Страница 18 из 56
Наша мама была провинциалкой приехавшей в большой город за жирным куском. Она была очень красива и полна надежд. Великолепная золушка. Отец стал ее принцем, влюбившемся в смазливое лицо и щенячью наивность. Сильный избрал слабого. Их любовь, как и любая другая имела срок. У родителей он вышел в восемь лет. У всех же по-разному. У кого пять лет, у кого десять, да хоть пятьдесят. Любовь… она заканчивается, а дальше… либо остается уважение к человеку, потому что он или сильный, или умный или мудрый, либо еще что-то… либо не остается ничего кроме понимания, что вы живете на разных уровнях и в разных мирах. Любовь должна закончиться уважением, иначе… мрак и нечеловеческая жестокость.
Мама не работала, не знала бед, она вышла замуж за принца, и у их любви кончилась батарейка. В тот вечер… там уважения давно уже не было. Поэтому он смог выдержать, когда ее... Дрогнул только тогда, когда ко мне, его дочери, к его плоти и крови двинулись с ножом. Он бы в тот момент готов не то что бы все деньги отдал, он бы себя под нож подставил вместо нас. Поэтому я не могу его ненавидеть, он нас любит…. А потом… Ром, я его даже за измену не осуждаю. Вот трезвым мозгом не осуждаю. Во-первых, вы все кобели, а во-вторых… снова теория о классовом неравенстве. Человеку, которого ты уважаешь, изменять не станешь, ибо как в глаза потом смотреть…
Мама ведь не ощутила удара о дно, она приехала в город и встретила принца и всё, дальше сказка. Не умела работать, никогда этого не делала и, видимо, не хотела. А зачем?.. Сказка ведь продолжалась - принц снабжал деньгами даже после развода. Снабжал с целью, чтобы к нам не подходила. Она может там и металась в душе, может у нее все-таки играл материнский инстинкт, но когда она сидела на золотом троне с восемнадцати лет и бед не знала, касаться их ей и не хотелось. Не хотелось въебывать, ведь она такая распрекрасная… Она вышла замуж. Снова очень удачно по современным меркам, и ее жизнь опять стала еще более сказочной, а я и Кир… мы за бортом. Как дурное напоминание чего-то такого страшного, пусть и родные.
Для слабого человека приоритет здесь то, что страшно, а не то, что родное… Это сложный очень вопрос… Я допускаю, да, блядь, я допускаю то, что девяносто процентов вины во всем этом на моем папе. Да, я допускаю. Потому что принц выбрал золушку, нежную такую и невинную всю, украшающую его дворец, а когда химия сошла, уважать ее было не за что. Вот, сука, истинная мысль в теории о классовом неравенстве. Не то что богатый и нищий, о котором верещит быдло, а то что слабый и сильный… я часами могу рассуждать о том, почему, блять, люди сколотившие себя и свое состояние сами, не должны искать среди среднего слоя своё… потому что девять десятых из них боятся въебывать до потери сознания. Есть самородки. Поднимаются сами. Знаешь, почему?
- Потому что не боятся въебывать. – Ромка прищурился и посмотрел на меня, кивнув и тихо добавив, - до потери сознания.
- Ты… - я сбилась, прикусила губу, вглядываясь в его невесело усмехнувшееся лицо, отведшее взгляд и прикрыв глаза пригубившее бутылку.
- Семь раз. Один раз трое суток не спал, просто времени на это вообще не было. Пошли галлюцинации, но реально времени поспать не было, и я понимал еще, где реальность, а где мозг чудит. На четвертые сутки сморило за рулем, ушел в кювет. Машина в хлам. Думал, сейчас, минуту посижу и выйду, посмотрю, что там с тачкой, а меня вырубило. На семь с половиной часов. Сука, встречу просрал, два килорубля проебал, а тогда это пиздец серьезные бабки были. Поспал, блять, на два миллиона. – Невесело хохотнул, глядя на бутылку. - Потом снова несколько суток без сна… И так где-то года полтора-два.
- А результат? – негромко поинтересовалась, глядя на его чуть бледное, устало усмехнувшееся лицо.
- Чистыми? Чистыми сейчас от одиннадцати мультов в месяц. Восемьдесят процентов обратно в бизнес.
- Папа девяносто обратно вкатывал. Потом, когда мы родились, меньше… - Плеснула себе еще виски. – Я помню, заезжает во двор его машина, он еще без водителя ездил… мне лет семь было, я к окну прижалась, а он не выходит из машины. Остановился и не выходит. Выбежала в одних носках, дверь открываю, а он вываливается. Спи-и-ит, блядь… Тоже несколько суток не спал тогда. До дома добрался – задача выполнена, и мозг сказал ему аривидерчи. – Хохотнула, испытав какой-то трепет от воспоминания.
Воспоминания, когда я открыла дверь его машины и он просто повалился в снег, устеливший асфальт подъездной дорожки к нашему дому. Я не успела испугаться, он тут же проснулся, посмотрел на меня сначала растерянным взглядом, а потом так нежно улыбнулся и сказал: «привет, моя маленькая принцесса, я так по тебе соскучился!». Правда, соскучился, как и я по нему. Папа впахивал изо всех сил, чтобы дать нам только самое лучшее, чтобы вообще ни в чем не нуждались, жертвуя своим временем, которое мог провести с нами. Мы с Киром его видели редко, оттого и скучали, безумно любили и не отлипали от него, когда он на несколько часов приезжал домой. Ложились с обоих сторон от него, даже если спать не хотелось и просто обнимали.
– В универе у меня в группе девочка была… - Вспоминая Лизку, я как всегда злорадно улыбнулась. – Она мне, знаешь, что заявила однажды? На экваторе, что ли, дело было… Ты, говорит, из богатой семьи, а бухаешь, куришь и ругаешься матом, как будто быдло районное. То есть, в ее понимании, я должна быть кем-то с безупречными манерами, высоким слогом, благородством средневековой леди. У Лизки мама была начальником какого-то там отдела на машзаводе, серьезная типа должность и все дела. Лизка мне двигала тему, вот, мол, мы, вся наша семья не материмся, бухаем только по праздникам и не в дрыбаган… короче, не ведем себя как ты, а денег у нас меньше, а мы приличнее, а ты вся такая неправильная, а люди из обеспеченных семей так себя не могут вести… Мне так хотелось сказать, мол, деточка, иди гуляй и пинка ей для скорости дать, но у меня уже была условка и драться мне нельзя было, а эта дура непременно бы на меня заяву накатала… Но не стану же я ей объяснять, что когда ты видишь, как твой родитель в обморок падает из-за переутомления, теряет тонны денег из-за какого-то недочета, когда не знает, как нам сказать, что вот, детишки, я тут не подрасчитал чуток и завтра нам из этого дома с прислугой придется съехать в коммуналку в десять квадратов… то последнее, что он будет делать – досадно морщить носик и говорить «о боже, какая досада, как неловко вышло!» или что-то вроде этого, или как там положено у благородных обеспеченных в быдловском понимании… Папа бухал как черт, ругался как сапожник, когда наступала пизда по всем фронтам и мы продавали все имущество, лишь бы загасить возникшие долги… Зато Лизка со своей мамой-начальником просто образец поведения… Ну-у-у-у… Хотя здесь тоже смысл есть, если взглянуть с другой стороны: они живут стабильно кусков на сорок-пятьдесят в месяц, звезд с неба не хватают, оттого и дна пропасти не знают, можно и покорчить из себя всех таких образцов, блюющих от отвращения при слове «бля». В пизду, быдло, блять. – Хохотнула и, потянувшись, отобрала у него бутылку, щедро плеснула себе алкоголя в бокал. - Мне семнадцать было, когда нас в последний раз очень сильно шваркнуло. Очень сильно. Опять коммуналка, папины засыпания на ходу, а денег даже на проезд не хватало. Я пошла продавщицей в киоск, по вечерам подъезды мыла, Кир на рынке мясником, ночами охранником. Мы папе не говорили. Типа учимся, кружки, спорт, друзья, и вся еботня… У папы день рождения был, мы с Киром долг по коммуналке закрыли и стол праздничный снарядили на то, что сумели заработать… папа тогда… - Я, сцепила зубы, вспоминая папины слезы, - он так сильно извинялся, прощения просил, а у него день рождения был. – Остановилась, стискивая челюсть сильнее, сгоняя пелену слез с глаз, и возвращаясь к другому, понятному руслу.– Там, у Раневской, было что-то про тварей с матом и воспитанных сволочей…
Лисовский тихо рассмеялся, чуть прищурено глядя в мое усмехающееся лицо, сделавшее щедрый глоток крепкого алкоголя не поморщившись.