Страница 102 из 108
- В этом постановлении, - сказал он, - чрезвычайной комиссии даётся право без суда и следствия подвергать контрреволюционные элементы репрессиям вплоть до расстрела. После бурного обсуждения этой новости, Евпраксия предложила найти из своего круга человека в эту комиссию.
- Серёжа подружился с Шишериным и попытается устроить своего человека в репрессивный орган, - сказала она, - чтобы знать об опасности и вовремя реагировать.
Валентина с возмущением сказала:
- Большевики и так уже произвели аресты и начали в Данилове террор. Скоро и нас всех к стенке поставят.
А Сергей Воденков спросил брата:
Сержпинский Сергей. Фото с удостоверения. 1918 год.
- Ты можешь предложить большевикам мою кандидатуру в эту комиссию? Я проявил себя при подавлении мятежа, как надёжный человек для них, и большевик Костя Соловьёв, с которым я подружился, обещал устроить меня в милицию. Но, я думаю, что эта комиссия будет выше по своему положению, чем милиция.
Сержпинский не ожидал, что мать представит его таким влиятельным человеком и смущённо сказал:
- Я постараюсь, конечно, но это не от меня зависит.
Когда Сержпинские собрались уходить домой, то Сергей Воденков подарил Сергею Сержпинскому солдатскую фуражку, которую он привёз после подавления мятежа.
- Носи на здоровье, - сказал он, - в фуражке ты будешь похож на военного. Я себе такую же фуражку привёз.
Вместе с Сержпинскими, к ним домой пошли Таня и Геннадий Иванович. Они хотели вновь увидеть Дмитрия и поговорить с ним. К их приходу он поспал, поел, и у него появились силы разговаривать. Он сразу же, как только все пришли, спросил отца о делах у деда в деревне. Его дед Иван Николаевич Свешников был из числа тех помещиков, которых крестьяне не любили. Внук переживал за своего деда из-за последних событий. Деда выгнали из поместья, и его приютила бывшая служанка, жившая в селе Ермаково.
- Ты бы, отец, уговорил деда переехать к тебе в Данилов, всё равно он там один в деревне, из усадьбы его выгнали. Чего он там за эту деревню держится?
- Я много раз пытался его уговорить, - сказал Геннадий Иванович, - но он заладил своё: «Я хочу умереть на Родине и лечь в могилу рядом со своей женой…» Вот попробуй сам его уговорить…
Немного помолчав, отец попросил сына:
- Ты можешь нам внятно рассказать, что там, в Ярославле произошло?
- Да, расскажи, - поддержали просьбу Геннадия Ивановича все присутствующие в комнате. Глеб к этому времени пошёл погулять. Павлик остался дома, и хотел тоже послушать. Дмитрий посмотрел на него и попросил:
- Только всё, что я расскажу, должно оставаться между нами. Об этом не должны узнать большевики.
Дмитрий начал рассказывать издалека, с того времени, как устроился на службу в армию. В январе 1918 года, его назначили командиром пулемётной роты в «Первом Советском полку», расквартированном в казармах на Московской улице. (Это на правом берегу реки Которосли). Старые звания офицеров в Красной Армии отменили, только осталась форма одежды от царской армии, но погоны сняли. Офицеров стали называть просто «командир роты», «командир полка», «гарнизонный комиссар». Дисциплина в воинских частях Ярославля была на самом низком уровне. Солдат кормили плохо, и они часто грабили Ярославцев.
Начав свой рассказ, Дмитрий сидел на стуле, а слушатели уселись напротив него на кровать, с которой недавно он встал. Его заросшее щетиной лицо было плохо узнаваемо, и, поэтому, отец посоветовал ему не бриться. После не большой паузы, попив воды, он продолжал:
- Восстание было стихийным, плохо подготовленным. Я был в охране штаба и слышал разговор руководителей восстания о том, что начать восстание в Ярославле планировали восьмого июля, одновременно с восстанием в Рыбинске, но мои солдаты спутали все карты и начали раньше, с шестого июля. В нашем полку имелись две партийные ячейки большевиков и эсэров. В них состояли всего человек двадцать. Не больше. И они мало влияли на остальных солдат.
Дмитрий задумался, а отец спросил его:
- И как же началось восстание?
- А началось всё вот с чего, - продолжал он. - В наши казармы, в конце июня этого года приехала из деревни мать одного солдата. Он служил в моей пулемётной роте. Она рассказала сыну и его товарищам, как отряд продразвёрстки отобрал у неё последний мешок зерна, обрекая семью на реальный голод. В семье были дети, да и скотину надо кормить. Большинство солдат у нас были из крестьян. Разозлившись, они решили пойти ночью в гостиницу «Бристоль», где жило областное руководство, чтобы разобраться с ними. Этот взвод бунтарей входил в состав моей роты. Приходилось учитывать и такое обстоятельство, что эти солдаты все прошли фронт, участвовали на фронте в организации солдатских комитетов. У нас тоже командиров выбирали на общем собрании. Им ничего не составляло застрелить не понравившегося командира. Я знал о замыслах своих подчинённых и доложил вышестоящему командиру. Тот пытался отговорить солдат от незаконных действий, но они не послушали и пошли ночью, с четвёртого на пятое июля, к гостинице «Бристоль», где жили губернские руководители.