Страсть Клеопатры

На какой-то миг ей даже показалось, что им с Рамзесом стоило бы сделать это прямо сейчас, хотя она и знала, что у них нет другого выхода, кроме как вернуться в Лондон, причем чем скорее, тем лучше.

Стоял теплый весенний вечер, и поэтому они сняли свои пальто, а она – и свой цилиндр, так что кудри ее волос рассыпались по белой рубашке. Случайный прохожий сейчас мог бы принять ее за изящную уличную музыкантшу, отдающую предпочтение в одежде мужскому стилю. Жара или суровый мороз, равно как и навязчивые предубеждения общественного мнения, благодаря эликсиру больше уже никогда не будут волновать ее. К ее новым качествам относилось также обостренное восприятие, позволявшее ей определять, скрывается ли в далеких тенях что-то материальное или нет, и способность в считаные минуты запоминать огромные объемы текста. Обретя такие умения, она ощущала, что сможет удивительно легко отказаться от своих скучных и утомительных повседневных обязанностей.

– Ты встревожена? – спросил Рамзес, беря ее за руку.

– Нет, не встревожена. Просто задумалась.

– Поделись со мной своими мыслями.

В его тоне чувствовались мощь и царственность, и одновременно доброжелательность. Все потому, что на протяжении многих сотен лет он играл роль мудрого советчика, тогда как правил как фараон всего шестьдесят четыре года.

– Я думала о том, что могло бы людей в нашем положении в конце концов подтолкнуть к тому, чтобы выбрать уединение, – ответила она.

– Интересно. Изоляция без компаньона была бы немыслимой для меня. Потому что для меня уединение означает лишь одно – сон. А он был бы предпочтителен только в том случае, если требования человека, призвавшего меня к жизни, стали бы невыносимы.

– Выходит, ты не допускаешь мысли, чтобы поселиться со мной на каком-то необитаемом острове, где не могут жить простые смертные?

– А ты мечтаешь об этом, Джулия?

– Я не вполне уверена, но такая возможность кажется очень соблазнительной. Однако лишь как одна из тысячи других. Или даже из миллиона. Потому что сейчас у нас достаточно времени, чтобы опробовать их все.

Рамзес улыбнулся и на ходу прижал ее к себе ближе.

– Наслаждаться этим даром вместе с тобой – совсем другое дело. Все вообще воспринимается иначе, когда ты чувствуешь, что ты не одинок. Но с тобой это ощущается особенно ярко.

– Так и должно быть. Только что ты назвал это даром, но прежде для тебя это было проклятием, и самого тебя звали Рамзесом Проклятым. Но сейчас я даже представить себе не могу, чтобы ты назвал себя так. И это радует меня, Рамзес. Очень радует.

– Да, теперь я и сам вижу, что проклятьем было не бессмертие, а та роль, которую я выбрал для себя. Роль советника. Я ни на секунду не пожалел об этом, но в конце концов это стало невыносимым. И я не могу больше винить в своих прошлых несчастьях исключительно падение власти Клеопатры.

– Или падение Египта, – прошептала Джулия.

– Да. Мною руководила жажда новой жизни, но у меня не было возможности ее утолить. Поэтому я добровольно отдал себя во власть времени. Открытие твоего отца, мое пробуждение были знаками судьбы, но самое замечательное в этой судьбе – это ты, моя Джулия.

Эти слова побудили Джулию с восторгом броситься к нему в объятия. Ее шею враз опалило его горячее дыхание. Час был уже поздний, и такое бурное проявление чувств в это время казалось Джулии абсолютно неприемлемым, даже в Париже. Но только до принятия ею эликсира.

– Нам необязательно возвращаться в Лондон, Джулия. Если, конечно, ты этого не хочешь.

– Наоборот, я хочу этого. И это не просто ради Алекса, Рамзес. Я мечтаю об этом торжестве, этой помолвке, я хочу праздника и для себя, и для тебя. Это к тому же необходимо. Я не могу просто так оборвать все связи. Я должна побывать в управлении «Стратфорд Шипинг», чтобы самой убедиться, что там все в порядке. Вдобавок ко всему… А что, если это существо найдет Алекса? Что, если она знает достаточно, чтобы выследить его в Лондоне?

– Она может легко разыскать как его, так и нас, – вздохнул Рамзес. – Таковы нынешние времена. Пресса, телеграф, фотография…

Джулия уже начала сознавать, что им, возможно, следовало бы оставаться в Англии хотя бы для того, чтобы при необходимости защитить Алекса Саварелла. Но она пока не хотела принимать определенного решения. Только время могло показать, проявит ли воскресшая Клеопатра интерес к кому-то из них. Кроме того, существовал еще и Эллиот, который также был способен защитить своего сына от нападения чудовища. Однако ей очень не хотелось тревожить Эллиота и отвлекать его от дел, которыми он считал необходимым заняться.

Она подвела Рамзеса к скамейке на набережной, к удобной чугунной скамье, куда можно было присесть и понаблюдать за прогуливающимися парами.

– Может, нам телеграфировать Эллиоту? – предложила она. – Чтобы предупредить его насчет Клеопатры?

– Пока не нужно, – ответил Рамзес. – Если хочешь, мы отправимся в Лондон завтра же. Я бы хотел, чтобы он осуществил свои планы. От него зависят его близкие, его семья. Я люблю этих людей, потому что их любишь ты; и я привязан к ним, потому что ты к ним привязана. Если вдруг выяснится, что Клеопатра едет в Лондон искать молодого Саварелла, вот тогда мы и предупредим Эллиота.

Это глубоко растрогало ее. Она не была уверена, что ему стоило это говорить. Какая сложная и любящая натура ее Рамзес! Джулия внезапно поняла, что, если бы он не любил Эллиота, это разбило бы ей сердце.

Эллиот Саварелл был очень близким другом ее отца. Она даже подозревала, что в юности они были любовниками. Нет, на самом деле она в этом даже не сомневалась.

Еще девочкой она запомнила один странный летний день. Они с отцом гостили в загородном поместье Эллиота. Джулия с Алексом ушли на прогулку, но очень скоро она устала, ей стало скучно, и она, вернувшись в дом одна, застала отца с Эллиотом в библиотеке.

Они заметили ее не сразу, а спустя мгновение.

Но в это мгновение ее глазам явилось нечто, что показалось ей странным. Мужчины стояли у окна спиной к двери. Эллиот, обнимая Лоуренса одной рукой, что-то шептал ему вкрадчивым голосом.

Странность эта состояла в том, что двое мужчин стояли настолько тесно друг к другу, что ее отец практически прижимался к Эллиоту, и их губы почти соприкасались. Тогда это произвело на нее сильное впечатление и даже испугало.

Должно быть, она издала какой-то звук. Мужчины оторвались друг от друга и повернулись к ней. Но она успела заметить, как в глазах отца блеснули слезы, которые, казалось, мгновенно исчезли.

Они об этом случае никогда не говорили. Но во время долгой дороги обратно в Лондон отец посадил Джулию рядом с собой в старом вагоне и крепко обнял – с какой-то грустью и безысходностью, как ей тогда показалось.

– О чем ты сейчас думаешь, папа? – спросила тогда Джулия.

– Ни о чем значительном, дорогая моя, – ответил он, глядя на пробегающие за окном поля. – Просто в жизни нам приходится рано или поздно от очень многого отказываться, потому что мы не можем иметь всего, что хотим. Ты сама это скоро узнаешь. Мы с тобой счастливы, моя дорогая. Вполне счастливы, но каждому в этой жизни когда-нибудь обязательно приходится чем-то жертвовать.

Помимо этого случая, ей в своей жизни неоднократно пришлось наблюдать Эллиота в разных необычных ситуациях, и она время от времени заставала его скучающим и утомленным на провинциальных светских приемах и балах.

Что ж, зато теперь перед Эллиотом лежал весь мир. Ему больше не нужно было совершать никаких жертв, вроде той, на которую он пошел много лет назад, женившись на американке – наследнице большого состояния, оплатившей все его долги и подарившей ему красавца-сына для продления его древнего рода.

Оглядываясь в прошлое, ее не удивило, что Эллиот сразу после знакомства с Рамзесом заподозрил в нем существо, далекое от понимания обычных людей. Именно Эллиот пошел за Рамзесом в Каирский музей в тот вечер, когда была разбужена Клеопатра. И именно он взял на себя заботу о воскрешенной царице Египта, когда Рамзес бежал от нее в страхе из-за содеянного.