Игра слов

– Да подожди ты. Подумай, само ограничение верхнего предела ставок есть доказательство того, что система, основанная на принципе увеличения ставок, представляет для казино опасность. Как ты думаешь, почему в казино мне не хотят разрешить поставить больше десяти тысяч рублей? Думаешь, у них не хватит денег рассчитаться? Но в соседнем VIP-зале Вы можете сделать ставку двадцать тысяч рублей и даже сто тысяч! Денег, скорее всего, хватит. Дело в другом – в соотношении максимума и минимума. Там, где можно поставить сто тысяч, минимальная ставка на красное или черное – две тысячи рублей. Иначе шансы на выигрыш стали бы непозволительно высоки. Казино боится этой системы – вот главный вывод.

– Но как при таких правилах иметь возможность поставить с увеличением десять раз подряд?

– А кто заставляет начинать ставить с первого хода? Можно начинать ставить на красное после того, как шарик упадет четыре раза на черное. А такое бывает довольно часто. В казино у каждого стола есть электронное табло, на котором показаны пятнадцать или даже шестнадцать последних выпавших чисел. Не надо ничего запоминать и записывать. Просто смотри и начинай ставить с того момента, с которого сочтешь нужным. Я прикинул, что, начиная ставить с тысячи рублей на равные шансы и имея в кармане пятьдесят тысяч, при быстрой игре за час можно выиграть тысяч восемь-девять. Больше шестидесяти тысяч за рабочий день… Ты когда-нибудь столько зарабатывал?

– Я не верю в то, что так легко можно выиграть. Когда я бросаю монету или запускается шарик, то будет орел или решка, будет красное или черное – это абсолютно не зависит от результата предыдущего броска. Рулетка – это ведь слово женского рода… Про женскую логику есть хороший анекдот. Теперь я буду давать тебе задания, ладно? Скажи, какова вероятность встретить живого мамонта на Невском проспекте?

– Никакой вероятности.

– Ответь мне: это также невероятно, как то, что монетка сто раз подряд упадет орлом вниз?

– Еще менее вероятно.

– Не горячись. Представь, что не только в фильме «Парк Юрского периода» смогли из комара клонировать доисторических животных, но так случилось на самом деле. Можешь представить? Напрягись. Это даже легче, чем бросать монетку.

– Допустим, представил…

– Теперь допусти вероятность того, что мамонты ведут себя примерно также, как слоны.

– Допустил.

– Тебе знаком тот исторический факт, что несколько веков назад, когда кто-то из наших царей получил в подарок слона, его на самом деле провели по Невскому проспекту.

– Да, я читал об этом.

– То есть, теоретически появление живого мамонта на Невском проспекте возможно. С какой вероятностью?

– Допустим, с такой же, как выпадение монетки орлом вниз двести раз подряд. Или двести пятьдесят раз…

– Не будем спорить о цифрах… Важное другое: твой ответ – это типично неправильный мужской ответ! Любая нормальная женщина скажет, что вероятность встретить мамонта на Невском проспекте пятьдесят на пятьдесят: или встречу, или нет! А ведь рулетка – женского рода…

Повисшая пауза затягивалась в тугой узел.

– Все, пока! Я обещал поговорить с тобой о том, как обыграть казино: я поговорил. Обещание выполнено. Ты меня не убедил.

– Слушай, кончай со мной играть словами. Ты обещал мне помочь…

– Я обещал только выслушать тебя.

– Для игры мне нужны деньги и нужен… В общем, ты мне нужен.

– Больших денег у меня нет, я еще за машину полностью не рассчитался… А грабить казино я не пойду: разве я похож на самоубийцу?!

– Тогда я пойду грабить казино один.

Я понял, что в этот момент мне Стаса было не остановить. И любое сегодняшнее сопротивление только усиливало бы его стремление пуститься в рулеточную авантюру. У меня оставался только один шанс остановить Стаса – начать выжидать этот шанс. Быть рядом и ждать. Затаиться как охотнику и ждать подходящего момента, чтобы свернуть его с этой рискованной дороги.

– Хорошо, давай как перед любым важным делом или крупной покупкой возьмем время для охлаждения. Давай две-три недели просто походим по казино, поиграем по мелочи, понаблюдаем за этими дурацкими табло, порассуждаем о превратностях фортуны, познакомимся с игроками, с девчонками, которые шарик бросают… Просто попробуем хорошо провести время. Более того, я готов финансировать наше участие в этом просмотре вертепов азарта: выделяю тысячу долларов. Выигрыш пополам, проигрыш вернешь, когда сможешь, то есть никогда. Но обещай, что за эти три недели ни о каком экшене по-крупному ты даже напоминать мне не будешь. Согласен?

– Согласен.

Стас на прощание пожал мою руку крепче обычного.

Ему уже было под сорок, но в нашей конторе его все почему-то звали просто Веничкой. Это абсолютно не вязалось с ним: высоким, толстым, крикливым и, главное, недоступным в восприятии. И дело даже не в том, что он постоянно громко ругался матом, а в том, что матерные слова были почти единственно понятными словами в его лексиконе. Более того, по матерным словам многие только и понимали, что Веничка хотел сказать на самом деле.

Матом он почти не ругался только при общении с шефом, клиентами и со мной. Не думаю, что это была какая-то его привилегия по отношению ко мне. Просто в большинстве случаев мне удавалось его понимать даже в том случае, когда он выражался иносказательно, и поэтому использовать мат в наших беседах особого смысла не имело. Когда я еще работал журналистом, мне приходилось много общаться с врачами и учиться их циничному языку. Самым простым было освоить словечки типа «вертолет», что означало гинекологическое кресло, и «лыжники» – так врачи называли стариков, ходивших с палочками и шаркавших тапочками. Когда я сам начал понимать, что «наркоз по Кальтенбруннеру» – это недостаточное обезболивание, а «консервы» – это больные, которых лечат консервативными, то есть нехирургическими методами, врачи меня зауважали и даже налили спирта. Не думаю, что мне открылись тайны профессионального сленга, но после врачей разговаривать с представителями любых других профессий, даже с программистами, было намного проще. Наверное, поэтому в какие-то моменты я понимал Веничку настолько хорошо, что мы могли себе позволить беседы даже на нерабочие темы.

Я всегда знал, что компьютерщики – не от мира сего, но Веничка даже на их фоне выделялся особой прямотой и незлым презрением к миру непосвященных. В конторе он не занимал каких-то высоких должностей, он просто отвечал за то, чтобы работали все созданные нами сайты, электронная почта, внутренняя сеть, единая база данных и все остальное инетовское обеспечение нашей деятельности. Ни один важный вопрос, связанный с Интернетом, не мог быть решен без участия Венички. Почти для всех разговоры с Веничкой были испытанием на сообразительность и психологическую устойчивость, и потому наши многочисленные дизайнеры, журналисты, агенты настраивались на вынужденные разговоры с Веничкой заранее, некоторые даже готовили конспекты, но в большинстве случаев это не спасало их от мата и долгих попыток понять то, что они услышали.

На нашем официальном сайте Веничка рядом со своим официальным именем и перечнем обязанностей честно написал, что в простонародье, то есть внутри нашей конторы, его зовут просто Веничкой, и что без особой на то необходимости клиентам лучше напрямую его не беспокоить, чтобы случайно не нарваться на ненормативные технические термины. На этом же сайте нашего юриста он назвал менеджером по борьбе с российским законодательством, а шефа – генеральным менеджером по работе с людьми. Шеф долго пытался вернуть себе свою официальную должность, но Веничка упорствовал:

– Вы, шеф, ведь не считается своих сотрудников персоналом, кадрами или просто быдлом, что собственно одно и то же. Вы управляете людьми. Несовершенными, но все-таки людьми. Поэтому с ними надо работать. В этом и заключается ваша должность и, если желаете, то и ваша миссия.

После таких слов шеф смирился с неофициальным названием своей должности.