Тропой Предков

   — Я узнал об этом бесчестии лишь благодаря тому, что среди вас, индейцев, есть верные чада Господа, не оставляющие подобную ересь без внимания. Его тело выкопали. Его протащат волоком через весь город, чтобы все видели, что будет с теми, кто оскорбит Господа и слуг церкви, слуг Божьих.

В загробном мире несчастного изрубят и бросят на съедение собакам.

От отца Антонио я слышал о подобной грубой церемонии, практикуемой некоторыми деревенскими священниками. Он говорил, что большинство священников злятся не столько на то, что грешника похоронили без соблюдения христианских обрядов, сколько из-за того, что они не получили оплаты за отпевание и погребение.

Когда священник и индеец, чей мул тащил тело, поравнялись с тёмным магом, тот бросил на этих двоих взгляд, исполненный столь неприкрытой ненависти и злобы, что я страшно испугался.

И поспешил убраться подальше, надеясь никогда больше не увидеть чёрного прорицателя.

Ближе к ночи я бродил по деревне, любуясь отмечающим праздник народом. Когда стемнело, люди толпами собрались на кладбище, чтобы быть поближе к своим дорогим усопшим. Кладбище было освещено сотнями свечей, люди выпивали и веселились, смеялись и болтали. У могил собрались семейные группы: они пускали по кругу угощение — помидоры, тортильи, пульке и те острые перцы, которые ацтеки называют чили.

Я не принадлежал ни к одной здешней семейной группе, но получал удовольствие, бродя вокруг да около и любуясь чужим весельем. Люди в основном были пьяные и довольные. Я с интересом наблюдал за тем, как молодая женщина спорила со своим здорово надравшимся мужем. Он был такой пьяный, что почти не мог стоять на ногах, и мне вспомнились объяснения отца Антонио насчёт разницы в том, как пьют испанцы и индейцы. Испанец пьёт, чтобы развеселиться, индеец — чтобы забыться. А потому часто напивается до потери чувств.

Эта молодая женщина обозвала мужа глупым козлом за то, что он так сильно набрался, и ударила его. От этого удара бедняга повалился на спину и упал на землю. Окружающие развеселились и зааплодировали женщине.

Она решительно зашагала прочь, чуть не сбив меня с ног. При этом из её кармана выпал носовой платок. Я схватил его и последовал за разгневанной женщиной. Но она так спешила, что я нагнал её и отдал платок уже за территорией кладбища.

   — Твой муж здорово напился.

   — То, как он нализался, меня не волнует. Беда в том, что он просадил все деньги, которые я заработала стиркой.

   — Грешно ему так напиваться и оставлять такую красивую жену одну без защиты. Есть мужчины, которые наверняка захотят воспользоваться его глупостью.

Она отвела волосы со лба.

   — Я никогда тебя раньше не видела.

Я пожал плечами.

   — Я странствующий кудесник. Сегодня здесь, а завтра в другом месте.

   — И какая же, интересно, магия тебе известна?

   — Любовная. У меня есть одно приворотное зелье. Я держу его здесь. — Я коснулся переда штанов. — Хочешь посмотреть?

Ох, и откуда только у меня взялась смелость сказать такое? Мне тогда исполнилось семнадцать лет, и ещё ни разу я не был по-настоящему близок с женщиной. Но со времени неудачи с женой касика я немало практиковался при помощи руки, и теперь мне не терпелось посмотреть, насколько усовершенствовались мои навыки.

Женщина улыбнулась и погладила собственный передок.

   — Сегодня я вшила череп в моё нижнее бельё, сделала это для мужа, но он слишком пьян, чтобы увидеть его. Или оценить.

Мы отправились на лужайку, чтобы испытать мою магию — и заодно посмотреть её череп.

Женщина легла на спину в тёплой траве. Я опустился на колени рядом с ней и едва лишь наклонился, чтобы коснуться её губами, как женщина рывком повалила меня на себя и яростно набросилась на мой рот губами и языком. Когда мне уже начала нравиться сочная влага её рта, она вдруг сбросила меня с себя. Её рот снова вернулся к моим губам, а рука полезла мне в штаны.

Мой garrancha увеличивался до чудовищных размеров — становился очень твёрдым и рос невероятно быстро, что, похоже, крайне изумило и порадовало женщину, крепко зажавшую его в кулак.

Целуя меня жадным ртом, она принялась стаскивать с меня штаны.

Даже в том нежном возрасте я был уверен, что насилие — это всё-таки дело мужчины, а не женщины. Я попытался встать и оседлать красавицу, чтобы засадить свой реnе ей между ног и успеть сделать это хоть пару раз, перед тем как изойду соком.

— Я хочу...

Но она заткнула мне рот страстным поцелуем. Стянув с меня штаны, она задрала юбку и оседлала меня, стала тереться своей влажной типили о мой набухший член. Потом женщина расстегнула блузку и направила свои соски к моему рту. Ноги её при этом раздвинулись ещё шире, и мой реnе неожиданно скользнул в заветное отверстие.

Во мне вскипело всё вожделение юного возраста. Мои бёдра заходили ходуном вверх-вниз, как у коня, который никогда не знал седла.

Она скакала на мне, сжимая свои мускулы вокруг моего мужского члена, нанизываясь на него и изворачиваясь на нём, словно бы с каждым разом всё глубже ввинчивая его в себя. Вверх-вниз, вверх-вниз, на моём болезненно длинном garrancha. Темп и страсть нарастали с каждым подъёмом и падением.

Я начал терять контроль. И в этот момент мой реnе внутри неё взорвался. Я возбудил что-то в женщине, но что именно, я и сам в то время не понимал, и её движения и стоны стали более судорожными. Она наклонилась вперёд, изогнув спину, как натянутый лук, и насаживаясь на меня всем, что у неё было. Огни вспыхнули в моих глазах, раскат грома прогремел в ушах, и земля затряслась, как вулкан. Изошёл не только мой реnе, не только всё моё тело, но и вся планета. Всё моё существо вырвалось на свободу, разлетелось на части, увлекая меня в Гомерову Одиссею, о какой я не мог даже помыслить.

У меня, разумеется, были женщины и потом, причём немало — учитывая, что я прожил достаточно долго, — но эта была у меня первой. Будь что будет, но в тот момент она завладела моим телом и душой. Моя душа вырвалась на волю с её помощью, и за одно это я всегда буду ей благодарен.

В этот момент женщина схватила меня за бока и забросила на себя. Она потянула бёдра вперёд, свела их так, что кончик моего реnе стал тереться о то, что, как я узнал впоследствии, поэт Овидий назвал «бабочкой Венеры».

В очень скором времени её манипуляции снова превратили мой размякший было garrancha в длинный клинок. Я снова вошёл внутрь её, теперь уже находясь сверху, и воткнул мой клинок так, словно сам el diablo поджигал мне ягодицы. Теперь она переживала блаженство, её голова болталась взад-вперёд, а язык вывалился изо рта. Бёдра женщины отчаянно вздымались, у неё перехватывало дух, и она издавала стоны. Подняв колени, перекинув ноги через мои плечи, задрав ягодицы, она мощно подавалась навстречу моим толчкам. Её соски, твёрдые и набухшие, впились в мою грудь, и, когда я начал кричать, она ухватила меня за шею и утопила мои стоны во всепоглощающих поцелуях.

Одному Богу ведомо, что принесёт следующий день.

Но в каком-то смысле меня это уже не волновало. Я был всего лишь юнцом и впервые в тот вечер получил свою порцию блаженства.

Я видел слона, парил с орлами, слышал сову — и коснулся лика Бога.

Теперь можно было и умереть.

¡Ау de mi! Раньше чем закончилась эта ночь, кто-то и вправду возжелал моей смерти.

51

После полуночи я вернулся к нашей с Целителем стоянке. Поделиться с ним, чем я занимался на траве с женщиной, было равносильно тому, чтобы рассказать обо всём самому Папе Римскому. Целитель был человеком не от мира сего, и столь суетные проблемы, как ублажение плоти, его абсолютно не интересовали.