Страница 2 из 4
Теперь ее слегка пробрало холодком. Выходит, эта псина уже была там, лежала где-то. Может быть на площадке между этажами, потому что иначе не увидеть ее было бы невозможно. Судя по размерам тени, пес был высотой в холке метра полтора, так что и слава Богу, что не увидела. Тем временем хозяин вернулся. Ирина поинтересовалась:
– Там собака. Она ваша?
– Он сам по себе. Свой собственный.
– Как же мне идти?
– Ногами. Не бойся, никто не тронет тебя. Иди спокойно. Но сначала послушай, что еще скажу.
Она остановилась и обернулась.
– Когда срок твоего отца выйдет, найдешь меня. Поняла?
– Здесь же?
– Да. Теперь иди.
– А деньги?
– Не нужно денег. Иди.
…
Отец Ирины, полковник воздушно-десантных войск, быстро пошел на поправку. Врачи разводили руками, а он только смеялся и говорил, что советского десантника так просто не взять. Он погиб через пять лет, когда вертолет, на котором он находился, был сбит в Афганистане. Полковник сильно обгорел, но умер не от ожогов, а от жажды, пытаясь выползти к Пянджу. Проходившая мимо группа афганцев нашла тело, забрала оружие, документы и похоронила то немногое, что от него оставили шакалы, на месте, в каменистой сухой земле. Документы, которые им были абсолютно не нужны, они продали шурави на ближайшей заставе. Сгоревший вертолет, застрявший в ущелье, так никто никогда и не нашел.
Глава первая
Ирина в который раз перечитывала письмо. Сложенный вчетверо листочек серой писчей бумаги, вынутый из простого конверта без марки, с армейским штемпелем. Сослуживец отца сообщал о том, что тот пропал без вести, а его документы найдены на неопознанном трупе. Писал, что надежда еще есть, что может быть полковник в плену и просил не отчаиваться. Утешать у него получалось плохо. Да чего уж там? Правду тот знахарь сказал: костлявую можно отсрочить ненадолго, но сколько не бегай, совсем от нее не убежишь. Не получится. К тому шло.
По правде сказать, отец отдалился от нее тогда, после выписки из больницы. Стал частенько выпивать, хотя на службе, в штабе округа, по-прежнему был на хорошем счету. Пьющий офицер? Так кто сейчас не пьет? “Веселие на руси есть пити”, а офицеру Советской Армии вроде даже положено. Потом у него начались командировки, а она чуть было не вышла замуж, но потом передумала… Отец ее делами особо не интересовался. В общем, чужой человек погиб и все тут.
Кстати, о знахаре! Он ведь просил зайти, когда срок выйдет. Срок вышел, чего откладывать? Делать все равно нечего. Диплом на руках, с институтом она попрощалась два дня назад. Ирина сложила листок, сунула его обратно в конверт и бросила в сумочку. Проверила, на месте ли ключи. Газ? Выключен. Свет? Нигде не горит. Кот? У матери, на даче. Окна закрыты. Можно идти.
…
Летним днем улица выглядела совсем не страшно. “Хрущевка” утопала в зелени, окна первого этажа скрывала раскидистая черемуха. С дорожки к подъезду она увидела, что форточка в кухне той квартиры на первом этаже приоткрыта. Значит и дома кто-то есть, скорее всего. Она подошла к двери в квартиру и та, как и в прошлый раз, открылась перед нею сама.
– Можно? – крикнула она внутрь.
– Входи.
На кухне ничего не изменилось за пять лет. Та же самая пепельница, зажигалка рядом, даже Брежнев по телевизору, хотя он выглядел дряхлой развалиной. Хозяин перехватил ее взгляд, кивнул и сказал:
– Старый совсем уже. И твой отец, значит, все…
– Пришло письмо.
Она открыла сумочку.
– Не надо. Что мне с того письма? Ну и выбрал же он место! Мне теперь долго в горы нельзя будет.
– Почему?
– Потому. Каждый в ответе за то, что сделал. Я твоего отца вылечил, а он в те края войну принес. Не первую и не последнюю, конечно и не он один, но все-же войну. Горы это запомнят и лучше мне туда теперь не соваться.
– Вы просили зайти, когда…
– Просил? – он хмыкнул. – Я не просил. Я сказал, чтобы пришла. Есть разница.
– Что теперь? Деньги?
– Говорил ведь уже, что денег мне не надо. На что они? Этими бумажками только стены в сортирах обклеивать.
– Тогда что вам нужно?
– Только тебя.
– Меня? – Ирина удивленно посмотрела на него, сжав в руках сумочку. – Вы хотите?.. Ну знаете!.. Я пошла!
Она повернулась к двери. Сзади как молотком по голове упало короткое слово:
– Стой!
Руки и ноги вдруг стали чужими. Ее до костей пробрал ледяной холод, как будто порыв зимнего ветра ворвался в “хрущевку”. “Да что же это такое!?” – подумала она. – “Что со мной?” Голос за спиной снова лязгнул:
– Повернись!
Тело повиновалось само. Было очень страшно, но ничего поделать она не могла, даже закричать. Зеленые глаза встретили ее взгляд.
– Пять лет назад ты сама сказала: “Все, что хочу!” Я переспросил, так ли это. Ты свои слова подтвердила. Теперь хоть ты что говори – поздно. Ни сделанного, ни сказанного не вернуть. Не веришь мне? Вижу, что не веришь… Сними-ка с себя одежду!
Она повиновалась, хотя внутри все переворачивалось от ужаса и руки еле двигались. Одежды, впрочем, было не слишком много. Стянула через голову платье, расстегнула лифчик, сняла трусики. Все. Выпрямилась, снова встретив холодный взгляд зеленых глаз.
– Ну что, – спросил он. – Поняла теперь, что себя отдала? Вижу, что не поняла…
Он поднялся, подошел к ней вплотную, осмотрел всю. Было очень стыдно. “Сейчас положит руку мне на…” – подумала она, не в силах пошевелиться, но он ничего такого не сделал. Вместо этого он спокойно сказал:
– Оденься.
Она быстро оделась. Озноб понемногу отступал, затаиваясь внутри.
– Страшно?
– Да.
– Бояться надо было раньше. У тебя остались долги здесь, в городе?
– Нет.
– Никаких? Даже три рубля никому не должна?
– Нет, никому.
– Это хорошо.
Снаружи послышался шум машины, притормозившей напротив подъезда. Ирина посмотрела в окно. Зеленая “Нива”. Водитель не вышел, оставшись за рулем.
– Пойдем, рыжая! – он вдруг улыбнулся. – Я тогда подумал, что ты красишься. Очень уж яркая. Теперь вижу, что нет.
Она покраснела, выходя из подъезда за ним следом.
…
В машине, на заднем сиденьи, Ирина почти мгновенно заснула. Вырубилась, как после бессонной ночи и пришла в себя уже в темноте, лежа на заднем сиденьи, с сумочкой под головой.
Машина стояла на какой-то поляне. Водитель сидел на своем месте и курил, выпуская дым в открытое окно. На стекла падал отблеск костра. Ирина поправила сбившееся вверх платье, спросила:
– Где это мы?
– Трасса на Минск, – отозвался тот. – На ночь остановились. Не любит он ночью ездить.
– Кто?
– Лесь.
– Его зовут Лесь?
– Да. А ты что, не знала?
– Нет. Где он?
– Вон там, где костер горит.
Она откинула вперед жалобно скрипнувшее сиденье “Нивы” и выбралась из машины. Не ночь, скорее поздний вечер. На западе еще было светло. В нос ударил вкусный запах жарящегося мяса. Лесь, расположившийся у костра, как раз переворачивал распяленую на прутьях тушку кролика. Большущий кролик, выдающийся… Где он его взял? В машине лежал, что-ли?
– Это заяц, – буркнул Лесь и откашлялся.
– Настоящий!?
– А каким еще может быть заяц?
– Я просто никогда их не видела. Откуда он взялся?
– Сам пришел. Познакомьтесь, Ирина, это заяц. Заяц, это Ирина. Присаживайся.
Она, подогнув под себя ноги, опустилась на охапку сена. Сено кололось сквозь платье. Ирина ойкнула и почесалась. Лесь фыркнул.
– Мне надо… в кусты, – сказала она.
– Весь лес перед тобою.
– А можно?
– Конечно. Не лопнуть же тебе.
– Что, если убегу?
– Куда ты ночью в лесу денешься? Да и заяц хорош, отъелся за лето… Пожалеешь потом, если не попробуешь.