное, как пот и слёзы. Его не удивишь ни тем ни другим.

Он произнёс это, потёр уцелевшей левой рукой свои красные, всегда слезившиеся глаза и невесело посмотрел в окно таверны на хмурое море, почти невидимое за серыми струями дождя. Мне стало грустно. Я подумал, что жизнь на берегу тоже не мёд, да и вообще всё непросто. Тогда я считал, что уже кое-что повидал. А в море понял, что до него почти ничего не чувствовал и не испытывал по-настоящему.