Ожог любовью

Первым стал сбиваться с ритма все тот же Щукин, которого в честь того что он в кои веки не забыл спортивную форму, поставили руководящим. Соответственно смотрел он на остальных учеников и на меня в том числе. Он даже не пытался отводить глаза, просто махал руками невпопад и смотрел на меня с разинутым ртом.

Его состояние смешило одноклассников, но первым проследил взгляд Щукина Петр Васильевич. Огонь, с которым он на меня посмотрел, обжег всю меня. Языки пламени пробежались по коже, оставляя ее пылающей и скорее всего красной как маков цвет. А я продолжала. Продолжала делать повороты вправо-влево, размахивая при этом руками. Юбка развевалась, и я ощущала себя голой. В этот раз мои ощущения полностью совпадали с действительностью.

Полностью голой я, конечно, не была, но цвет и рисунок кружевного белья, во время моих поворотов мог увидеть каждый желающий. А чего стоил вид пояса для чулок – черные полоски впивались в упругие бедра – только один этот вид заставлял думать о чем-то порочном и непристойном.

А я замечала только его. Смотрела прямо перед собой, можно сказать в никуда, но боковым зрением, ловила каждое его движение.

- Марина, оденься и подожди до окончания урока на скамейке. В такой одежде на физкультуру не ходят.

Это был как ушат холодной воды на голову. Я предполагала, что может быть подобная реакция, но не думала, что будет так… больно. А стыд, как мне было стыдно. Лицо пылало, а ноги подкашивались, пока преодолела несколько метров до скамейки. Я раньше никогда так не смущалась, никогда не чувствовала себя так глупо и грязно. Я раньше не совершала подобных поступков.

tбыли самые долгие сорок пять минут в моей жизни. Я корила себя за эту глупость и не понимала, как могла на подобное решиться. Боже, чем я только думала и как дальше жить с этим. Спасительной была только одна мысль, что уже совсем скоро я выйду за стены этого заведения и растворюсь в обществе. Там я всего лишь случайный прохожий, и ни кому нет никакого дела, в чем я одета.

Уже представляла насмешки наших парней, о том, что проснулось, наконец-таки мое либидо. Все время была красивой, интересной, но недоступной. За шлепок по заднице могла и коленкой по причинному месту заехать. Что они скажут сейчас? Начнут выстраиваться в очереди желающих увидеть, а возможно потрогать и даже опробовать, то чем я только что так бесстыдно светила.

Но больше всего разъедал сердце взгляд Петра Васильевича. Я впервые увидела его злое выражение лица. Под осуждающим взглядом темных глаз почувствовала себя мерзко и грязно.

tодноклассники, особенно мальчики на протяжении всего урока посматривали в мою сторону. Все кроме него – учителя.

Прозвенел звонок, и я первая поспешила подняться со своего зрительского поста (хотя кто здесь был зрителем непонятно, смотрели весь урок только на меня) и потихоньку прошмыгнуть на улицу. Уже коснулась спасительной ручки двери, но оклик вдогонку меня остановил.

- Все свободны. Дымкина, зайди ко мне в кабинет.

Он не стал дожидаться меня и перепроверять выполняемость своего указания, а просто прошел первым в угловое помещение именуемое кабинетом учителя физ-ры. Он точно знал, что я не ослушаюсь. И как не была манящая спасительная свобода, все же не ослушалась, склонив голову, последовала за только что скрывшимся за дверью кабинета учителем. Меня сопровождали взглядами одноклассники, мальчики насмешливо улю-люкали, а девочки кто с осуждением, а кто с сочувствием смотрели вслед. Ненавижу жалость! Ненавижу быть жалкой! И именно поэтому постаралась засунуть как можно глубже все свои растоптанные чувства и горечь от никогда уже не сбывшейся мечты, гордо подняла голову и пошла в кабинет.

Петр Васильевич сидел за столом. Он листал школьный журнал. Найдя нужную страницу, взялся что-то записывать – скорее всего, писал тему занятия и ставил отметки. Я простояла в его кабинете несколько минут так и не удостоенная его вниманием. Заходя в кабинет, нервничала, но спустя некоторое время, стоя как провинившийся преступник в ожидании наказания, стала раздражаться. Да кто он мне, в самом деле, такой? Ни отец, ни мать, всего лишь учитель и то по возрасту на каких-то лет семь старше меня. Да и я никого не убыла, подумаешь, оделась слишком фривольно. Ну и что с этого? Как будто он ни когда не видел женских бедер.

Мое раздражение приобрело значительные объемы.

- Вызывали?

- Подожди минутку.

- Я уже жду более чем минутку.

Не хочешь меня, ну и не надо. У меня тоже гордость есть. А еще длинный и вредный язык. И вот, кажется, мой язык, а вернее слова, которые с этого языка слетели, все же заставили его оторваться от писанины и посмотреть на меня.

Петр Васильевич рассматривал какое-то время всю меня и нервно покручивал ручку в руках. Предстоящий разговор его тоже не особо радовал.

- Марина, я хотел с тобой поговорить. Это должен делать не совсем я, а скорее твои родители, но коли ты устроила представление на моем уроке, все же сказать придется мне.

Он на какое-то время замолчал. Скорее всего, собирался с духом. Сейчас пойдут нотации, нравоучения… Не этого я от него ожидала.

- Школа не место для подобных нарядов. Ты не маленькая и должна понимать, что подобный вид и поведение наталкивают на не совсем пристойные мысли всех особей мужского пола.

- И вас тоже?

Кажется, я слетела с катушек. Все смущение и стыд куда-то ушли, остался только бой пульса в ушах и нервная дрожь, от которой слегка подрагивали руки.

Заметила, как мой вопрос выбил его из колеи, можно сказать даже шокировал. Но быстро совладав со своей растерянностью, Петр Васильевич продолжил.

- Я твой учитель.

- Это делает вас не мужчиной?

Мне показалось или у него действительно увеличились в шоке глаза?

- В первую очередь я учитель.