Страница 4 из 30
И везде, за каждой дверью, я встречал удивительное понимание и поддержку: сценарий понравился редакторам объединения «Юность» и главному редактору А. Г. Хмелику. Директору объединения Ю. Ф. Солдатенко. Сценарий понравился и главному редактору студии, писателю Рекемчуку, а также генеральному директору студии В. Н. Сурину. Идею одобрило и главное управление, начальник главного управления режиссер Ю. П. Егоров меня обнял и благословил, решение будущего фильма привлекало всех… Правда, его неожиданно не стали вставлять в план производства, а потом снова вставили, но уже на 1967 год, потом предложили отказаться от широкого формата, потом…
Когда медицинская сестра в нашем мосфильмовском медпункте вводила мне однажды под кожу шприц с камфорой, она смотрела на меня мудрыми и всё понимающими глазами. Я лежал на приятно-холодящей клеенке медицинской кушетки, любовался мастерством, с которым сестра манипулировала шприцом и ампулами, и думал, что такое мастерство дается только большим кинематографическим опытом.
Это были восхитительные минуты покоя и умиротворения. Мы с сестрой чудесно поговорили на общие темы, я рассказал ей о своём замысле, и он, надо сказать, ей тоже понравился. Я не скрыл от нее, что собираюсь снимать эксцентрическую музыкальную комедию для детей и взрослых, и она ответила, что вообще любит комедии, а детские фильмы – просто обожает. Тогда я подробно рассказал ей, что это будет фильм особого, оригинального жанра, органически сочетающий в себе элементы театра, оперы, балета, цирка, пантомимы и клоунады. Сестра сказала, что всё это, наверное, трудно. Тогда я совсем уже разоткровенничался и сообщил ей, что мне уже тридцать пять лет, что мне пора работать без всяких скидок, не бояться никаких трудностей и воплощать самые заветные и дорогие сердцу замыслы. Сестра возразила, что сердце дороже заветных замыслов, что без здоровья ничего вообще не воплотишь, потом мы с ней поговорили о назревшей необходимости синтезировать различные жанры, потом немного потолковали о Чарли Чаплине и расстались друзьями… А поздно ночью, как всегда мучаясь бессонницей, я вписал новую реплику нашему герою будущей картины: «Сердце лечат сердечными каплями, сердечными словами и сердечным отношением…»
Мне удивительно везет, первый этап большого кинематографического марафона успешно завершен. Всё в порядке, как у нас говорят, меня запустили… Только от больших «перегрузок» у меня что-то стало с памятью: я никак не могу вспомнить, о чем картина, про что она и что я, собственно говоря, должен сейчас делать. И каждое утро хочется встать и бежать на большие дороги мосфильмовских коридоров, чтобы там в тишине без устали молиться на бесконечный иконостас строгих табличек у строгих дверей.
2. Перед вторым этапом
После первого этапа надо слегка перевести дух и найти в себе силы немедленно двигаться дальше. Для этого стоит иногда подвести кое-какие жизненные итоги.
Я перешел из театра в кино несколько лет назад. Первые мои картины были поисками своего места, знакомством с новой для меня спецификой кинематографа. Я должен был учиться лоцманскому искусству «провождения» сценария меж видимых рифов и невидимых мелей, овладевал наукой измерения минут вдохновенья полезными метрами пленки, тренировался длительное время находиться в состоянии невесомости между обсуждениями и инстанциями, приучал себя к великому кинематографическому марафону!
И вот, наконец, мне кажется, что я могу приступить к принципиальной для себя работе, в которой есть всё, что мне так дорого: динамика кинематографа и праздничная зрелищность искусства, безусловность того, что происходит на экране, и поэтический мир искусства яркого, условного языка, непобедимый оптимизм и радость жизненных восприятий, юмор, шутка и ясность философских обобщений. Свободный мир сочетания жанров – давняя, выношенная мечта…
Сценарий «Добрый доктор Айболит» написан мной совместно с драматургом Вадимом Коростылёвым по мотивам его чудесной пьесы «О чем рассказали волшебники». Это новая, оригинальная интерпретация известного международного сюжета, впервые изложенная у нас замечательным детским писателем Корнеем Ивановичем Чуковским… Я проработал восемь лет в театре для детей и по сей день остался верен своему зрителю. Я преклоняюсь перед ним за то, что он никогда не отдаст дань пошлой моде, за то, что он не смотрит на искусство как на развлечение с субботы на воскресенье, которому искусство нужно как хлеб, воздух, солнце и ласка матери. Я люблю его – чуткого, сердечного, жадного и справедливого. Я вместе с ним люблю всё яркое, увлекательное, праздничное, смешное и волнующее.
Речь идет об «Айболите-66». Первая картина Быкова была «Пропало лето». Он в нее влетел, когда половина фильма была запорота другим режиссером, и за оставшиеся деньги и сроки надо было переснять творческий брак и доснять фильм. Но отказать своему худруку М. И. Ромму Быков не мог. По благородству оставил в титрах фамилию режиссера, начавшего фильм. Но получил в конце работы заманчивое предложение: «Ролан, сними свою фамилию, а я тебе куплю костюм». «Ты не Родина, такие подарки не делают», – был ответ.
Следующий фильм – «Семь нянек» – тепло был встречен зрителем. Как говорил Быков: «Я учился делать как у них, но настало время попробовать сделать свое, выношенное». С драматургом Вадимом Коростылёвым они написали сценарий «Айболит-66». Быков задумал в фильме соединить, насколько это возможно, театр и кино. Работа над фильмом была, что называется, кровавая. Это видно из приведенного ниже письма, написанного в творческое объединение «Юность».
Письмо всем – от нашего партбюро до ЦК КПСС и Совета Министров СССР
Я прошу помощи.
Я прошу Вас потерять на меня немного времени. Я отдам. Отдам сторицей. Я никому не отказывал в помощи, а сейчас помощь нужна мне.
Я прошу понять, что картина – моя жизнь, что я просто подыхаю, не будьте соучастниками убийства. Кончились силы.
Я впервые говорю об этом так только потому, что я уже обратился за помощью куда более маленькой – написать письмо от редсовета, не ложь, не хитрый ход, а официально изложить то, что было сказано на редсовете. Все кисло соглашались, но ни у кого не нашлось времени, литераторы говорили, что не умеют писать.
(Боже мой! Где Хмелик, он бы Вам этого не позволил!)
Я понимаю, что письмо будет воспринято Вами как особое нервное состояние. Вы все люди умные, Вам классифицировать ничего не стоит. Я и сам понимаю, что я в истерике, но моя истерика – это факт уже чисто производственный, как «салат» в камере.
Ничего! Мне не стыдно, Вы ведь все не только умные, но и понимающие. Это бывает. Тем более слишком много причин.
На меня свалилось много счастья, поздравлений, похвал, но меня не покидает чувство и один назойливый образ – ходят машины, люди, весна, все мне жмут руки, от души хлопают по плечам, обнимают, а я УМИРАЮ, меня убивают! Среди бела дня, на собственных именинах. Я кричу – никто не слышит, никто. Все от души меня любят, от души! Я же знаю, что это почти правда. Убивают не только меня – картину.
Умоляю, потеряйте немого времени, не заставляйте меня быть умным и говорить только то, что надо, я скажу и лишнее, каких-нибудь 5 минут. Это немного.
Картину я выносил и выстрадал. Тут и мучительный путь из театра в кино, и тысяча вещей. Вам нравился замысел, она вроде бы должна быть такой, какую ждут:
1. Не серой.
2. Комедией, притом музыкальной. (Оригинальной.)
3. С поисками нового и при этом демократической по адресу.
4. С поисками.
Замах был большой
(Всё эксперимент):
1. Вариоэкран – (вспомните – говорили, не выйдет).
2. Условный язык в кино, близкий театру – (вспомните – говорили, ни у кого не получался, а…).
3. Новый подход к освоению широкого формата.
4. Синтетичность жанра (с органикой слияния) – (при нашем-то нищенстве).