Обратный билет

Из своей комнаты выскочил Багратион, споткнулся об меня.

– Чего тут встал? Иди, падай, вон там, на стульчáк! – засипел он своим простуженным голосом, – Чаю себе наведи, сахар возьми в столике. Чего, как не родной?

Он выхватил напечатанный ленточным «работягой» лист, убежал куда-то, затем прибежал, потом долго ругался с кем-то по телефону – так ругался, что капитан несколько раз отрывался от своего компьютера.

Я не спеша, прикончил свою чашку «Нури» с нелепой надписью на боку «Мама, не кричи на папу!» и стал терпеливо ждать своей очереди. Казалось, про меня забыли. Хотелось курить. Вдруг вышел Багратион.

– Пошли, – бросил он в мою сторону – Мешок свой тоже бери.

Мы, немного пропетляв «высокими» коридорами, вышли на задний двор. Здесь было тихо. Сели рядышком в пустой курилке. Закурили.

– Долго по ушам ездить не буду, – заговорил начальник – Обстановка в Чечне сложная. В какую задницу попадешь ты – я не знаю. Со своими людьми я разговаривал. У них были потери, кадры им нужны. Но чужого они брать не хотят. Поэтому, возможно, тебя сразу определят «не туда», и заниматься ты будешь «не тем». Ничего – поработаешь, пообвыкнешься.

Багратион заметил у меня горькую усмешку.

– Что?

– Ничего.

– А чего ж тогда морду кривишь?

– Да знаю я эту кухню – в армии нет ничего более постоянно, чем временно.

– Много ты знаешь, как я погляжу. Дальше: за тобой будут наблюдать, возможно, проверят. Поэтому не вздумай там права качать или Рембо из себя корчить. Одним словом, не расхолаживайся, понял? Дело такое. Ну и потом, если ты их устроишь – тебя, скажем, заберут – ты не высовывайся, присматривайся, слушай, что тебе люди говорят. Там псы натасканные, не один год по «бойкам» работают. Герои посмертно там никому не нужны.

Мы немного помолчали. Я спросил:

– Они обо мне знают?

– Да.

Шеф бросил окурок в кривоногую металлическую тумбу, исполнявшую роль мусорки.

– Еще вопросы есть?

Я пожал плечами.

– Да нет, вроде.

– Смотри там в оба. Не подставляйся. Помни: на тебя могут повесить любое грязное дело. А, если повесят – ввек не отмоешься. Не подписывай никаких бумаг, не отвечай ни на какие вопросы. У тебя будет свой шеф, это его головная боль. У тебя будет только твоя работа. Никому не доверяй, в обиду себя не давай. Но и не вздумай там гладиаторские бои устраивать! Ясно?

– Так точно.

– «Так то-очно…» – по привычке передразнил Багратион – Знаю я вас.

Он в упор пристально посмотрел на меня, крепко пожал руку.

– Ну что, как говорится – с Богом! У тебя два часа до поезда. Билет здесь.

Он вручил мне мои документы.

– А какая маршрутка идет до вокзала? – поинтересовался я.

– Не надо тебе маршрутка. Мой помощник тебя увезет.

– Тот капитан в вашем кабинете?

– Да. Его зовут Андрей. И вот что, чуть не забыл. С тобой будут работать еще двое моих людей, ты их, наверное, не знаешь. Они там уже месяц работают. Встретитесь, выяснишь обстановку, прикинешь, что к чему, ну, в общем, не мне тебя учить.

– А как я их узнаю?

– Никак. Они тебя узнают. У меня будет маленькая просьба. Один из них, его зовут Иван, он – «перворазник». Молодой, понимаешь? Присмотри там за ним, если сможешь. Доберешься до места – отзвонись.

– О чем разговор, Эдуард Тигранович. Сделаем.

– Спортивный костюм есть?

– Обижаете…

– Переоденься. Ни к чему звездами светить – один поедешь.

Мы обнялись на прощание, и Багратион ушел к себе. Я остался один.

Вот так новости! Мало того, что со мной еще кто-то будет работать, и это в том пиковом случае, если я попаду в эту «гоп-компанию», так еще и присматривать там за каким-то младенцем надо. Это далеко не новая история с «перворазниками» в конце кампании. Ветеранские «корочки» никому бы не помешали. Я даже слышал, что в высоких штабах существует некая очередность в чеченскую командировку. В результате вполне мирный офицер тыловых служб, посетив штаб группировки на месяц-два, обретал те самые заветные «корочки» и становился полноправным участником боевых действий, и даже уезжал домой с какой-нибудь «железкой» на груди. Но офицер разведки – это далеко не начальник кочегарки и горный рейд это не санинспекция в банно-прачечный комбинат. Какого черта Багратиону понадобилось отсылать это «молодое мясо» в «выездное» подразделение?

Вышел тот самый Андрей. Он был слегка пухленький, невысокого роста, с наметившейся залысиной на высоком лбу. И, как оказалось, с юморком.

– Ну что, на войну? – весело спросил он.

– На войну. Только орать на всю округу не надо, – не очень-то дружелюбно буркнул я.

– Айда, машина с той стороны, – помахивая ключами, кивнул он куда-то не определенно головой.

«На войну… – недовольно ворчал я про себя, поспевая за Андреем – Ты хоть знаешь, с чем «это едят»? «На войну…»… Ты бы со своим животиком через двадцать минут помер бы в горах на марше! И тащили бы тебя на себе мои пацаны…».

У меня было прескверное настроение. Всегда, когда уезжаешь «туда», настроение из рук вон. И Андрей еще этот со своими шуточками. Разговаривать не хотелось. Я сидел в его ухоженной «десятке» на переднем сидении и смотрел в окно. Надо было сесть на заднее. Андрей то и дело пытался развеселить меня, рассказывал какие-то истории, анекдоты. Наверное, в его понимании, я «уходил за линию фронта» – не меньше. А жизнь большого мегаполиса в двух шагах за окном била фонтаном, весна «жарила» вовсю. Девчонки «пораздевались», скинули с себя зимние «шкуры», обнажили заманчивые телеса. По тротуарам, вдоль чисто вымытых витрин супермаркетов, салонов и кафе плыли их легкие фигурки. И они, ловя на себе восхищенные мужские взгляды, только тешили свое самолюбие, покачивали бедрами и плыли дальше, усмехаясь весеннему солнцу и самим себе. Черт! И в такое время я еду в эту говенную командировку!

Может от какого-то предчувствия, а может и просто оттого, что одному предстояло добираться, как-то тяжко было на душе. Совсем я не хотел ехать туда в этот раз. Дело новое – штаб группировки. Люди чужие, меня никто не знает, я никого не знаю, да и судьба как-то не определена… Чем придется заниматься? Опыт такого уровня у меня отсутствовал, если «волкодавы» от меня откажутся, я совсем пропаду на штабной работе. Хоть в петлю лезь!

* * *

Эта «страна Чечения» встретила меня 40-градусной жарой, немилосердно палящим в зените солнцем и безоблачным раскаленным до бела небом. Воздух застыл, ни ветерка, ни прохлады. От полуденной духоты нигде не было спасения. Офицеры, ехавшие со мной в бронепоезде, едва прибыли на станцию Ханкала, кинулись на маленький местный рынок, за минералкой. Но я по опыту знал, едва стоит хоть немного пригубить спасительной водички – на такой жаре тут же пойдет цепная реакция: в течение пары минут вода сразу же выйдет с пóтом и «сушить» начнет пуще прежнего, жажда будет мучить вдесятеро.

Да, места очень знакомые, прямо скажем – до тошноты. К югу от группировки в полуденной дымке ясно просматривались два гребня, между которых вилась автодорога в направлении Аргунского ущелья. Я знал, что там, далее, за первой же деревней начинаются сплошь зловещие места. В нашу прошлую бытность там каждый день колонны попадали под обстрелы и в засады. Каждый день там происходили подрывы на фугасах и боестолкновения. Сейчас, наверное, там все не так, как было при нас. Я слышал о «больших достижениях» в деле налаживания мирного процесса в республике.

Многое, конечно, изменилось с моего последнего посещения группировки. Неизменным остался небольшой рыночек у ж.д. полотна в самой Ханкале, возле неприглядной станцийки с кривой проржавевшей водонапорной башней, полуразвалившаяся-полувосстановленная станционная сторожка да тонны пыли над укатанными грунтовыми дорогами, вздымаемой проносящимися машинами и бронетехникой. Но лучше уж вездесущая пыль да жара, чем сырость и болото по пояс в дождливое межсезонье. Это я тоже хорошо помнил. Стоявшие невдалеке бравого вида вооруженные военные, из состава патруля от местной военной комендатуры, хмуро уставились в мою сторону. Среди них стоял полноватый прапорщик, старший патруля, он в упор рассматривал меня. Его округлое лицо лоснилось от пота, левую щеку пересекал едва заметный неровный шрам, на голове сидела небрежно смятая выцветшая кепи, похожая на блин. Я прекрасно понимал этих чернорабочих тыловых баталий – спрашивать документы и «рамсить» с шумной ватагой офицеров, только что сошедших с бронепоезда и оккупировавших местный рынок, дело весьма неблагодарное и скучное, я бы даже сказал – опасное. А вот «поддеть» одиночного вояку, вроде меня – это другое дело. Пропуска никакого у меня нету. Пока «разберутся» что к чему – времени уйдет Бог знает сколько. Но на «бакшиш» взять у меня почти нечего. Они некоторое время попялились на мой тощий «карабан» и неторопливо поплелись вдоль железнодорожного пути, лениво перекидываясь друг с другом ничего не значащими фразами.