Страница 12 из 13
Последовательное изучение избранной проблемы является относительно новым научным направлением, сложившимся в конце XX столетия. Системное исследование профессиональной идентичности предполагает значительное внимание к многочисленным источникам личного происхождения, введенным в научный оборот в постсоветский период и отчетливо иллюстрирующим сложный процесс индивидуальной социализации в «закрытом обществе». В определенной степени выделенная тенденция обусловливается так называемой «антропологизацией» современного исторического знания, обращающегося к неповторимому облику отдельных лиц предшествующих эпох90.
В целом можно констатировать, что современные исследователи достигли значительных успехов в комплексном изучении глубинных механизмов социального конструирования, направленного на последовательное создание обновленной идентичности советского трудящегося. Вместе с тем дальнейшего изучения требуют сложные вопросы, связанные с реальной обусловленностью профессиональной идентичности общественными трендами и целенаправленным развитием личностных элементов в консолидированном пространстве повседневной жизнедеятельности советской эпохи91.
Как представляется, комплексное исследование профессиональной идентичности в историческом, социологическом и психологическом аспектах, несомненно, связано с новыми императивами гуманитарного познания, опирающегося на междисциплинарные гносеологические практики. Объективное признание личностных идентификационных характеристик в качестве производных элементов социального взаимодействия направляет современного ученого к детальному изучению сложных механизмов, связанных с внутригрупповым самоопределением, системным позиционированием конкретного индивида в меняющемся мире, естественным формированием бинарных оппозиций отдельного человека и синкретических коллективов. В данном контексте существенная роль личностных характеристик требует обостренного внимания к таким значимым элементам общественной реальности, как «субъективное отношение к собственной профессиональной принадлежности», профессионально важные качества, целевые мотивационные установки92.
Подобное теоретическое самоопределение направляет современного исследователя к историческому анализу фундаментальных проявлений социального и личностного факторов в рамках последовательного конструирования «советской профессиональной идентичности». Системное использование теоретической типизации и эмпирического обобщения позволяет интерпретировать единичные сообщения о производственной, инфраструктурной или интеллектуальной деятельности, помещенной в микроисторическое измерение, в контексте последовательного обретения идентификационных характеристик определенного предметного свойства. Развивающаяся методология новой социальной истории предполагает целенаправленное выявление так называемых «виртуальных» общественных структур, конструируемых в качестве «воображаемых» феноменов, но оказывающих глубокое и всестороннее влияние на окружающую действительность. Последовательное выделение субъективной стороны идентификационных процессов предоставляет реальную возможность системного анализа специфических источников личного происхождения не в традиционном контексте, связанном с общей верификацией содержательной достоверности, а в ракурсе телеологической интерпретации идейного наследия социальных акторов.
При постановке проблемы профессиональной идентичности в советском обществе возникает целый комплекс вопросов, задач, которые необходимо учитывать исследователю. К примеру, надо понять значение профессии как таковой в советский период для основных субъектов жизнедеятельности и управления. Во-вторых, следует определиться с «работающими» исследовательскими социологическими конструктами, с помощью которых и изучается данная проблематика. Наконец, необходимо непротиворечиво включить в исследовательскую схему конструктивистско-субъективистскую категорию «идентичность» (З. Бауман), особенно если мы оперируем объективистскими категориями класса, социального слоя, общества в целом.
Определяя ракурс анализа закономерностей формирования идентификационных механизмов через социальную политику советского государства, мы должны отметить следующее. Критика современными исследователями модели «2+1» (два дружественных класса рабочих и крестьян и прослойка интеллигенции как фундамент социальной структуры советского общества) достаточно известна93. В целом соглашаясь с аргументами о недостаточной ее репрезентативности, эвристическом и теоретическом потенциале, следует отметить тот нюанс, что декларируемая властью (партией) классовость общественной структуры являлась в определенной степени «фактом сознания» в сфере советской идеологии, а через нее была в какой-то степени органичной для конструируемого мировоззрения советских граждан. Однако, как представляется, модель социальной стратификации, предложенная упоминавшимися выше исследователями, в более полной мере учитывает значение профессиональных признаков в совокупности процессов социального управления.
Категория «профессиональной идентичности» комфортно укладывается в актуальную модель процессов ликвидации, атоизации, маргинализации советской системы94. В дальнейшем мы на конкретных исторических примерах покажем данную взаимосвязь. Так, постепенная ликвидация «буржуазных» классов отразилась на эволюции профессионального облика их представителей, а также способствовала стихийному восприятию традиционных профессиональных ценностей новыми социальными носителями. Далее, процесс атомизации существенным образом повлиял на появление такого элемента профессиональной идентичности, как конформизм, оказавшийся сущностной характеристикой не только массы рабочего населения, но и интеллектуальных, образованных слоев. Интересно, что исключение здесь представляет партийная и государственная номенклатура, которая в силу своей природы оказалась над этими эволюционно-революционными процессами. Что касается маргинализации, то данная стратегия управляемой социальной динамики также оказала противоречивое влияние на формирование и эволюцию профессиональных ценностей в течение десятилетий существования Советского Союза. К примеру, в связи с данным процессом следует говорить о феномене размывания профессиональной идентичности некоторых социально-профессиональных групп.
Социальная история молодого Советского государства находится едва ли не в авангарде популярных исследовательских проблем в современном научном пространстве. Отметим наиболее важные в теоретическом и эмпирическом плане работы, без которых трудно представить картину формирования социальной и трудовой идентичности нового советского человека. Так, принципиального внимания заслуживают фундаментальные исследования Б. М. Фирсова и Ш. Фицпатрик, сформировавшие особый образ «государственного работника», органично меняющегося в историческом времени и пространстве95. Системному влиянию большевистской жилищной политики, письменных практик индивидуального самоописания, организационных аспектов общественной повседневности на последовательное формирование социально-профессиональной идентичности раннесоветского человека посвящены работы А. Я. Лившина и И. Б. Орлова, М. Г. Меерович, М. Рольфа, Б. Штудера и Б. Уинфрида96. Фундаментальный анализ идентификационных особенностей отдельных категорий советского населения, таких как отраслевые рабочие, партийные и инженерные кадры, является неотъемлемой частью глубоких и всесторонних исследований Дж. М. Истера, С. Девиса и С. Шаттенберга97. Отдельные наблюдения, связанные со сложным генезисом нового рабочего класса и системным развитием профессиональных коммуникативных практик, приводятся в работах А. Блюма и М. Меспуле, В. П. Булдакова и М. Ф. Николаевой и др.98
90
Репина Л. П. Историческая наука на рубеже XX–XXI вв.: социальные теории и историографическая практика. М.: Кругъ, 2011. С. 290.
91
См., например: Повседневный мир советского человека 1920–1940-х гг. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2009. С. 43–59.
92
Идентичность: социально-психологические и социально-философские аспекты: монография / К. В. Патырбаева [и др.]; науч. ред. К. В. Патырбаева. Пермь: ПГНИУ, 2012. С. 78.
93
Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация: учеб. пособие. М.: Наука, 1995. С. 197–198.
94
Шкаратан О. И. Социология неравенства. Теория и реальность. М.: НИУ ВШЭ, 2012.
95
Фирсов Б. М. Разномыслие в СССР. 1940−1960-е годы: История, теория и практики. СПб.: Европейский дом, 2008; Фицпатрик Ш. Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России XX века. М.: РОССПЭН, 2011.
96
Лившин А. Я., Орлов И. Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М.: РОССПЭН, 2002; Меерович М. Г. Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми (1917−1937 годы). М.: РОССПЭН, 2008; Рольф М. Советские массовые праздники. М.: РОССПЭН, 2009; Штудер Б., Уинфрид Б. Сталинские партийные кадры. Практика идентификации и дискурсы в Советском Союзе 1930-х гг. М.: РОССПЭН, 2011.
97
Истер Дж. М. Советское государственное строительство. Система личных связей и самоидентификация элиты в Советской России. М.: РОССПЭН, 2010; Де-вис С. Мнение народа в сталинской России: Террор, пропаганда и инакомыслие, 1934−1941. М.: РОССПЭН, 2011; Шаттенберг С. Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 2011.
98
Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия: Статистика и власть при Сталине. М.: РОССПЭН, 2006; Булдаков В. П. Утопия, агрессия, власть. Психосоциальная динамика постреволюционного времени. Россия, 1920−1930 гг. М.: РОССПЭН, 2012; Николаева М. Ф. Динамика образа врага в советском плакате (1917−1941) и модели идентификации советского человека // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 39. М.: ИВИ РАН, 2012. С. 372−386.