Дворяне. Книга 3

– И тебе ничего за это не было?

– Пока всё обошлось.

Портрет на бумаге получился плохо, потому, что Саша шевелился, и у художника не было желания стараться. Александр посмотрел на портрет и равнодушно сказал: «Похож». Положил лист бумаги в папку, и друзья вышли из школы.

– А про Першина знаешь? – спросил Румянцев.

– Его тоже арестовали?

– Нет, его директор в пятницу уволил за то, что он пришёл в школу пьяный, и ученики над ним потешались. Он же безобидный, сам никого не обидит даже пьяный, а его обижают. Мне его жалко. Теперь куда он пойдёт, ведь ничего больше делать не умеет – интеллигент.

– А мне больше жалко его жену, – посочувствовал Сергей.

Друзья шли по улице имени Ленина, с неба сыпалась снежная крупа и ложилась на замёрзшую землю. Встречные прохожие были одеты в зимнюю одежду, а Румянцев был в лёгкой, не по сезону, курточке. Он хотел проводить Сергея до дома, но быстро продрог и передумал:

– Серёжа, приходи вечером ко мне, сыграем в шахматы, – предложил он.

Сержпинский не забыл о принадлежности Румянцева к ГПУ и боялся, как бы при нём не сказать, чего лишнего.

– Сегодня не смогу, надо Соне помогать, воду носить с колодца, она будет стиркой заниматься, – придумал он на ходу отговорку. И Румянцев, подняв воротник курточки, ёжась от ветра, побежал домой. Сержпинский тоже пошёл домой, он завернул за угол на улицу Преображенскую, и до дома оставалось идти сто метров.

Коля из школы пришёл раньше отца. Соня и мать были на работе, близнецов ещё в ясли не брали, и с ними сидела соседка тётя Шура. За Колей она тоже присматривала. За эту услугу Сержпинские ей платили деньгами, иногда давали продукты. Тётя Шура была довольна и даже по собственной инициативе готовила суп, прибиралась в комнатах.

Войдя в квартиру, он поздоровался:

– Добрый день, Александра Егоровна, а где Коля?

– Да вон он за печкой играет с братишками, – ответила она и сказала:

– Раз ты пришёл, – пойду к себе, а ты покушай, суп возьми в кастрюле на плите.

Она ушла, а из комнаты выбежали Коля и Саша с Вовой. Отец хотел их накормить, но Коля сказал, что тётя Шура их уже накормила. Сергей быстро поел супу и пошёл в сарай кормить козу, гусей, уток и куриц. Все они сидели в разных отделах сарая за перегородками. На Преображенском пруду был уже лёд и водоплавающих уток, и гусей туда не выпускали. Одного гуся, из трёх, на седьмое ноября уже съели, остались два.

Вскоре из школы пришла Евпраксия Павловна. Она принесла с собой большую пачку тетрадей, чтобы дома проверять и ставить оценки. А после шести появилась Соня и с ней пожилая женщина. По её виду и говору было понятно, что она деревенская. На плече женщина несла большой мешок. Серёжа вышел им навстречу, и Соня сообщила, что она встретила Чернову Марию Фёдоровну. Потом Соня объяснила: «Это бывшая соседка из деревни Гарь, жена Константина Фомича – брата Михаила Чернова. Михаил раньше был управляющим имением Верещагиных».

Дети и Евпраксия вышли из комнаты посмотреть на гостью, и поздоровались с ней. Затем Евпраксия вновь вернулась в большую комнату, за письменный стол, продолжать проверять тетради.

Гостья сняла с плеча мешок и, глядя на детей, приветливо улыбаясь, сказала:

– Какие детки хорошие у тебя, Соня! А это близнецы?

– Да, Саша и Вова, а старшего сына зовут Коля.

– Сейчас я им конфеток дам, – пообещала она и долго разбиралась с пакетами в мешке. Соня тем временем хлопотала на кухне, и муж ей помогал.

– Мария Фёдоровна, раздевайтесь и проходите в кухню к столу, – пригласила её Соня. Гостью накормили тем же супом, что и сами ели, а потом пили чай с конфетами и пряниками, которые Мария Фёдоровна выложила на стол. За чаем оживлённо разговаривали, вспоминали прошлое и обсуждали нынешние дела.

– Как там Михаил Фомич поживает, как устроились его дочки? – спросила гостью Соня.

– Ой, Мишу в прошлом году арестовали и куда-то сослали, – с выражением горя на лице, сообщила она. – А его семью раскулачили и всю скотину, и землю передали в колхоз. Вот, какие дела, матушка, всё теперя у нас по-другому, ведь раньше-то при барине и то лучше было. А Мишина жена и дочки после раскулачивания уехали в Ярославль и теперя там живут. Больше я про них ничего не знаю.

– А как здоровье у вашего мужа Константина Фомича?

– Ой, Соня, я ведь два года вдова, живу одна с внучкой и взяла на воспитание сироту племянника. Держу корову, и больше у меня скотины нет. Ещё есть пчёлы, восемь ульев. Вот чечас продала на рынке мёд и купила гостинцев домой. Сегодня уж мне до дому не дойти, переночую у двоюродной сестры и завтра с утречка пойду.

– Так ночуйте у нас, – предложила Соня, и Сергей тоже подтвердил слова жены.

– Вот спасибо, Сонечка, я уж где-нибудь на полу у печки лягу.

– У нас для гостей есть матрасы, набитые сеном, – успокоила её Соня, – у нас часто гости бывают. Затем Соня спросила про детей самой Марии Фёдоровны.

– Мой первый сын Веня умер, после гражданской войны, ты знаешь, – стала рассказывать она, – его жена тоже умерла, и у них осталась их дочка Маша, моя внучка, она чечас уже взрослая, работает в колхозе и живёт со мной. А два следующих сына большими людьми стали, мне часто переводами деньги шлют. Письма тоже пишут. Ведь я грамотная, читать умею. Меня и других деревенских девчонок ещё до революции твоя сестра Маня обучила грамоте. Так вот, сын Гриша стал учёным, окончил в Москве институт и теперя научный сотрудник по созданию лекарств. А второй сын Олег военный, служит на Дальнем востоке.

– И в каком он звании? – спросил Сергей.

– У них все звания отменили, он командир полка, вот и всё, что я про него знаю.

– Умные у вас сыновья, – сказала Соня, – а всё от того, что у них хорошая наследственность. Ведь мать Константина Фомича была не законно рождённая дочь моего деда Александра Иосифовича Верещагина. Вы знали об этом?

– После революции только узнала, – ответила Мария Фёдоровна. – Да говорят, что у ваших предков во всей округе таких детей много было. Не зря раньше барин к крепостным крестьянам обращался: «Дети мои».

Уже в девять часов гостья стала зевать, и её клонило ко сну. В деревне рано ложились спать. Заметив это, Соня устелила ей матрас возле печки, со стороны маленькой комнаты, а сама стала варить на завтра картошку, и суп из курицы. Обычно куриц и уток резал Павлик, когда приезжал, а больше в семье никто не мог выполнить эту обязанность, и, в отсутствии Павлика, приходилось просить соседа.

В одиннадцатом часу, вся семья тоже спала, но Соне не спалось. На неё произвело впечатление то обстоятельство, что в деревне Гарь, в прошлом процветающей, произошёл такой стремительный упадок: зажиточных крестьян раскулачили, барский дом и хозяйственные строения разобрали и куда-то перевезли, и жителей деревни осталось мало – из одиннадцати крестьянских домов, (по словам Марии Фёдоровны) осталось пять.

* * *

Сергей каждый день думал о Нине Павловне, в его голове творилось что-то не понятное. Она приснилась ему даже во сне. Он каждый день водил к ней в класс Колю, и объяснил, что заказал столяру сделать подрамник нужного размера. Вся эта подготовительная работа длилась долго, и к Новому году он портрет, наконец-то, написал. И, как ни странно, после завершения портрета, его влюблённость закончилась. Сергей изучил позирующую девушку, видел её словно насквозь. Он в разговоре с ней хорошо понял её характер, и передал его в портрете. После этого она стала ему не интересна, словно прочитанная книга.

С каждым годом в стране всё активнее праздновали международный женский день «Восьмое марта». Мужчины поздравляли женщин, дарили им подарки. В магазин, накануне праздника, завезли дешёвые духи для женщин и одеколон, пользующиеся спросом у мужчин. Сергею подсказали друзья, что лучший подарок для женщины – это духи. И он выстоял очередь, чтобы купить несколько маленьких пузырьков духов и заодно купил себе два пузырька одеколону, чтобы пользоваться после бритья. Мода на усы и бороды стала проходить среди интеллигенции, и все учителя-мужчины ходили в школу чисто выбритыми.