Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 74 из 75

Армейский сундук, служивший нам столом, перевернут. Напольный ковер смят и задран, словно на нем шла борьба. У сундука лежит женское тело. Земля под ним залита кровью.

56

Одного взгляда достаточно, чтобы понять — Шинар уже бездыханна. Я ничем не могу ей помочь. Это бой. Я озираюсь в поисках маленького Илии. Младший линейный, чье имя мне неизвестно, негромко меня окликает. Все расступаются, давая мне подойти к нему. Я забираю у служивого сына. Одеяльце насквозь мокрое, словно губка. Краешком пеленки линейный прикрыл личико малыша. Сверток совсем крохотный, как почтовый. Но я держу его на обеих руках.

Потом мне расскажут, что я вел себя будто умалишенный. Оглядываясь назад, я могу с этим согласиться, но тогда… Какое там сумасшествие, когда в голове полная ясность! Предельно понятно, что враги вот-вот явятся снова. Так уж заведено у афганцев. Они наносят удар и бегут, а когда ты уверишься, что с ними покончено, опять нападают.

С моих губ сами собой срываются приказания. Эй, пошевеливайтесь! Отсюда пора убираться! Конюхи изумленно таращатся на меня.

Возле палатки мальчишка-подсобник выгуливает мою кобылку, но я помню, что она загнана и просто повалится, вздумай я снова вскарабкаться на нее. Ноги сами несут меня прочь. Сынишка со мной, я его прикрываю щитом. Позади слышен голос старшего офицера:

— Эй, кто-нибудь, проследите за ним! Его нельзя оставлять одного.

Флаг.

Мой друг догоняет меня. За время нашей бешеной гонки он, как и я, насквозь пропотел, весь в пыли. Это в парадной-то форме. Ах да, конечно, сегодня же свадьба! Мы все расфуфырились, понадевали все лучшее, я, кстати, тоже. Дикость какая-то.

— Куда мы направляемся? — спрашивает Флаг.

Мой друг тоже думает, что я не в себе. Конечно, он будет при мне, проследит за мной и, если понадобится, защитит меня. Но он явно считает, что на меня накатил морок боя.

А я упрямо тащусь вверх по склону горы Бал Тегриб. Лагерь охраны разбит на ее нижнем уступе. Выше его прорыт длинный ров для отвода дождевых вод, к каковому сбегают все ливневые потоки. Русла их в сухую пору служат улочками для района трущоб, всегда очень людного, но сейчас совершенно пустого. Вся беднота отправилась на торжества в надежде попировать задарма или хоть поглазеть, как пирует знать, и прокричать здравицы Александру с Роксаной.

Я поднимаюсь выше и выше. Флаг теребит меня за плечо. Ему все-таки хочется знать, что мы тут позабыли.

— Вот увижу, тогда и скажу, — говорю я, давая понять, что со мной все нормально.

В боевом мороке люди ведут себя по-иному. Они тупеют. Любой пустяк кажется им крайне сложным. Любое действие, даже простейшее, вызывает недоумение. Неимоверно трудно что-либо предпринять. Все ощущения не с тобой. Руки и ноги существуют отдельно. Чтобы не потерять связь с реальностью, приходится напрягаться. Чудовищно. Порой отключается слух. Товарищ, тужась, рвет глотку, пытаясь до тебя докричаться, ты его видишь, но не слышишь ни звука. И не можешь ответить, ибо нем, словно пень. Бывает, энергия возвращается — и человек начинает действовать: порывисто, отчаянно, но бессмысленно и бесцельно. Скажем, лезет в самое пекло, чтобы спасти уже убитого друга. Объяснять таким одержимым что-нибудь бесполезно: обычно товарищи или командиры унимают их силой. Я знаю, Флаг начинает подумывать, не вырубить ли меня. Но пока не решается. И не решится.

Я сознаю, что Шинар мертва. Сознаю, что ребенок, лежащий на сгибе моей левой руки, тоже мертв. Все понимаю, только вот не могу подавить в себе безудержное желание как-нибудь оживить их. Где-то внутри меня горит безумная вера, что, если я сейчас вывернусь наизнанку, умилостивлю, чем смогу, Небеса и отдам взамен свою жизнь, то боги смилуются и опять вдохнут душу в ревностно оберегаемый мной маленький окровавленный сверток.

Я увлекаю Флага за собой, к цитадели, петляя между мазанками и глинобитными сараюшками. Левое мое плечо прикрывает клинообразный кавалерийский пелта. Это, конечно, не громоздкий пехотный щит, но он сделан из дуба, обтянут бычьей кожей и обит бронзой, так что его тоже не прошибешь с кондачка. К тому же пелта очень удобен. Отбросив его на ремне назад, можно надежно прикрыть себе спину, а перекинув вперед, защитить грудь. В таком положении всадник способен отражать копейные или сабельные удары, одновременно управляя конем, ибо поводья намотаны на кулак его левой руки.

И вот теперь под этим щитом я прячу свое бездыханное чадо.

Как долго мы тащимся через трущобы? Не знаю. Мы пересекаем улицы и ныряем в проулки. Иногда перебираемся через заборы или рогатки, порой вынужденно отклоняемся от прямого пути, но в конченом счете продолжаем подъем. Что тянет меня наверх? Тоже не знаю. Может быть, просто инстинкт.

Неожиданно все вокруг накрывает гигантская тень. Солнце закатывается за крепость, и тут же вечернюю тишину разрывают ликующие громовые вопли. Мы слышим бой барабанов с цимбалами, рев труб и рогов. Это шум свадебного торжества. В небо взмывают пять сотен воздушных змеев — я вижу, как они мечутся, возносясь над лабиринтами городских улиц. Флаг, тяжело дыша, хватает меня за плечо. Не для того, чтобы что-то сказать. Предельно измотанный, он просто ищет опору.

Мы приваливаемся к глинобитной стене и медленно оползаем на землю. Флаг пытается высвободиться, однако улочка слишком узка. Наши ноги сплетаются, но разобрать, где чья, мы не можем. У нас на это совершенно нет сил.

Но я в своем уме и не утратил способности мыслить.

Мне вдруг открывается то, чего я не понимал.

Я наконец сознаю фатальную неизбежность случившегося, о какой всегда знала Шинар. События с самого момента вторжения македонской армии в Афганистан разворачивались по предначертанному сценарию. И все участники этого действа — от База, Аша и Дженин до меня, Флага и Шинар — располагали при этом не большей свободой, чем планеты, вершащие по небу свои дневные и месячные круги.

Над Бактрой плавают свадебные змеи. Они купаются в лучах солнца, мы скрыты в тени. Я гляжу на Флага. Сползая наземь, он подмял кособокий плетень, отгораживающий боковой проулок. Щенок и голый карапуз — ему с годик, не больше — возятся там в дорожной пыли. Выглянувшая из дома молодая мать замечает нас с Флагом, испуганно подхватывает малыша и мгновенно скрывается из виду. И тут я слышу хлопанье множества крыльев.

Голуби.

Белые голуби.

Освещенные закатным солнцем, они сверкающей россыпью драгоценных камней поднимаются в небо, знаменуя союз Александра с Роксаной.

Война окончена.

Эпилог

Бог афганцев

57

К числу самых грустных солдатских занятий относится сортировка невостребованного имущества павших друзей. Ну а когда речь идет о вещах, принадлежавших дорогой тебе женщине или ребенку, на душе делается еще горше.

В конце концов, от Шинар мне досталось немногое. Ее туфли (драные пашин, в которых она перебиралась через Гиндукуш) да письмо, посланное мне из Бактрии. Оно написано рыночным грамотеем, чей греческий был куда хуже, чем ее собственный.

Вот это письмо.

Я идти в Мараканду. У Гиллы родился сын. Солдаты убили Дарию за твоего брата. Я принести твою плату. Если ты найти другую женщину, я делать свой путь.

Конечно, я найду другую женщину, если останусь жив. И сама память о Шинар во мне, вероятно, истает. В чем я, однако, отнюдь не уверен. Шинар не из тех, кого можно забыть. Она была лучше меня, отважнее и несравненно мудрее. А виноват во всем только я. Ведь именно моя глупость привела нас к финалу, который она предвидела и которого так не хотела, в то время как я в своей слепоте с ослиным упрямством тянул ее навстречу року.