Кровавобородый

Голова пылала болью. Казалось, все лицо обрубленным лоскутом плоти висит на последнем ошметке кожи где-то надо лбом, и перед глазами было темно, ало и мутно. Встать, встать, гремело у Кили в ушах, за ним идут только потому, что смерть его не берет. И он вздернул себя на ноги, неловко попытавшись опереться на меч, но тот слишком короток оказался, и от нерассчитанного своего движения он снова едва не упал. Но устоял, дошел до поляны через десятки черных тел на земле, и тут одно из них вдруг прянуло вверх, на него, разевая красную пасть, с кинжалом в сталью щетинящемся кулаке. Еле видя сквозь кровь, заливавшую глаза, Кили махнул клинком отбить удар, но не вышло. Кинжал врезался ему в бок, под ребра, но снова выдержала кольчуга, и он, выдернув нож из сапога, вогнал его орку под вдох, между плохо пригнанными пластинами брони. И вместе с ним рухнул в темноту.

Часть 9

Кили очнулся почти сразу, едва успев упасть на траву, но словно в сон вынырнул из беспамятства. Лес вырос сквозь его сознание, раскинул шатер своих ветвей, и он по-прежнему был на залитой кровью поляне, но пустой, спутников его здесь не видно было и следа. Промельк пламенного, рыжего вспыхнул в зеленой тени, и он дернулся туда, прежней своей надеждой вздернутый на ноги, и увидел убегающую ломким хромым бегом лисицу. Взгляд его потянулся за ней, через заросли, на шум далекой быстрой воды. Зверь остановился на речном берегу, под дивно красивым деревом, горюющей девицей склонившимся над водой и уронившим в поток пряди тонких зелено-серебристых ветвей. Листья на них были удивительного цвета — чистой, здоровой зелени среди мертвенного и гнилого серо-багряного и лилового цвета всего остального леса. Кили протянул руки, коснулся этих листьев, вспомнил вдруг о боли в голове, и та прошила его с новой силой — и вдруг ушла, а с нею и видение.

Ойн уже был рядом, наклонялся над ним, и кто-то протягивал лекарю верную его сумку. Кили оттолкнул от лица его руки.

— Живы, все?

Говорить было больно, рот будто через все лицо раскрывался раной.

— Это теперь мое дело, — последовал ответ, и Ойн жестко толкнул его в грудь, не давая встать.

— Я цел, я не ранен, — с болезненным упорством повторял Кили и встал все-таки, ухватился за плечо лекаря, осмотрел страшную кровавую поляну.

Орков в напавшем на них отряде было несколько десятков. Дюжины три были убиты, остальные сбежали. У Ойна работы было много. Без крови не обошелся ни один в их отряде, с десяток не держались на ногах, но Махал был с ними в эту ночь — только пятеро не увидели рассвета. Вернее, это потом, нескоро еще Кили стал так думать, а тогда, глядя на их омытые от крови мертвые, молодые лица, он сам себя готов был голыми руками рвать на куски — они лишились жизни, а ему всего-то по лицу досталось, мало боли ему, мало ран, он не расплатился за это и никогда не расплатится. Лони, в отряде самый молодой, Бран, вечно везучий и в кости отыгравший бы хоть и у дракона все эреборское золото, Грор и Вестри, неотличимые братья-близнецы, без которых не обходился ни один пир и ни одна драка, ради невесты рвавшийся геройствовать Лит, пообещавший ей свадебный венец из морийского серебра…

Ори был среди раненых, лежал у костра, как полотно бледный, с рассеченной грудью, опасно высоко: еще повыше — и удар бы пришелся по горлу. Кили вспомнил, как кто-то бросился на державшего его орка, пытаясь помочь. Выходит, это Ори был. Зачем, зачем? Потому что он звался королем? Или потому, что они вместе сбегали в Синих горах на рыбалку, стоило Дори с Двалином отвернуться? Гимли стоял на коленях подле Лони и плакал, не таясь: тот был его другом. Кили не смог посмотреть ему в глаза — если бы он не затеял все это, пять жизней этих не погасли бы. А сколько еще погаснет, сколько потребует Мория? Мелькнула шальная молящая мысль: не лучше ли развернуться, забыть о Казад Думе, вернуться домой, пока не погиб никто больше? Но нет, теперь он был кровью повязан со своим походом, пути назад не было — ведь тогда смерти эти окажутся напрасными. Как же Торин правил, как он мог вести за собой — ведь и его поход был опасен, и он тоже мог бы стоять вот так над своими мертвыми, и ведь он стоял, и хоронил их, и шел дальше, и за ним шли. Как?

Кили остался стоять на ногах, опираясь на меч, чтобы не шататься, глаза закрыв, чтобы не смотреть на качающийся, топкий от крови мир кругом.

— Со мной последним, — сквозь стиснутые зубы приказал он Ойну. — Другими займись.

И Ойн, становившийся неудержимым и лютым, как Беорн, когда приходила пора ему работать, отступил и подчинился, отошел к другим.

Это было бессмысленно — Кили мутило от крови и от боли, голова раскалывалась, и совсем незачем было держать себя на ногах, но он пытался отстрадать хоть немного побольше, хоть на пару капель уменьшить, искупить груз вины. Ястреб упал с ветвей к нему на плечо, не то ударом кулака, не то тяжелой дружеской ладонью. Сидевший неподалеку Флои обматывал полотном голову — вражий меч рассек ему висок и обрубил край уха.

— Птаха пригодилась, — сказал он, снизу вверх взглянув на Кили. — Я от ее голоса проснулся, вовремя, да и другие тоже. Перед боем и пара мгновений — дорогая вещь.

— Теперь будем умнее. Броню на ночь не снимать, — отозвался Кили и подумал вдруг: не уговори его Нали, он был бы мертв сейчас. Дважды бившее насмерть оружие отвела кольчуга. Он поискал девушку глазами, но на поляне ее не было, и очередным порывом гробовой зимы оледенил его ужас. Убита в чаще, орки забрали с собой? ..

Ойн закончил с последним раненым и подошел к нему. Лицо его было совсем серое, но знакомое выражение нравной упрямой решимости с него не сходило. Не говоря ничего, он дернул Кили за руку — сядь — и толкнул его затылком к дереву.

— Не шевелись, — приказал лекарь, сев рядом и наклонившись к нему с крюком изогнутой иглой в пальцах.

Пока он промывал и зашивал ему лицо, мысли Кили бессвязно метались и прыгали по кочкам воспоминаний. Крючки, они с Ори бегали рыбачить на озерца у подножия Синих гор, озера, священное Зеркальное пред вратами Казад Дума… Звездная корона Дьюрина ждет в его водах пробуждения короля. Что он увидит, взглянув? Черноту, даже если звезды в тот миг сиять будут во все небо? Он последний из рода, и он недостоин, он падает на каждом шагу, и шаги эти все не в ту сторону…

Ноги в высоких сапогах со множеством железных пряжек остановились перед ним и, наклонившись, Нали, целая и невредимая, тронула его за плечо.