КК 9

— Спрашивайте, Алина.

Принцесса покачала головой и ничего не ответила. И только ночью, привычно уже прижавшись к нему спиной в очередной норе, пахнущей сухим мхом и древесной щепой, тихо проговорила:

— Нам ведь не выбраться отсюда, да, лорд Макс?

— Вы внезапно осознали серьезность нашего положения, Богуславская? — с намеренным едким недоумением произнес он. — Мне казалось, скорость вашего мыслительного процесса быстрее.

Их голоса в маленьком убежище, вокруг которого расстилалась ночь, звучали глухо и почти неслышно.

— Не бурчите, — прошептала она укоризненно и затихла. Но не заснула — и Тротт, скривившись, коснулся ее руки и сказал:

— Это сложно, Алина. Но не невозможно. Мы не должны были дойти даже до холмов — но мы дошли и прошли их. Надеюсь, удача и дальше будет нам сопутствовать, а я сделаю все, чтобы вы вернулись на Туру.

Пальцы ее дрогнули в его ладони.

— Как хорошо, что вы есть, — она тяжело вздохнула, явно заставляя себя расслабиться, и нарочито бодро поинтересовалась: — А вы возьмете меня на стажировку, когда мы вернемся?

— Возьму, Алина.

— И в лабораторию свою пустите?

— Конечно.

Она хмыкнула.

— Вы сейчас все что угодно пообещаете, да?

— Да, — принцесса не видела его мимолетной улыбки.

— Я подумаю, что у вас попросить, — пробормотала она довольно. — Потом. Обязательно что-нибудь придумаю.

На следующий день она снова была сама собой — любознательной и бодрой Богуславской. Только глаза оставались взрослыми — так бывает у побитых жизнью подростков и у бродячих собак. Но иномирянские слова повторяла бойко и снова сыпала вопросами.

— Неужели все здесь говорят на одном языке? — удивлялась принцесса. — У нас на одном материке несколько десятков языков и диалектов, а здесь — один?

— Это империя, — объяснил Макс. — Которая существует уже очень давно. Поэтому есть умирающие местные языки и есть общий, на котором в основном и говорят. Свою роль сыграло и постоянное подтопление материка. Каждый год многие поселения снимаются со своих мест и идут в центр, а там языки перемешиваются, ассимилируются.

У принцессы оказалась превосходная память, и сейчас, спустя три недели, она худо-бедно уже могла изъясняться на языке Лортаха. Иногда Макс требовал разговаривать с ним и отвечать ему только на лорташском, и Богуславская очень забавно воспринимала это как вызов — она упорно пыталась объясниться, даже когда ее словарь состоял из пары-тройки сотен слов. Впрочем, она любила вызовы, это он заметил.

В округе было спокойно. Сейчас они пробирались по чаще, где старые папоротники росли так кучно, что охонгу было не пройти. Но здесь отсутствовали источники воды — к ближайшей речушке беглецы должны были выйти завтра к вечеру, а пока приходилось экономить то, что есть во флягах и обходиться без умываний.

Наступила темнота, на листьях папоротников замерцал отблеск первой поднимающейся луны. Принцесса шла молча, сосредоточенно, почти не пыхтя — теперь они двигались еще пару часов после наступления темноты, чтобы оторваться от преследователей. Она, конечно, устала, и, когда думала, что он не видит, терла глаза и тихонько вздыхала. Но после того как Макс скомандовал "привал", уселась на землю, вытерла лицо влажной тряпочкой — воды во флягах оставалось чуть больше половины, — немного отдохнула и без напоминания тяжело поднялась на ноги. Заниматься.

Одновременно с изучением языка Тротт начал учить ее бою с ножом. Оружие принцесса держала неправильно, как бить, не понимала и училась с трудом, и долго не могла себя заставить замахнуться на наставника. Она ранилась о лезвие, роняла острый нож себе на ноги, с ужасом отбрасывала его, если нечаянно царапала Макса, и отчаянно злилась оттого, что у нее не получается. Вот и сейчас: стоит, сжав рукоятку слишком далеко от лезвия и чересчур высоко подняв руку, — из такого положения не вгонишь оружие под ребра или в живот, а сил пробить ребра у нее точно не хватит.

— Ниже руку, Богуславская. Согнитесь немного, как я учил. Вот так. А теперь бейте. Бейте, а не тыкайте хаотично, и не жмурьтесь. От того, что вы закроете глаза, противник не исчезнет.

— Я уже говорила, я боюсь вас поранить, профессор, — сгорбившись, проговорила она.

— Вы при всем желании меня не заденете, — сухо ответил Тротт. — А вот того, кто не ожидает атаки, — вполне. Поднимите голову. — Принцесса послушно выпрямилась, сверкая в темноте зелеными глазами. — Прикрывайте тело второй рукой. Крепче хват. Бейте.

Она ударила — и Макс сдвинулся вправо совсем немного, перехватив и вывернув ей ладонь с ножом, зажал принцессу спиной к себе, обхватив рукой над грудью. Богуславская застонала от боли, но не остановилась — пнула его по коленке, неожиданно впилась зубами в предплечье… и так удивилась, когда оказалась на свободе, что застыла вместо того, чтобы бежать.

— Хорошо, — Тротт, поморщившись, потер кожу выше запястья, где наливались красным следы зубов. — Только кусайте еще сильнее. Вы не за столом, чтобы деликатничать.

Алина фыркнула:

— Да и вы не сильно-то вкусный, профессор. Давайте дальше, а? — она зевнула. — Спать очень хочется.

Пощады спутница теперь не просила и не жаловалась. Но ему иногда становилось до невозможного тошно при взгляде на ее прокушенную от боли губу — если слишком сильно выворачивал руки, — или на порезы на ее теле. От запаха ее крови Тротта до сих пор кидало в состояние сжатой пружины — хотелось то ли убивать кого-то, то ли крушить все вокруг. Но он сдерживался. Он вообще умел себя контролировать.

После тренировки, когда принцесса остывала, сидя на земле, Макс сообщил:

— Если все будет спокойно, послезавтра будем в поселении.

— Правда? — Алина даже лицом просветлела, принимая у него из рук ломаную сухую лепешку.

— Правда, — буркнул Тротт, глядя, с какой жадностью она вгрызается в пресное угощение, чуть ли не давясь от голода, запивая его водой и закатывая глаза. — Немного осталось. Надеюсь, удача нам не изменит.

На следующий день Алина бодро пробиралась вслед за профессором по надоевшей папоротниковой чаще. Вокруг было жарко, тихо и мирно. Каких только растений тут не росло. Огромные папоротники принимали самые причудливые формы: то со стволом в виде бутылки диаметром с домик, увенчанной пышной кроной, то высокие, покрытые чешуйками, как шишки, то витые, то растущие горизонтальными волнами, напоминающими гигантских змей. Ребристые стволы, шарообразные, плоские, кое-где сросшиеся в длинные стены, которые приходилось обходить… И еще сотни видов, от карликовых до гигантских, в сочных листьях и дуплах которых кричали птицы и жужжали насекомые, а у корней то и дело мелькала какая-нибудь местная живность. Чаща постепенно редела и становилась не такой непролазной. Но принцесса почти не обращала на все это великолепие внимания, погрузившись в мечты. Перед ее мысленным взором вставала то удобная кровать с одеялом и подушкой, то ванна, то — верх желаний, — кусок мыла и мочалка, которые она не выпустит, пока не смоет с себя всю грязь. А если еще можно будет сварить суп… Живот свело, пятая Рудлог сглотнула слюну и со стыдом посмотрела на напряженную спину Тротта. О чем она думает? Суп, мыло — когда их в любую минуту могут поймать и убить.

Словно в ответ на ее мысли сверху раздался знакомый гул. Алинка быстро шмыгнула к древесному стволу, привычно распласталась на нем, провожая взглядом едва видимую сквозь большие листья папоротников "стрекозу" со всадником. Оглянулась — лорд Тротт тоже смотрел на улетающего раньяра, и выражение лица его было очень мрачным.

Стоило чудовищу скрыться из виду, и инляндец отошел от ствола, прислушался. Снова раздался гул.

— Еще одна, проф… — начала Алина испуганно, но он прервал ее жестом, поводя головой в стороны и втягивая носом воздух. Шагнул назад, в укрытие, и когда вторая стрекоза скрылась, свистяще рявкнул:

— Бегом, Богуславская. Скоро тут будут охонги.

Алина без слов сорвалась с места, понеслась следом, уже на бегу соображая, что в воздухе действительно едва уловимо тянет муравьиной кислотой. Затем и эти мысли ушли — она, подавляя желание оглянуться, сосредоточилась на удержании ровного дыхания и на том, чтобы не споткнуться об очередной осклизлый корень или пенек. И чтобы не отстать.