Страница 66 из 75
Тоже хороший план, не хуже всех прочих.
Однажды, когда западный ветер приносит первые вешние запахи, из Мараканды прибывает мой брат Филипп. Он был на юге, в горах, где сносился с Хорином и Оксиартом. Мы дивно проводим вечер — я, Шинар, Гилла, Флаг со своей подружкой и Стефан (который упорно хранит верность оставшейся дома жене).
— Что не дает этим воителям заключить мир? — спрашивает Стефан.
— То же, что держит нас здесь. Гордость.
Филипп говорит, что главное сейчас — найти выход, который позволит обеим сторонам объявить себя победившими. Для афганских вождей это вопрос жизни и смерти: поражения и позора соплеменники им не простят. Осложняет ситуацию и взаимное недоверие между племенами. Каждый туземный властитель боится, что его влияние в послевоенном Афганистане ослабнет, а потому не пойдет ни на какое соглашение, пока не уверится, что его интересы не будут ущемлены.
Но при этом и продолжения боевых действий никто не хочет. Война сильно опустошила страну. По подсчетам Филиппа, мы уже выбили половину здешних боеспособных мужчин (к каковым тут относятся все, кому минуло двенадцать годков и еще не перевалило за восемьдесят).
— Где твоя женщина? — спрашивает Шинар.
Брат смеется:
— Не могу позволить себе такой роскоши.
Шинар явно задумала свести брата с Гиллой, пусть даже для начала на ночку. Однако Филипп, сообразив, к чему она клонит, деликатно уклоняется от предложения. Тогда Шинар уговаривает его хотя бы побыть с нами подольше. На дворе холодно, да и когда еще свидимся. В результате мы засиживаемся до света.
— Не особенно распространяйтесь, кто вам шепнул, но могу вас порадовать: ожидаются новые выплаты и награды, — говорит брат, уже поднимаясь. — Весной Александр собирается пролить золотой дождь на тех, с кем он провел эту кампанию. Нужно лишь дождаться мира, и двери сокровищницы распахнутся. Кстати, вы собираетесь пожениться? — спрашивает он у нас.
— Ну, если она согласится.
Филипп улыбается, он рад, что мы вместе.
— Но, как бы там ни было, не вздумайте здесь остаться. Армия начнет выискивать добровольцев на поселение, соблазнять большими подъемными и наделами, каких на родине никому не видать. Не поддавайтесь на уговоры. Как только Александр двинется дальше, сюда опять хлынут дикие племена. Так что советую тебе, Матфей, получить расчет дома. Денег у тебя вдосталь. Хочешь, купи свою усадьбу, хочешь, возделывай матушкину землю в доле с Еленой и Агафоном, они только обрадуются. Поверь, Шинар, это будет совсем неплохо. Мы, маки, не такие уж демоны, во всяком случае, не каждый из нас. Ты получишь все соответствующие права, так же как и твой ребенок.
Шинар сосредоточенно выслушивает его, но делает вид, что все сказанное не имеет к ней ни малейшего отношения.
— Да благословят боги тебя и младенца, которого ты носишь, — с великой нежностью произносит Филипп. — Я знаю, тебе пришлось перенести столько, что нам с Матфеем и не представить. Я рад, что наконец-то ты счастлива. И никогда не смогу в полной мере отблагодарить тебя за те благотворные перемены, что произошли с твоей помощью в моем маленьком брате.
Брат хватил лишнего. Голос его дрожит.
Шинар подходит к нему, берет за руку.
— А сам-то ты как, Филипп? Ты вернешься домой?
— Армия — мой дом, Шинар.
Свет лампы высвечивает седину в волосах высокого, статного и еще весьма привлекательного мужчины. Но в этой красоте много скорби. Я знаю, что лихорадка унесла жизнь его остававшейся дома жены, а сын Филиппа через несколько лет сам отправится на военную службу.
Скольких друзей он потерял, ведомо лишь Небесам. Слова пытающейся разрядить обстановку Шинар о том, что многие женятся и повторно, вызывают у него улыбку.
— Ну кого могу я взять в жены, милое дитя? — вопрошает он с изрядной долей патетики в голосе. — Какая женщина может стать счастлива с таким человеком? Нет уж, я слишком долго таскался к армейским шлюхам, привык к ним, мне с ними хорошо. В том смысле, что там не нужно притворяться, не нужно оправдываться. Ты меня понимаешь? Разве могу я качать на коленях ребенка?
Он снова невесело улыбается.
— Я на войне чуть не с мальчишеских лет, две трети моей жизни прошло в походах. Разве у меня есть другое ремесло? И если дом — это место, где человека дожидаются те, кого он любит, то где же мой дом? Уж не в царстве ли Аида? — Еще одна печальная полуулыбка. — Думаю, я не заставлю их ждать.
— Не говори так, — перебивает его Шинар. — У меня самой была такая манера. Ну и что в ней хорошего?
Она права. Тут не поспоришь, что признает и Филипп.
— Могу ли я вернуться в Македонию? — размышляет он вслух. — Пока был жив Илия, может, да, мог бы. Теперь нет, никогда. Единственное, что удерживает меня на земле, — это вы двое… и то дитя, которое должно у вас родиться. И именно поэтому я говорю вам еще раз: не уподобляйтесь мне. Бегите из этой страны. Сберегите свое счастье, пока это еще возможно.
Наконец, за час до рассвета, Филипп все же прощается с Шинар и выходит из дома. Я выхожу во двор проводить его, и там, под яркими янтарными звездами, он спрашивает:
— А что слышно о ее милых родичах?
Ему известно, что нангвали обязывает родного брата Шинар смыть позор, какой она связью со мной навлекла на их семью, как и то, что пара его двоюродных братьев с превеликой охотой готовы ему в том помочь.
— Все это блеф, они только пугают, — отмахиваюсь я. — Да и в любом случае сейчас эта троица в трех сотнях миль отсюда, на юге, в горах.
— Не далее как весной мы тоже будем на юге.
Филипп просит назвать ему имена моих недругов, а также имена их отцов.
— Из какого они, кстати, племени?
— Послушай, — урезониваю его я, — зачем тебе это? Я не хочу, чтобы ты лез в это дело.
— А почему нет? — рассудительно спрашивает мой брат.
48
Наступает весна. Войска Койна перемещаются к горным громадам. Александр с тяжеловооруженными подразделениями уже находится там.
Никогда прежде мир не видел столь грозной и столь хорошо укомплектованной армии. Всю зиму наш царь занимался ее перевооружением, переоснащением и переподготовкой, призванными существенно расширить наши возможности при ведении боевых действий в горах. На смену тяжелым осадным машинам, которые до сих пор транспортировались лишь на подводах, влекомых быками, теперь приходят новые, очень компактные и разборные механизмы, детали которых навьючиваются на мулов. Несмотря на свою неказистость, подобная катапульта способна посылать камни или горшки с горящей нефтью за четверть мили от места ее установки. В обозах везут тонкие бронзовые пластины. Деревянные мантелеты, обитые ими, как вы понимаете, уже не боятся огня. Им нипочем ни кипящее масло, ни горящие угли, ни раскаленный песок. Сформированная с помощью таких щитов «черепаха» позволяет штурмовикам без особого риска подтащить свои приставные лестницы к любой стене. Плотники с кузнецами всю зиму изготавливали блоки, цепи и вороты, веревочники сплели мили и мили канатов. Механики разработали немало хитроумных приспособлений, таких, например, как облегченные горные лебедки, лишенные прежде считавшихся необходимыми громоздких железных храповиков. Оказалось, что и без них пара этих лебедок, закрепленных за валуны, свободно поднимает в вертикальное положение довольно внушительную осадную башню. Еще недавно военные вылазки в горы ограничивались стычками нашей пехоты с шайками вражеских лучников или пращников, а о каких-то осадных действиях нельзя было и помыслить. Считалось, что провести правильную осаду возможно лишь на равнине. С этим покончено. Теперь досягаемы даже цитадели, угнездившиеся на горных вершинах. Инженерные новшества открывают дорогу самым смелым тактическим изысканиям. Все ненужное моментально отсеивается. Снабженцы, в чьем хозяйстве полтысячи мулов, уже не везут с собой практически ничего, кроме терпентинного масла, которым пропитывают зажигательные снаряды да время от времени смазывают топоры. Все вспомогательные детали вытесываются на месте из горных сосен.