Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 9

По соседнему пути с каким-то железным скрипом протащилась старая, «довоенная» дрезина с рабочими на борту, победно взиравшими на меня с верху вниз, и покатила дальше, в сторону Аргуна. На дороге, метрах в тридцати от железнодорожного полотна, стояли два «Урала» и несколько «УАЗиков». Я проводил глазами дрезину, к которой вполне бы подошел заезженный пацифистский лозунг «лишь бы не было войны» и поплелся со своим баулом к стоянке машин, переступая через рельсы и какие-то валуны на междупутье. Отыскав тропинку, стал спускаться вниз. Приехавший люд быстро, по двое, по трое, «рассасывались» по «УАЗикам» – это были разного рода начальники и «функционеры» тыловых служб, преимущественно снабженцы. Проситься к ним в попутчики у меня почему-то гордость не позволяла. Один их вид говорил: «В поле – каждый суслик агроном!». «УАЗики» быстро разъезжались. Я выбрал один из «Уралов», с белым ромбом, выведенным под трафарет на лобовом стекле – эмблема внутренних войск, подошел к полноватому прапорщику, укрывшемуся в тень машины и споро уплетающему какой-то непонятный «сверток», похожий на шаурму. Вид этого кулинарного «хачипури» вызвал у меня подзабытое чувство голода, ведь позавтракал я сегодня только чашкой кофе в прокуренном ТПУ. На мой вопрос взять меня попутчиком до группировки, прапорщик перестал жевать, глянул на меня, на мои погоны, затем, возобновив жвачные движения челюстью, качнул головой:

– Не могу, товарищ майор, не положено. Вон, ВАИ стоит. Да и не до группировки мы.

Я опешил. Вот так вот! Ну, спасибо, братья-вэвэшники! Потом я понял, почему «прапор» на погоны мои глянул – взять-то с офицера нечего! Ладно. На худой конец пешком дойду, благо знаю куда двигаться. Я направился к другому «Уралу», стоявшему в полста метрах от меня. На его «лбу» красовался белый кружочек с циферками – армейская эмблема. Не лень же кому-то было в свое время придумывать знаки взаимного опознавания. Правда, потом всех заставили и штатные эмблемы принадлежности войск налепить на борта! Там копошились два молодых контрактника, весело подтрунивая друг над другом – пытались закинуть какой-то огромный тюк в крытый кузов. Полог тента опрокинулся обратно и не давал им закинуть свою ношу. Ставить тюк обратно парни не хотели и пытались как-то откинуть край полога. Может, это и было смешно, но хохотали пацаны неподдельно, обзывая друг друга на неказистом задиристом армейским жаргоне. Я подошел, откинул край полога, парни с криком «ура» забросили в кузов свой «чертов» тюк и уставились на меня.

– Спасибо, тащмайор, – весело поблагодарили они.

– Не в сторону группировки? – пожимая им руки, поинтересовался я.

– Не-а, – качнул головой один из них – Мы из горной*? Если хотите – айда с нами. Мы сейчас этот тюк к «42-ой» добросим и на аэродром поедем, по пути и закинем вас к дому.

– Лады! – обрадовался я.

– Только крепче там, в кузове держитесь – болтать здорово будет.

Болтало действительно «не по-детски». Парни, видно, опаздывали, поэтому гнали, как только позволяла разбитая изъезженная дорога. И, похоже, никакое ВАИ им было не указ – их экипаж «Урал» обдал такой тучей пыли, что бравые инспектора попрятались в свой «УАЗ», дабы пересидеть импровизированную «пыльную бурю». Я же стоял в полуприсеве в кузове, держась за ходившие ходуном дуги – сидеть было невозможно – и время от времени ловил свою сумку, норовившую «погулять» по кузову. Тут же гремели какие-то железяки, запчасти, под седушкой катался карданный вал, громыхала металлическая труба – жесткая сцепка, выкрашенная в желто-красный полосатый колер. Возле кабины стояли две намертво притороченные металлические бочки-двухсотлитровки. Казалось, они тоже стонали от этой нешуточной «гонки по вертикали».

Машина остановилась. Я вылез из кузова. Парни махнули мне на прощанье и умчались к аэродрому, оставляя пышный пыльный шлейф за собой. До штаба группировки мне оставалось несколько сот метров. Я забросил на плече свою сумку и побрел в сторону «отстойника», чтобы, обогнув тылы подразделений при расположении на месте, выйти к цели.





– Вы что, пешком до Чечни добирались?

Мой будущий, а впрочем, уже состоявшийся старший начальник – стриженный «под машинку» полковник с загорелым скуластым лицом и потрескавшимися от ветра губами – смотрел на меня, точно на бомжа, неизвестно откуда здесь взявшемся. Я, как ни драил накануне берцы, как ни отряхивал китель и кепи – вездесущая пыль проникла даже в уши, а берцы тут же, как назло, приобретали какой-то мышиный цвет, потеряв всякий блеск. Полагаю, в поры на лице тоже въелась дорожная пыль, что и мочалкой сразу не отдерешь. Так что видок у меня был еще тот. Даже как-то странно было вспоминать, что какой-то час с небольшим назад из-за моего чистенького и залихватского вида патруль из местной комендатуры с явным презрением пялился на меня на ханкальской ж.д. станции. Что интересно, даже сержант-делопроизводитель – женщина, сидевшая за отдельным столиком подле своего начальника – от удивления изумленно округлила глаза. Короче, моему конфузу не было предела.

– Моя фамилия Верещагин и дисциплина у меня жестокая, как у Пиночета, – заявил полковник, сам того не подозревая, что отныне дал себе прозвище, в последствии плотно к нему приклеившееся – Поэтому запоминай, повторять не стану: употребление в служебной командировке спиртных напитков – любых, даже пиво – смерть; отлынивание от работы, а равно неявка вовремя и в срок – смерть; запомни, где бы ты ни был: на обеде или на «очке», ты должен явиться ко мне после получения приказа через три-пять минут, не явка … – Верещагин, повернувшись, вопросительно глянул на меня.

– Смерть, – вздохнул я.

– Так точно! Соображаешь. По этому пункту есть вопросы?

– Расстреливать сами будете?

– Нет, мой заместитель. Там, за бараком, на хоздворе.

Делопроизводитель снова округлила глаза, а начальник пристально посмотрел на меня.

– А ты остряк, как я погляжу. Ладно, поживем – увидим, что ты за птица. Теперь о деле. Сегодня сдашь все документы, станешь на все виды довольствия, короче оформишься, как положено. Найдешь коменданта, определишься с койко-местом в жилом модуле. Не забудь мне доложить, куда тебя определят, чтобы мог вызвать, если что. Дальше. С завтрашнего дня поступаешь в распоряжение полковника Саватеева. Отныне он тебе отец и мать. Его приказ для тебя – закон. С компьютером работать умеешь? Что рожу скривил, как среда на пятницу? Не нравится? А ты думал тут Бородино? Так, сейчас иди, приводи себя в порядок, умойся, почистись, – Верещагин глянул на часы – Жду через десять минут. Представлю тебя нашему генералу.

…Я сидел в «хибаре» у коменданта на высокой кушетке, вероятно, некогда бывшей медицинской и пил самодельный квас, болтая ногами. Комендантом оказался офицер из нашего óкруга, полковник, чью фамилию я тщетно пытался вспомнить. Зато он меня сразу узнал, усадил на эту кушетку, поставил рядом на стол пластиковую пятилитровку самодельного хлебного квасу и стал хлопотать по поводу моего пропуска, койко-места и прочей светотени. Я бы не сказал, что у коменданта были убогие пенаты. Наоборот, мечта любого штабиста – начальство далеко, сам себе велосипед: отдельный «коттеджик», пусть и небольшой, компьютер, вполне сносный принтер, в углу стоит «стационарка» – снятая с КШМ* радиостанция Р-142; в противоположном углу приткнулся списанный, но вполне работоспособный «Рубин», одногодка Ивана Грозного. А, впрочем, какая разница? Здесь всегда тихо и уютно. Из надорванного динамика старого «Олимпика», еще советского производства, мерно и убаюкивающе лилась мелодия «Мой ласковый и нежный зверь» Доги. За соседним столиком сидел старший прапорщик в милицейской форме с шевронами СМВЧ*. Его все, даже солдаты, звали «дядя Степа». Габаритов он действительно был «дядиных Степиных». Страшно заикаясь, он долго подбирал нужные слова, и немало времени уходило, прежде чем можно было скорее догадаться, чем понять, что хочет сказать этот здоровяк. Его лающий громогласный бас заполнял все небольшое пространство дежурки, и я даже непроизвольно вздрагивал.