Страница 14 из 25
Миссис Остин тоже хранила – и, наверно, читала своим дочерям – драгоценное письмо с советами от своей аристократической прабабушки. Эта семейная реликвия была прислана в 1686 году из Константинополя, где Элизабет Чандос жила вместе с мужем, британским посланником в Турции. В ней содержатся материнские наставления дочери, признанные настолько ценными, что в роду Ли письмо передавали из поколения в поколение, пока оно не попало в руки матери Джейн.
«И в вёдро готовься к ненастью», – вразумляла дочку Элизабет Чандос, настаивая, что достойная молодая женщина должна быть «домовитой и рачительной». Элизабет предупреждала дочь, одну из своих восьми детей, что ей нечего рассчитывать на богатое приданое. Миссис Остин наверняка внушала нечто похожее собственным дочерям. Наряду с отцовской любовью к романам, Джейн унаследовала и это: бережливость, хозяйственность, пристрастие к добротной, но не броской одежде. Таковы желания и ценности, вновь и вновь декларируемые в письмах Джейн и в ее романах.
Неослабный интерес барышень Остин к рецептам, продуктам, хранению припасов и занятиям слуг указывает на их принадлежность к средним, а не к богатым слоям общества. «В наши дни не в обычае, – говорится в пособии «Безупречный слуга», – преподавать навыки домоводства девицам высшего класса», но по счастью, «тех, что рангом пониже», по-прежнему обучают «разумным и непреходящим радостям обустройства хлебосольного и уютного дома». Дневники Джейн показывают ее привычку подсчитывать свои доходы и расходы за год, так что миссис Остин, видимо, наставила ее, как советовал «Безупречный слуга», «в счетоводстве – и в некоторых других существенных семейных делах».
Что действительно вынесли из домашних уроков Кассандра и Джейн – это умение сохранять холодный рассудок и отвечать ожиданиям окружающих. Их учили не наслаждаться жизнью и не ловить удовольствия, а быть благоразумными и терпеливыми. Эти присущие тори качества не позволяли им выпорхнуть из гнезда и самим зарабатывать себе на хлеб; они предписывали им замкнуться в стенах своего дома.
Но при всем при том они наверняка играли и резвились на природе. Другая девочка, подраставшая в Сомерсете в 1780-х годах, во время сенокоса с восторгом проводила время в полях, «где у нас была чудесная потайная беседка под сенью громадного дерева… мы всегда бежали домой за возом сена, чтобы прокатиться назад в поле на пустой телеге». Джейн – и ее романы – были порождены задором молодого поколения джентри, самоуверенного и менее почтительного, которое в эпоху Французской революции бросило вызов закоснелым обычаям родовой знати. Джейн в своем творчестве чаще за сорванца, чем за паиньку, за правду, чем за приличия, за новое, чем за старое. Возможно, Джейн, как Кэтрин Морланд, «была шумной и озорной».
Пока ее не отослали из дома, чтобы приобщить к культурной норме.
5
Школа аббатства
Можно отослать с рук долой юную девицу понабраться кой-какого образования.
В 1783 году семилетнюю Джейн отправили из Стивен-тона в пансион. Домой она вернулась, когда ей исполнилось одиннадцать, с перерывом побывав в двух разных школах.
Почему Джейн покинула дом такой маленькой? Только недавно историки предприняли попытку разобраться в соображениях ее родителей. Разумеется, Джейн, как и всех детей Остинов, рано отлучили от матери и отдали няньке. Джеймс и Генри уехали в Оксфорд четырнадцати и семнадцати лет соответственно. Младших мальчиков, Фрэнка и Чарльза, снарядили в Королевскую морскую академию в Портсмуте в двенадцатилетнем возрасте. Но Джейн отослали из дома всего в семь лет; и у нас есть все основания предполагать, что ее, как многих девиц из пансиона миссис Годдард в «Эмме», сбыли «с рук долой» из-за слишком горячего нрава. Вспомним ее больного брата Джорджа, которого практически выгнали из семьи в неполных четыре года.
Впоследствии Остины будут рьяно приписывать себе заслугу «формирования» Джейн. «Именно в Стивентоне был заложен реальный фундамент ее славы», – заявлял ее племянник. Но, как подмечает Мэрилин Батлер, Стивентон не мог полностью сформировать Джейн, ведь три с лишним года детства она провела не там.
Охотно ли Джейн уезжала? Скудные свидетельства говорят, что нет. Согласно семейным преданиям, отправка Джейн в школу стала следствием ее отказа расставаться с Кассандрой: «помещать такую кроху в школу не было никакой необходимости, но она сама настояла; она поедет с Кассандрой». Кое-кто даже говорил: «Если бы Кассандре грозили отрубить голову, Джейн подставила бы под топор и свою».
Один историк утверждал, что главной причиной этого решения была экономия. Пасторат становился тесен для мальчиков, которых отец надеялся заманить в свою школу. Старшего брата Джейн Джеймса отправили в колледж всего через неделю после рождения младшего, Чарльза, как будто между двумя событиями существовала связь. В 1782 году, за год до отъезда девочек в пансион, в доме ночевало не меньше дюжины человек: чета Остин, их пятеро детей и пять или шесть учеников. Пансион дочерей стоил мистеру Остину 70 фунтов в год. Освободив спальню девочек, он, вероятно, смог поселить в ней троих мальчиков и на этом выгадать.
Нам также известно, что уже взрослая Джейн глубоко сочувствовала маленькой девочке, вынужденной жить вдали от родителей. «Ей это совсем не по душе, – писала она, – бедная лапушка». В «Доводах рассудка» читаем: «Энн поступила в школу несчастная»; в «Леди Сьюзен» высказывается мнение, что «школа, должно быть, страшно унизительна»; в «Уотсонах» одна героиня говорит, что «не представляет себе ничего более гадкого», чем служить в школе учительницей. В общем, если художественное произведение отражает реальность, значит, школьный опыт Джейн был крайне печальным.
К двум девочкам, семилетней Джейн и десятилетней Кассандре, присоединилась третья – дочка сестры миссис Остин. Двенадцатилетняя Джейн Купер была не только кузиной, но и «дорогим другом» сестричек. Направлялись они в пансион миссис Энн Коули в Оксфорде. В каком-то смысле им повезло, потому что миссис Коули приходилась им неродной теткой. Она была овдовевшей сестрой отца Джейн Купер, и ее покойный муж возглавлял Брейзноз-колледж в Оксфорде. Заведение миссис Коули не отличалось излишней строгостью или академизмом: оно напоминало заведение миссис Годдард в «Эмме», где девочки могли «поднабраться кой-какого образования». Мистер и миссис Остин, вероятно, полагали, что девочки выиграют от женского окружения, наберутся хороших манер и станут более годными к выданью, чем дома, в окружении сплошных мальчишек.
Как местопребывание Оксфорд был очень хорош, поскольку там находился Джеймс Остин, взявшийся опекать сестер и гулять с ними по городу. Но доставляли ли эти прогулки удовольствие девочкам? Оксфорд изобиловал «мрачными церквями, пыльными библиотеками и грязными домами, – писала анонимная сотрудница студенческого журнала Джеймса, язвительная барышня, подтрунивавшая над напыщенными, чопорными студиозусами. – Уверена, что никогда больше ноги моей там не будет». Не исключено, что это первые опубликованные строки маленькой сестрички Джеймса Джейн.
Однако в 1783 году эксперимент с пансионом закончился полным крахом. Летом миссис Коули перевезла свою школу в Саутгемптон, надеясь, по-видимому, спастись от разыгравшейся в Оксфорде эпидемии кори. Удивительно, что она сделала это без ведома родителей пансионерок. Но, избежав одной болезни, они нарвались на другую, так как в Саутгемптоне свирепствовал «сыпняк», или сыпной тиф. Прозванный «тюремной лихорадкой», он разносился – с чудовищной быстротой – платяными вшами и вспыхивал там, где люди жили в условиях скученности и антисанитарии. «Нет ничего грязнее и зловоннее закоулков» Саутгемптона, писал один путешественник; в кольце средневековых стен, заслонявших город от моря, дома буквально липли друг к другу. У того же автора описано, как прилив оставлял «гниющую трясину во всех низинных частях» города. Тиф – с лихорадкой, ознобом и бредом – настиг всех трех девочек. Однако миссис Коули не слишком обеспокоилась. Если взрослых болезнь сильно трепала и часто сводила в могилу, то у детей она протекала намного легче.