Страница 1 из 4
В оформлении обложки использована фотография:
https://pixabay.com/ru/%D0%B7%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D1%8B%D0%B9-%D0%BF%D0%B0%D1%80%D0%BA-%D1%81%D0%B5%D0%B7%D0%BE%D0%BD-%D0%BF%D1%80%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B4%D0%B0-1072828/
по лицензии CC0.
Пролог
На Москву медленно опускалась ночь. Давно уже зажглись фонари, кое-как осветив месиво грязного снега на тротуаре, сугробы по сторонам, свисающие с крыш сосульки и превратив кусты на обочине в призраков из недавно прочитанного романа английского автора по фамилии Толкин. В дополнение к картине издали раздался долгий собачий вой. Ирина поежилась. Вот надо же: почти центр города, столица, прости Господи, тысяча девятьсот семьдесят седьмой год на дворе, а как в трущобах каких-нибудь. Чудится всякая дрянь.
Вдалеке подмигнул красным светофор. Там была ярко освещенная Ленинградка, но туда ей как раз было не надо, а надо ей было вон в тот переулок, совсем уж темный. Ближайший фонарь горел метрах в тридцати и в его отсвете она с трудом различила на ржавой табличке номер дома: одиннадцатый. Ей нужен тринадцатый, то есть вон та, следующая пятиэтажка. Ну да, так ей дорогу и объяснили: будет пустырь, потом перекресток, а рядом с ним – теплотрасса и хрущевка. Вон она, хрущевка, а вон теплотрасса в алюминиевых листах поверх теплоизоляции.
Аккуратно ставя ноги в венгерских кожаных сапожках, купленных с рук по случаю, в давно нечищеный снег, она свернула к первому же подъезду. Вот и номера квартир на табличке. Сорок шестая должна быть на первом этаже. Как будто в ответ в ближайшем к ней окне вспыхнул электрический свет. Открылась форточка, изнутри послышался кашель. Кто-то был дома. Ну раз так, то… не зря же шла. На мгновение Ирине показалось, что она затеяла ненужное дело. Глупости все, ересь, сказки для детей дошкольного возраста. При чем для тех, кто еще не разучился верить в Деда Мороза. Потом на перекрестке показались две человеческие тени, помедлили, свернули в ее сторону и она, решившись, потянула на себя фанерную дверь.
В подъезде горел свет. Несмотря на призывы партии и правительства быть экономными, советские люди не спешили его гасить. И то сказать: а вдруг покурить захочется в подъезд выйти? Не тянуть же руку к выключателю.
Нужная дверь была слева от лестницы. Номера квартиры на ней не было, но на соседней он как раз был, не ошибешься. Ирина нажала на кнопку звонка. Тот не работал. Она подняла руку, чтобы постучать, но сделать этого не успела. Дверь вдруг отошла от косяка и тихо открылась, примерно на четверть.
– Входи, раз пришла! – послышалось изнутри.
Голос звучал довольно приятно. Не молодой, но и не старый. Прокуреный слегка, с хрипотцой, но сильный и уверенный. Похоже было, что человек привык распоряжаться и приказывать. Она ожидала чего-то другого… Но раз уж ее приглашают… Девушка перешагнула порог, оказавшись в маленькой прихожей. Слева горел свет в маленькой кухне.
– Проходи. Да не разувайся, не надо…
– Я натопчу. Там снег.
– Не волнуйся. Снег – не грязь. Хотя у вас в городе что грязь, что песок, что трава, что люди – и не разобрать. Тем более тебе волноваться не о чем.
В кухне горела тусклая лампочка без абажура. Спиной к ней у плиты стоял невысокий, худощавый человек. Джинсы, рубашка-толстовка, очень коротко стриженый, изрядно седой – это все, что она могла увидеть со спины.
Кухня была почти пустой. Раковина железная, плита, выглядевшая ровесницей этого дома, стол, три табуретки и стул с высокой спинкой. Небольшая полка на стене, на которой светил экраном маленький телевизор. На столе – пепельница и странная зажигалка. Присмотревшись, Ирина разглядела на ней орла, держащего в лапах свастику. Трофей с войны? Со спины человек не выглядел старым.
– Слушаю тебя, – произнес хриплый голос.
Он так и не обернулся. Девушка вздохнула и сказала:
– У меня умирает отец.
– Язва…
– Рак.
– Это врачи умные говорят: “рак”, а для меня рак – это зверь мелкий, что в речке живет. Это язва. Неделя ему осталась, не больше.
– Откуда вы?..
– Да знаю уж… Ты только что от него. Вся больницей и болезнью пропахла. Тоже мне: секрет.
– Врач сказал, что месяц-два.
– Наврал. Он потому и врач, что ему по должности врать положено. Ты садись, в ногах правды нет.
Чем-то железным он там позвякивал над плитой. Что-то делал. Пахло почему-то паленым сеном. Снова спросил ее:
– Ну так и что? Все когда-то умирают.
– Я слышала… Мне сказали, вы помочь можете.
– Чем помочь? От смерти не спасешься. Ни я, ни ты не сумеем, ни даже он! – Не глядя, он ткнул пальцем в беззвучно работавший телевизор. На экране шевелил губами трижды герой Советского Союза и генеральный секретарь. – Ее только отсрочить можно. Скажешь, не так?
Она промолчала, глядя ему в спину и думая, что на самом деле зря сюда пришла. Схватилась, называется, за соломинку. Подумалось почему-то о двери, которая сама перед ней открылась и сама закрылась за ее спиной. Человек, будто чувствуя ее взгляд, пожал плечами и повернулся. Самое обычное, славянское лицо. Что называется: без особых примет. Усы и борода коротко подстрижены. Во рту курительная трубка. Действительно на моряка похож и не выглядит стариком. Лет тридцать, на крайний случай сорок, не больше. В руках чайник и большая фарфоровая кружка.
– …и помочь кому? Если тебе, так тебе помощь моя ни к чему. Матери твоей давно уже все равно. Брату – тоже. А отцу… Может и лучше ему было бы дома помереть, в постели. Ты сейчас за него решаешь, но надо ли так делать?
– Я думала…
– Что жить – оно завсегда лучше, чем умирать? – он покачал головой. – Не всегда. Это смотря, как жить и смотря, как умирать. И где. И с кем. Тот, кто тебе про меня рассказал, тоже думал, что так будет лучше. Но будет ли?
Он снял с полки два стакана и через чайное ситечко налил в них из кружки какой-то настой, до половины. Разбавил кипятком и придвинул один стакан ей. Второй взял сам, понюхал и снова покачал головой.
– Не то… Ну ладно.
Пахло из стакана приятно. Ирина осторожно попробовала. Настой чуть горчил, но вкус был неплохой. Чувствовалась мята и еще что-то, непонятное. Она спросила:
– Так вы можете вылечить отца? Я понимаю, что это вера в чудо, но мне и ему сейчас только это осталось.
– Я не святой, чудес не творю. Отодвинуть срок твоему отцу не трудно. Правда потом он об этом пожалеет, но сделать это можно, хоть и ненадолго. И что мне за это будет?
– Все, что хотите.
– Так-таки все, что захочу?
Он первый раз посмотрел ей прямо в глаза. Странно. Раньше они ей показались серыми, но теперь в них явственно отсвечивала зелень.
– Конечно! У меня есть деньги.
– На что мне твои деньги?
Человек присел на стул, вынул из кармана рубашки небольшой кожаный мешочек, высыпал оттуда на ладонь немного какой-то травы, аккуратно положил ее в трубку и прикурил от той самой старой зажигалки. Мешочек же плотно завязал тесемкой и положил перед ней на стол.
– Держи. Пусть сделает самокрутку и выкурит.
– Ему врачи запрещают курить.
– Запрещают. Однако он курит. Скажешь, нет?
Ирина кивнула. Отец был заядлым курильщиком.
– Ну тогда сам и скрутит из газеты. Тут хватит раз на пять. Этого будет достаточно. Смотри-ка! А ведь они тебя ждут.
Он показал в окно. Занавесок на нем не имелось и было видно: те двое, что свернули в ее сторону тогда на улице, по-прежнему торчали неподалеку от подъезда. Ирина не нашла ничего лучше, чем спросить:
– Кто они?
– Мелочь. Сявки подзаборные. Пойду, шугану их.
Положил трубку рядом с пепельницей, повернулся и вышел в прихожую. Ирина услышала, как открылась и закрылась дверь квартиры. Люди за окном вдруг шарахнулись прочь и побежали в сторону фонаря. Один упал, но второй даже не остановился, чтобы помочь. Она привстала, посмотрела в окно и увидела на снегу, в падающем из подъезда свете, черную тень огромной собаки. Вот значит кого они испугались… Потом дверь закрылась и тень исчезла.