Бог из клетки

Кровать под ней вдруг показалась невыносимо мягкой и притягательной. После всего пережитого этой ночью она не думала, что сможет уснуть, хотя тело настойчиво требовало отдыха. А теперь казалось, что достаточно просто опустить голову на подушку.

Талла неохотно поднялась, чтобы отгородиться шторой, но на мгновение задержалась, вопросительно глянув на Слепыря. Быть может, спать им здесь следовало по очереди, а он уж точно куда больше нуждался в хорошем отдыхе.

– Мне не требуется сон, – отмахнулся бог, – и не бойся, я ничего не сделаю тебе, пока ты спишь.

Такая мысль даже не приходила Талле в голову, а теперь пришла, и его слова не казались успокоением. С другой стороны, сейчас её жизнь зависит лишь от решения Слепыря, доверия к нему, если он не готов помогать – пусть лучше сразу убьёт.

– Что мне действительно нужно, – продолжал между тем он, – так это выйти под солнце, я слишком давно его не видел. Ты вытащила меня из одной темноты, чтобы посадить в другую.

– Я... Я не…

Полоснувшая грудь обида мешала набрать воздуха и ответить. Обволакивающий её сон, готовый мягко принять и убаюкать, рассыпался, и она резче, чем следовало, задёрнула штору. Плюхнулась на кровать, не раздеваясь, стиснула руками подушку. Там, где Талла прижалась к ней уголком глаза, осталось маленькое сырое пятно. Такую бесконтрольную вспышку чувств мама точно бы не одобрила… Но где ей, Талле, взять всю ту выдержку, ту силу, знакомую с самого детства? Она всхлипнула тихо-тихо. И хотя казалось, что теперь её не заставит уснуть даже ведро маминого мятного чая с молоком, уже на третьей отчаянной, полной обиды мысли, она спала.

Её разбудил настойчивый стук. Талла едва успела сесть в постели, когда дверь без разрешения открылась. Она выглянула из-за шторы и увидела вчерашнюю крепкую женщину с подносом, нагруженным тарелками. А ещё заметила, что Слепырь не успел накинуть на голову капюшон, и женщина хищно уставилась на пустующую глазницу. Она напоминала воровку, которой в руки свалился ключ от сокровищницы.

Талла никогда раньше не встречала таких женщин. По всему выходило, что она здесь выполняет роль служанки, но вела себя так, будто была любимым хозяйским котом, никогда не знавшим тапка.

– Значит, это из-за вас город похож на кастрюлю с убегающим молоком? Мальчишка и одноглазый старик… – женщина ухмыльнулась и как-то по-новому, оценивающе оглядела гостей.

Талла мимолётно удивилась, что ищут “мальчишку”. Неужели по показаниям отпустившего их стража из парка? А отец… Разве не велел отец отыскать мерзавку-дочь? Женщина между тем продолжала:

– Что же вы такого натворили? Все выезды перекрыли, каждый закуток осматривают…

Видимо заметив, как напряглась при её словах Талла, она добавила:

– Но не переживайте, сюда не сунутся.

Именно на это они и рассчитывали, потому мама и нашла их. Опасные, как обоюдоострый клинок без рукояти, люди, с которыми лучше не иметь дел, но в их логово не заглядывает даже стража. То ли слишком боятся, то ли получают достаточное вознаграждение, чтобы закрывать глаза на их существование. Об их верности собственному слову ходят легенды. Их защита стоит баснословно дорого, но тебя не тронут, пока не умрёт последний из защитников. Талла только гадала, со сколькими мамиными драгоценностями пришлось расстаться, чтобы сейчас она могла находиться здесь.

– Можете не отвечать, – женщина сверкнула волчьей улыбкой и выложила завтрак на низкий круглый столик, – нам не нужны ваши тайны. Только деньги.

Талла осмелилась подойти к еде только после того, как женщина ушла и закрыла за собой дверь. В двух мисках оказались яйца, запечённые с овощами и зеленью, рядом лежали лепёшки – судя по виду полежавшие, но ещё достаточно мягкие, тёплый кофе. Талла выжидающе посмотрела на Слепыря, но тот продолжал полулежать на своей кровати.

– Ешь, мне это не нужно.

– В меня не влезут обе тарелки, а если одна останется нетронутой, мы будем выглядеть странно, – ответила Талла, принимаясь за яичницу. Та была и вполовину не так вкусна, как еда во дворце, но готовивший её явно приложил некоторое старание.

– Будто мы без того не выглядим странно, – Слепырь приподнялся, опустил локти на колени и так внимательно посмотрел на Таллу, что она проглотила плохо пережёванный кусок. – Я подумал над твоими словами. То, чего ты хочешь, вряд ли возможно. Тебе нужно, чтобы я увидел, как сделать лучше, а я не вижу.

– Но…

Талла не ожидала такого разговора сейчас. И ещё меньше ждала, что бог откажет ей вот так. Не потому, что презирает людей и не хочет им счастья, и даже не потому, что теперь свободен и не желает утруждать себя помощью.

– Но ведь я вернула тебе глаз. Это тот самый, я знаю! Он хранился в семье Великого веками, пока я не…

– Это мой глаз, – подтвердил Слепырь, – не в том дело. Мне не нравится говорить тебе… Когда-то раскрытие подобных знаний засадило богов в клетки, но я вижу, что сейчас могу сказать, и это не приведёт к плохому. Этот глаз видит дурное, худшие проявления. Паутину под потолком и мазок засохшей крови в углу этой комнаты, твой слишком длинный подбородок, лошадиные зубы…

Он сказал что-то ещё, но Талла не услышала. Ей захотелось немедленно броситься, отыскать зеркало, убедиться, что она не так уродлива, как он только что описал всего в двух штрихах. Она, конечно, не была столь же немыслимо прекрасна, как мама, и всё то, о чём сказал Слепырь, в какой-то мере являлось правдой, но… Он будто умножил стократно её небольшие недостатки, нарисовав чудовище. А ведь Талла всегда считала, что хотя бы привлекательной себя назвать может без преувеличения.

Слепырь либо не заметил её смятения, либо ему было плевать, он просто продолжал говорить:

– Этот глаз знает, когда действие приведёт к худшему, но ведь ты не этого желаешь?

“Плохой путь”... – невольно вспомнилось ей.

– Но, – Талла постаралась взять себя в руки и не ощупывать вспыхнувшее лицо, – разве нельзя делать наоборот, чтобы получилось так, как нужно нам?

– Так оно не работает. “Не плохо” ещё не означает хорошо. Мне нужен второй глаз, светлый.

Где он находится, Талла знала, но знание несло больше разочарования, чем радости. Амстрен был далеко, настолько, что даже с хорошими лошадьми и опытным сопровождением путь в город занял бы около месяца. И уж конечно, глаз охранялся ничуть не хуже, чем тот, что хранился у её отца. Вряд ли кто-то другой, кроме жены и дочери Великого, смог бы его выкрасть. Ладно, сейчас всё равно рано об этом думать, главное, что Слепырь, судя по всему, согласился, так ведь? Поэтому она просто ответила:

– Достать его будет тяжело.

Как же сложно оказалось сосредоточиться на их нынешнем положении, а не планировать совсем уж непонятное будущее. Но Талла изо всех сил пыталась. А ещё с языка рвался вопрос: “Неужели, неужели ты видишь меня такой уродливой?” Его она, конечно, не задала.

Глава 4

Сколько прошло времени? Два или три дня. Когда в комнате нет окна, чтобы следить за движением солнца, сложно с уверенностью сказать. Но Талла точно знала одно: мама уже должна была присоединиться к ним. Чем дольше она оставалась во дворце, тем больше у отца информации, тем больше его уверенность в том, кто виноват в похищении и кого можно наказать прямо сейчас.

Талла и без того изнывала от неизвестности, скуки, страха, а теперь ей и вовсе хотелось забраться под пахнущее сандалом одеяло и не выбираться никогда. Слепырь был не тем спутником, который подбодрит и отвлечёт беседой. Чтобы он заговорил, приходилось первой задавать вопросы, на которые он отвечал неохотно и так коротко, как только мог. В конце концов Талле это надоело, и она тоже погрузилась в молчание. Она даже не знала, чего теперь ждать, и это было хуже всего.

Надежда на приход мамы угасла почти полностью, а об обстановке в городе было известно слишком мало, чтобы планировать побег. Собираются ли эти люди вообще сообщить им о том, что теперь снаружи достаточно безопасно? Талла постаралась задавить подступающую тревогу, сосредоточиться на чём-то насущном. Ах, как легко бы ей это далось дома – во дворце, а не “дома”, поправила она себя, – за перебиранием бисера с другими девушками или полулёжа на бархатных подушках под персиковым деревом в саду! Здесь же Талла вовсе не хотела сосредотачиваться на запахе своего немытого тела, на жёсткой постели, от которой начала зудеть кожа, на муторной тревожной тишине. От постоянного прислушивания мерещились странные далёкие звуки...