Зеркальное эхо

— Чи-чи-ччи, малыш, чи-чи-чи, все будет хорошо.

Нет слов, которые говорятся просто так. Откуда приходят эти — Тобиас не знает. Но его торкает в самое сердце. Оно начинает стучать чуть быстрее, чем можно было бы ожидать. Тобиас закрывает глаза и впитывает в себя ощущения от острых локтей на своих плечах, от мягких ладоней на затылке, от саднящей боли в мочках. От слишком тесного и слишком неожиданного контакта по низу живота разливается тепло. Тобиасу хочется напрячь бедра и сделать движение навстречу. Совершенно неуместное желание. Надо отстраниться как можно быстрее, пока стояк не стал слишком откровенным и не напугал. Мышцы не хотят расслабляться. Приходится делать над собой усилие. Тобиас сгребает мальчика в охапку, поднимается и перекладывает его на кровать — от греха подальше. Сам садится рядом.

— У меня светящиеся нитки повсюду, — хрипловатым голосом говорит Рин, — Это Связь?

— Да.

— Любовь — это тоже связь?

— Да.

Рин придвигается ближе, зарывается носом в Тобиаса, как он делал это с братом, дает сильным рукам обвиться вокруг своего тела, каким-то шестым чувством улавливает полуулыбку на тонких губах. Интересно, как Тобиас целовал Сэма. Наверняка целовал. Рин просто знает. Горячо? И тоже обещал быть рядом? Любить? Если Тобиас для него замена брата, то кто для Тобиаса Рин? Трагическое стечение обстоятельств? Новый партнер? Новая любовь?

— Как все это работает?

— Как закон сохранения энергии. Тебе было страшно нажимать на пирсер, но ты справился. И с другими страхами справишься. От простого к сложному. Страх разрушает — контроль создает.

— И теперь твоя сила — моя?

— Да.

— И ты будешь видеть, что что вижу я?

— Да.

— Другие тоже будут видеть то, что я вижу сейчас?

— Не все, только те, кто с тобой в Системе и на ком есть метка Тингара.

— То есть Изгои? Ненормальные?

Голос Рина царапает что-то очень глубоко, там, куда Тобиас давно запретил себе спускаться.

— Тебе так важно быть нормальным?

— Больше всего на свете. И все равно не сходится!

— Что не сходится?

— Нет никакого доказательства, что ты не врешь, а я не схожу с ума. У меня же нет никакой метки! Почему я тогда вижу?

— Все Ришары видят нити Тингара. Это наследственное.

— Но почему я не видел раньше?

— Потому что наглотался таблеток?

— Но почему Сэм никогда со мной про это не говорил? Почему держал в стороне от ивентов?

— Потому что оберегал тебя? Одно неверное слово, один неверный жест — и ты мог действительно свихнуться?

— Почему тогда записал на ивент сейчас? Мое состояние ничуть не лучше, чем было два года назад. Может быть, дело в другом? Может быть, он боялся, что я сделаю что-то ужасное? Может быть я уже сделал что-то ужасное и поэтому попал в больницу? Мне не было жалко тех парней на ивенте! Может быть, я убийца? Маньяк? А вдруг мать меня бьет, потому что она знает, что я натворил? А вдруг это повторится? Я не хочу опять в больницу. Я хочу остаться нормальным! Так можно?! — Рин поднимает глаза на Тобиаса, вцепляется ему в рубашку, его колотит, у него трясутся поджилки, и в глазах ужас и желание.

Тобиас его видит. Учащенное сердцебиение, расширенную радужку, испарину на лбу, подрагивание бедер. Связь делает Рина очень близким, и к Тобиасу и к пропасти. Форсайт помнит себя таким. Если бы ему тогда дали возможность выбирать между Тингаром и нормальностью, то он выбрал бы Тингар. Но Рин не такой. Рин мягкий. Рин не готов выбирать. Если чуть надавить — он просто подчинится, даст обмануть, а потом даст всего себя. Но что потом?

Потом Тобиас будет стыдиться такой Связи. Чем он тогда лучше Ривайена? А на Рина через соединившиеся меридианы вывалится все: дисциплина, жестокость, подчинение — все то эмоциональное дерьмо, что случилось в жизни Тобиаса. Вывалится и сделает больно. Так больно, что может сломать. Тобиас привык терпеть, привык быть сломанным, но мальчишка не обязан.

Тобиас заглядывает в полные доверия невинные глаза. Невинность разобьется первой. Нет, так не пойдет. Рина надо беречь. Никакой близости, никакой пары. Хочет быть нормальным — пусть попытается. Пусть станет сильнее, а когда придет время, пусть сам решает. У Рина должно быть время. А Тобиас… Он скорее даст себя по кусочкам разрезать, чем позволит, чтобы Рин еще раз бился от страха, только от одного вида нитей Тингара, только от одной мысли, что он мог кому-то навредить.

В этот момент Тобиас понимает, что план Колина провалился. Жест удался, Связь есть, но ее необходимо оборвать.

— Ты больше не попадешь в больницу. Я обещаю. Никогда. Если что-то и было — это не твоя вина. Такое бывает — Тингар иногда выходит из-под контроля и начинает творить опасные вещи. Я послежу, чтобы все было хорошо, — и Тобиасу вдруг хочется самому поверить в эти слова, начать все заново, дожить до апреля, до выпуска, до первой выставки.

— Вместо Сэма?

— Что? — Тобиасу на секунду кажется, что мальчишка затянул на его шее удавку. Он привык доверять своему «кажется», оно много раз выручало его внутри Системы. Вместо Сэма? Он не вместо. И Рин не вместо Сэма. Быть «вместо» оскорбительно. Тобиас уже был заменой. Заменой матери для Ривайена. Заменой истинного бойца для Сэма. Он уже был копией. С него хватит. Он невольно отстраняется.

В этот момент Рина простреливает на вылет понимание, что он ошибся и зря рассчитывает на Тобиаса. Для него Рин — не ровня, никакая не замена Сэма, а слабый ребенок, с которым надо возиться. Тобиас его просто жалеет, как жалеют подобранную на дороге зверюшку. Не любит. Не как Сэма. И целовать не будет. Не как Сэма. И контролировать себя не даст. Все было враньем. Рин чувствует это так сильно, что у него перехватывает дыхание. Жалости ему не надо. Он хочет нравиться и быть равным. Но может быть это ему только кажется? Рин уточняет:

— Я ведь не заменю тебе Сэма? Никогда? Тебе не нужен такой, как я? Ты просто выполняешь то, что он тебе поручил?

Тобиас пробегает тонкими пальцами по яремной впадине. Метка Сэмюэля пульсирует. После ивента он снова чувствует ее более или менее. Последний месяц менее, почти невесомо. Последний час — более. Почему сейчас? Почему, когда все должно было распутаться, все еще более запуталось? Что сказать, чтобы не сделать хуже? И нужно ли что-то говорить? Каждое его слово Рин может обернуть против него, и, что еще страшнее, против себя самого.

Тоби закрывает глаза. Уже поздно. Все устали. Слишком долго. Слишком сложно. Тобиас молчит. Узел затягивается. Связь строится на понимании. А пока между ними стоит Сэм ни о каком понимании не может быть и речи.

Рин высвобождается и заглядывает в глаза Заклинателя. Те медленно начинают выцветать и становиться мертвыми. Тобиас, который стоял с ним рядом перед зеркалами уступает место другому Тобиасу — прежнему. Рин снова дотрагивается до проколов в ушах, но больше не видит светящейся паутины на пальцах.

— Прости меня, но мне надо идти, — голос Тобиаса звучит безапелляционно.

Если бы Рин был способен вспыхнуть в этот момент — он бы вспыхнул! Его просто бросают. Обида душит, и он говорит совсем не те слова, что хотел бы сказать, но уже поздно.

— Уходи! — Его несет, и он не может остановиться. Ему становится жалко себя. — Не хочу тебя видеть! Ты все время мне врал.

Тобиас последний раз проводит ладонью по темным растрепавшимся вспотевшим волосам

— Я не врал. Я принял другое решение.

— Уходи!

В одно мгновение глаза у мальчишки становятся бездомными и больными. Но лучше так. Поболеет один вечер, зато станет сильнее. Тобиас поднимается, легко касается губами макушки пахнущей молоком и упрямством и идет к лестнице не оборачиваясь.

Рин нагоняет его уже у входной двери. Дергает за рукав и, когда Тобиас останавливается, кладет в ладонь ощерившийся сложными бороздками и тяжелый ключ.

— Это тебе. У меня все равно больше никого кроме тебя и матери нет. Если уж я ее прощаю за все, то и тебя прощаю тоже. Врешь ты мне или нет. Меняешь ты решения, или нет.