Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 28 из 41

Глава 4

Глубокие воды

«Каменным кораблем», или просто «Камнем», как говорят моряки, называют три большие скалы, торчащие из воды в устье Саронического залива. Если смотреть на них с борта лодки, с расстояния примерно около километра, они действительно походят очертаниями на корабль-призрак, медленно идущий к мысу Сунион, где стоит восхитительный храм Посейдона. Купаться в глубоком синем море в тени Камня, в непосредственной близости от судоходного фарватера, будоражаще приятно.

В августе 2014 года мы с Алексисом плескались в воде метрах в пятидесяти от Камня, настолько далеко от любопытных глаз и ушей, насколько это было возможно. Наш разговор касался доверия. Доверяет ли Алексис своей команде, считает ли, что она способна воевать с такими банкирами, как Арис и Зорба? Доверяет ли он им вести переговоры с «Тройкой», не опасаясь, что они, случайно или намеренно, спровоцируют «Грексит»? Готовы ли они отражать все попытки «Тройки» задушить левых через банки, покуда греческие олигархи неистовствуют?

Алексис искусно уходил от прямых ответов и всячески демонстрировал оптимизм. Я не стал вываливать на него все свои сомнения, но собрался все-таки задать тот вопрос, который беспокоил меня с тех самых пор, как я пообщался с Кафуросом.

– Алексис, – начал я, притворяясь, будто говорю о сущих мелочах, – до меня дошли слухи, что Драгасакис слишком уж близок к банкирам. Что он вообще может делать вид, будто заодно с нами, а на самом деле желает сохранить статус-кво.

Ципрас ответил не сразу. Окинул взглядом далекий Пелопоннес, потом повернулся ко мне.

– Я так не думаю. С ним все в порядке.

Мне было сложно судить о его искренности по этому короткому ответу. Возможно, у него тоже есть сомнения, но он верит в честность своего старшего товарища? Или он попросту отмахнулся от моего вопроса? До сего дня я не знаю, что скрывалось за его словами. Зато знаю, что он продолжал настаивать на моем участии в процессе – мол, у меня нет выбора: когда придет пора, мне придется играть ведущую роль в переговорах.

Не желая вновь прибегать к отговоркам, я сказал, поддавшись внезапному порыву:

– Хорошо, Алексис, вы можете рассчитывать на мою помощь. Но при одном условии.

– И что это за условие? – спросил он с улыбкой.

– Мое слово будет определяющим для экономической повестки СИРИЗА накануне выборов. Нельзя допустить повторения 2012 года.

Алексис пообещал, что Паппас будет держать меня в курсе и станет консультироваться со мной, прежде чем публично высказываться об экономической политике. После чего мы вернулись к нашим партнерам, Бетти и Данае, которые ждали нас на маленькой надувной лодке, бросившей якорь неподалеку.

Кровь, пот и слезы

Через месяц, вернувшись в Остин, я услышал в новостях, что Алексис выступил с программной речью в Салониках и изложил экономические планы СИРИЗА. Одолеваемый мрачными предчувствиями, я разыскал текст его выступления. Мои опасения оправдались, этот текст переполнил меня негодованием. Я немедленно сел за работу. Статью, что родилась менее чем через полчаса, вскоре после ее публикации использовал премьер-министр Самарас, уколовший СИРИЗА в парламенте: «Даже Варуфакис, ваш экономический гуру, говорит, что ваши обещания нелепы». Он ничуть не преувеличивал.

Салоникская программа, как стали называть речь Алексиса, была исполнена благих намерений, но в ней отсутствовала логика – и она никоим образом не сочеталась с моей пятиступенчатой стратегией, которую якобы поддерживали Алексис и Паппас. Программа обещала рост заработной платы, субсидии, льготы и инвестиции из источников, что представлялись либо вымышленными, либо незаконными. Еще в ней содержались обещания, которые попросту не следовало выполнять. А самое главное, она противоречила любой разумной стратегии переговоров по удержанию Греции в зоне евро, несмотря на голословные утверждения, что мы не собираемся рвать с европейской валютой. По сути, это была пародия на экономическую программу, и я даже не стал критически разбирать ее по пунктам. Вместо этого я написал:

Как бы мне хотелось услышать другое от Алексиса Ципраса, услышать речь, что начиналась бы с вопроса: «Зачем голосовать за нас?» и отвечала бы так: «Потому что мы твердо обещаем вам всего три вещи – кровь, пот и слезы!»

Те самые кровь, пот и слезы, которые Уинстон Черчилль обещал британскому народу в 1940 году, когда встал во главе правительства, в обмен на поддержку и помощь в войне до победы.

Те самые кровь, пот и слезы, которые гарантируют всем европейцам, не только грекам, право надеяться на прекращение тайной, но беспощадной войны против достоинства и правды.



Те самые кровь, пот и слезы, к которым мы должны быть готовы ради восстановления страны, ради того, что сегодня невозможно сделать, если мы продолжим вести себя как образцовые заключенные, что рассчитывают досрочно освободиться из долговой тюрьмы и тут же пуститься занимать снова, одновременно сокращая доходы, из которых вроде бы следует погашать долги.

Да, если соберетесь проголосовать за нас, вы должны сделать это только потому, что согласны: кровь, пот и слезы, которые мы вам обещаем, суть справедливая цена за правду из уст министров правительства, за возможность получить таких представителей в Европе, которые не станут ни просить, ни блефовать, которые вместо того примут стратегию действий, до сих пор недоступную нашим правителям, – стратегию истины.

Быть честными с властью.

Честными с партнерами.

Честными с гражданами Европы.

Честными о печальном состоянии наших банков.

Честными по поводу «излишков».

Честными по поводу несуществующих инвестиций.

Наконец самое болезненное: мы скажем правду о нулевых перспективах восстановления при сохранении смертельных объятий между государством-банкротом, банками-банкротами, компаниями-банкротами и обанкротившимися институтами.

И последнее: прежде чем проголосовать за нас, знайте, что мы боимся победы на выборах намного сильнее, чем боимся поражения, что страх этой победы нас буквально вымораживает. Но если решите проголосовать за нас, соглашаясь на кровь, пот и слезы, мы обещаем вам взамен возвращение правды и достоинства; если вы преодолеете свой страх, тогда мы обещаем преодолеть наши опасения по управлению этой страной и поведем ее к свободе и новой надежде[86].

По выходе статьи друзья и враги заодно отметили очевидный финал моего краткого романа с руководством СИРИЗА. Я и сам придерживался такого мнения, пока через несколько дней не позвонил Паппас, привычно деловитый, как будто ничего не случилось. Я сказал ему, что моя статья все изменила.

– Ничего она не изменила, – ответил он беззаботно. – Вам предстоит составить реальную экономическую программу. В Салониках мы просто призвали наших сторонников сплотиться, вот и все.

Разозленный, я поделился с ним своими тревогами, подчеркнул, что сплочение рядов безусловно крайне важно, однако лгать сторонникам – не лучший способ их сплотить. Он ничуть не смутился и заверил меня (его слова прозвучали слегка зловеще):

– Есть разница между партийной политикой и политикой правительства. Вам предстоит творить последнюю, а первую оставьте нам.

Я уточнил, кто стоит за салоникской программой. Паппас ответил, что Драгасакис наблюдал за ее разработкой при содействии Евклида. Участие Драгасакиса меня не удивило, но вот Евклид разочаровал: от своего друга я ожидал большего.

– Тот, кто придумал эту чушь, подложил вам изрядную свинью с точки зрения переговоров с «Тройкой», – подытожил я.

Положив телефонную трубку, я вдруг ощутил такую сухость и горечь во рту, что мне пришлось выпить несколько стаканов воды подряд, прежде чем я смог заговорить с Данаей. Руководство рассказывало самому себе одну историю, а простым партийцам излагалась совершенно другая. Отличный рецепт смятения, раскола и итогового поражения, если учесть, что противники едины, могущественны и решительны. Я был убежден в том, что необходимо рассказывать всем – нашему народу, официальным лицам «Тройки», руководству ЕС и МВФ, Берлину и Вашингтону, международной прессе и рынкам – одно и то же, доносить до них всех цельное, неделимое, заслуживающее доверия, внятное сообщение. Услышав от меня, что тактика Паппаса и Алексиса неизбежно скажется на любых последующих переговорах, Даная отреагировала резко:

86

«Кровь, пот и слезы», 15 сентября 2014 года; см. protagon.gr.