Еще один день

Когда она вновь открыла глаза, сквозь окно едва пробивался мутный свет уходящего дня. Вставать не хотелось. Она лежала, глядя в сумеречное окно, и приходила в себя. В детстве она любила подолгу лежать в кровати и мечтать о чем-нибудь. Сейчас она думала о том, правильно ли поступила, отказавшись ужинать с Андреем. Но ни к какому выводу так и не пришла.

Полежав еще немного, Таня встала и решила пройтись по поселку. Надо было начинать хотя бы шапочное знакомство с Севером, ведь она попала сюда впервые. Она ногой нашарила под кроватью сапоги, натянула их, затем надела пальто.

На улице ее обдало холодом. По земле, закручиваясь в белые, шелестящие язычки, мела поземка, электрические лампочки, позванивая, раскачивались на столбах в порывах снежного ветра. Где-то вдалеке скрипела незапертая калитка. В некоторых местах снег перемел тротуары и дорогу. Татьяна удивилась, как быстро изменилась погода.

Она постояла немного на перекрестке, раздумывая, стоит ли идти дальше. По поселку надо гулять днем. Что можно увидеть сейчас, тем более в такой снег? Но, заметив невдалеке двухэтажное деревянное здание, над которым развевался красный флаг, двинулась дальше. Над крыльцом здания красовалась заметная издалека вывеска. Оказалось, что здесь размещались райком и райисполком. Ни в одном окне не было света, и здание походило на мертвый, застывший дом. Таня повернулась и быстро зашагала в противоположную сторону.

Вскоре она вышла на набережную Оби. Под крутым берегом, запорошенные снегом, мерзли два небольших катера. За ними, смутно белея, простиралась закованная в лед река, противоположный берег которой даже не проступал сквозь сумеречную пелену. У Тани возникло такое чувство, что она попала на край земли. Так далеко от нее были и «Приобская правда», и университет, и родительский дом. И ей вдруг нестерпимо захотелось назад, в большой город, к его огням, теплу и людскому гомону. Она решила, что смотреть в Никольском ей больше нечего, и повернула назад.

Ночью гостиница походила на ночлежку еще больше, чем днем. В коридоре горела тусклая электрическая лампочка. На всех раскладушках у стен спали люди, укрытые серыми одеялами. Те, кому не повезло, ночевали в аэропорту, сидя на скамейках.

Не зажигая свет, Таня разделась и нырнула под холодное одеяло. Она долго не могла заснуть, пытаясь ответить, как ей казалось, на самый простой вопрос: почему мы так плохо заботимся о себе? Заставляем людей готовить лес в суровой северной тайге и не строим для них квартиры? Об этом очень резко говорил на редакционной летучке в «Приобской правде» Гудзенко. Строим такие занюханные ночлежки, как эта? Ведь мы же безумно богатая страна. Откуда эта убогость? И почему мы спокойно уживаемся с такими людьми, как здешняя заведующая гостиницей? Говорим одно, а в жизни все совершенно по-другому? Вопросы лезли в голову, но ни на один из них она не находила ответа.

Проснулась Таня от голосов в коридоре. В комнату пробивался тусклый голубоватый свет, окно затянуло толстым морозным узором. Обе ее соседки уже встали и молча укладывали свои вещи в сумки. Они летели в поселок нефтеразведчиков Таежный.

Татьяна вышла в коридор, где ей пришлось отстоять длинную очередь к умывальнику, наскоро ополоснула лицо обжигающей холодом водой и поспешила на аэродром. Оттуда уже доносился рев самолетных двигателей. Механики разогревали машины, готовя их к полету.

На улице было еще холоднее, чем вечером. Мороз щипал щеки и коленки, и Таня прибавила шагу. Только теперь она поняла, что одета совсем не по-северному. Впрочем, даже если бы она знала об этом раньше, изменить что-либо вряд ли удалось. У нее не было другой одежды. Поэтому, когда она вошла в здание аэропорта и увидела Андрея с полушубком в руках, ее захлестнуло чувство благодарности. Она поняла, что эта теплая вещь предназначается ей.

– Возьмите, иначе не долететь, – сказал он, протягивая ей полушубок. – Сейчас будут объявлять посадку.

Он накинул на нее полушубок и, словно подгоняя его по фигуре, слегка стиснул ее плечи ладонями. Этот жест означал более чем простое желание согреть незнакомого человека. Она посмотрела ему в глаза. Впервые в жизни ей захотелось раствориться во взгляде мужчины, и она испугалась этого.

Только в самолете Таня поняла, какую неоценимую услугу оказал ей Андрей. К замерзшим металлическим сиденьям нельзя было прикоснуться, от дыхания людей клубами валил пар. Таня удивилась этому потому, что вчера, перед вылетом из Среднесибирска, в самолете было относительно тепло. Она не знала, что там на стоянках самолетов имеются специальные калориферы, которые греют их перед полетом. В Никольске ничего этого не было. Она подстелила полушубок и села, укрывшись им. А чтобы не замерзли подошвы, стала пристукивать сапогами. Так и долетела до Андреевского.

Когда самолет подрулил к зданию аэропорта, из пилотской кабины первым вышел Андрей. Открыв дверь, он пригласил пассажиров к выходу. Таня встала вместе со всеми, но Андрей, поймав ее взгляд, сделал знак рукой, чтобы она не торопилась. Пассажиры вышли. Подняв полушубок с сиденья, Таня протянула его Андрею и произнесла:

– Спасибо. Он так меня выручил.

– Оставьте его здесь, – сказал Андрей и добавил: – Я провожу вас хотя бы до аэропорта.

Он первым спрыгнул на снег и протянул руку Тане, помогая ей выйти.

– Куда вы сейчас? – спросил он, когда они медленным шагом направились к зданию аэровокзала, но по его тону она поняла, что спросить ему хотелось совсем о другом. О том, когда они встретятся снова.

– В районную газету, – ответила Таня.

– Тогда подождите, я через пару минут освобожусь и провожу. Нашу редакцию так просто не найти.

И снова Таню захлестнуло чувство благодарности. Внимание Андрея было приятно ей. Они прошли по нескольким улицам деревянного одноэтажного поселка, поворачивая то направо, то налево, пока не уперлись в двухэтажное, тоже деревянное здание, сложенное из старых почерневших бревен, на стене которого была прикреплена застекленная вывеска: «Редакция газеты “Северная звезда”». Андрей вслух прочитал надпись, пожал плечами и сказал без всякого выражения:

– Никогда не думал, что подойду сюда ближе чем на километр.

– У вас это сезонная аллергия или что-то более серьезное?

Татьяна произнесла это откровенно насмешливо, потому что ей не нравился тон, который Андрей принял в отношении газет вообще. То есть в отношении того, что она считала для себя святым, и ко всему, что с ним связано, относилась ревниво. Андрей или не заметил насмешки, или сделал вид, что не заметил, но сказал с каким-то ожесточением:

– К вам это не относится. У меня с газетчиками совершенно другой опыт.

Какой именно, он не сказал, а расспрашивать Таня посчитала неуместным. Андрей не уходил, хотя они стояли у крыльца редакции, и Таня спросила:

– Вы хотите сказать что-то еще?

– Где я разыщу вас вечером?

Он сказал это таким тоном, словно о встрече они давно договорились. Татьяна вспомнила, что обещала поужинать с ним в Андреевском, ковырнула носком сапога снег и ответила с запинкой:

– Пока не знаю… Позвоните в редакцию ближе к вечеру. К тому времени буду знать наверняка.

Татьяна поднялась по очищенным от скользкого снега ступенькам, открыла дверь. И как только шагнула в длинный коридор с широкими, крашенными желтой охрой половицами, слегка заволновалась. Ее волнение было сродни тому, которое испытывает человек, приехавший к чужым людям и не знающий, как его встретят. Сдерживая трепет, она осторожно двинулась вдоль коридора, на ходу читая таблички на дверях. «Заведующий отделом писем», «Заведующий промышленным отделом»… А вот и нужная ей дверь: «Редактор Тутышкин Матвей Серафимович». Задержав на мгновение дыхание, чтобы успокоиться, постучала. И тут же услышала:

– Да, да, входите.

Татьяна отворила дверь и, перешагнув порог, остановилась. Из-за стола поднялся небольшой круглый человек в темно-сером костюме и голубой, не застегнутой на две верхние пуговицы рубашке. Он был близорук. Массивная, из темно-коричневой пластмассы оправа с позолоченной фасонной решеткой в основании дужек обрамляла тяжелые двояковыпуклые стекла. Казалось, что очки ведут свою собственную, независимую от хозяина строгую жизнь. Татьяна представилась.