Страница 19 из 66
Мужик хмуро промолчал.
- А у длинного... ну, что со шрамом... есть пистолет, - зачем-то сказал Кравчук и сразу посерел. - Они не отстанут. Теперь мне хана...
- Закроешь киоски, - хмуро приказал Майгатов. - Для тебя капитализм кончился.
- Я туда все деньги от похода вложил. Все, - невидяще смотрел перед собой он.
- Ну, тогда заяви на них в милицию.
- Ты что! - отмахнулся он от этой мысли, которая, видно, и его самого беспокоила назойливой мухой. - Бесполезно. Только еще хуже будет.
- Тогда и не дергайся, закрывай! - прохрипел мужик. - Меня тоже одни уже достали. Завяжу, наверно. А что потом делать, не знаю. Тупик...
Майгатов устало откинулся на спинку кресла. Он и сам попал в тупик. Кравчука можно было смело вычеркнуть из списка подозреваемых. Он с раздражением посмотрел на него через стекло заднего вида. На прополощеном лице бывшего предпринимателя сочно красовался старый "фонарь". Тот самый, на который он так здорово купился.
4
Бурыга долго, мучительно лодго делал вид, что не замечает его. Раз пять перечитал длинную, явно чепуховую бумагу, звонил в какие-то безответные инстанции, вальяжно расхаживал по кабинету и за все это время даже не мог догадаться, что ни эту издевательскую затяжку, ни его самого вообще не замечают.
Да, минут десять-двенадцать назад Майгатов по вызову вошел в кабинет Бурыги, да, он понимал, что разговаривать будут далеко не о приятном, но воспринять это небрежение к себе хоть как-то, хоть чуть-чуть, он не мог, потому что находился вовсе не в этом кабинете. Мысленно он сам молча ходил перед строем офицеров и мичманов "Альбатроса" и вглядывался в их лица. Кравчук научил его не верить очевидному, и теперь он готов был считать грабителем даже Анфимова. Сломанный ключ и тампон все еще лежали в сейфе, и ниточка от них могла пойти к любому из экипажа.
- Долго еще будешь глухонемого изображать? - оборвал его неслышимые рассуждения Бурыга.
А он действительно так оглох от своих мыслей, что и слова комбрига не услышал. Только уловил, что изменилось что-то в кабинете и перевел вялый взгляд с желтого осеннего пейзажа за окном на вбитую в тесную тужурку фигуру Бурыги.
- Что с дознанием?
- Идет по плану.
Сказал и удивился собственной глупости. Какой может быть план, если в голове такая чехарда!
- Обвиняемый есть?
- Нет. Пока нет.
- А тот старшина... ну, чертежник?
- Он не взламывал секретку.
- Это - мнение или упрямство? - толстые пальцы Бурыги барабанили по темно-коричневой, отливающей лаком плахе стола.
- Это - уверенность. Я думаю, что...
- Индюк думал и в суп попал.
Услышал бы - психанул. Но задумчивость вновь потащила его далеко от кабинета, задумчивость заткнула уши и вдруг подбросила такую мысль, что он радостно улыбнулся ей.
Улыбка озадачила Бурыгу и он, сразу забыв, о чем же они только что говорили, решил нанести такой "удар", чтоб и следа от улыбки не осталось.
- А какого хрена ты чуть дорожно-транспортное происшествие не организовал? - вскочил он, толкнув кресло к стене.
- Не понял, - по-флотски спасся от вопроса, который опять не услышал.
- Ты поч-чему... на "жигулях" возле Минки?
- Я - ни при чем, - наконец-то понял, о чем речь. - Вы же сами нарушили...
- Я на... я... я,.. - начал закипать Бурыга.
- У нас же была главная дорога. Вы обязаны пропустить...
- Ты что учишь меня ездить?! - грузно подошел почти вплотную, дохнул перегаром. - Ты у Анфимова "добро" на сход брал?
- Да, - со спокойной уверенностью ответил он, а сам лихорадочно начал вспоминать, спрашивал он или нет, и с ужасом убеждался, что, кажется, не спрашивал.
Но Бурыгу его уверенность убедила. Он отступил и, вернувшись к столу и увидев на нем бумаги, о бумагах же и спросил:
- Протокол составил?
- Так точно.
- Мне тягомотина с расследованием не нужна. Составь документы на чертежника. Разжалуем его и - на хрен в дисбат...
- Он не вскрывал, - упрямо повторил Майгатов.
- А кто?! Может, я сам?! - впился в него плавающими в красноте глазами.
- Взломщик - из нашего экипажа.
Проговорил и обиделся на себя. Ну, зачем, зачем он это сделал? И как только язык крутанулся?
- Вашего? - про себя, уже в задумчивости, спросил Бурыга.
Майгатов ответил молчанием. Больше всего ему хотелось сейчас, чтобы и эту идею Бурыга воспринял, как и все другое, исходящее от него, то есть чтобы не согласился ни под каким соусом. Но тот весь как-то вдруг подобрался, покомкал губы, пригладил от уха к уху тонкий пучок седых, отращенных уже после похода волосин и с удовольствием приказал:
- Тогда я отстраняю тебя от дознания.
- Почему?
- Глава первая приказа министра. Общие положения, - и попытался процитировать наизусть, хотя вряд ли это у него получилось: - Дознаватель не может расследовать дело и подлежил отводу, если он... если он, вот... является по своему служебному положению начальником или подчиненным лица, в отношении которого возбуждено уголовное дело... Понял? Если, как ты говоришь, из твоего экипажа, то это или подчиненный, или, как Анфимов, начальник...
- Но я же... это же... версия...
Он хватался за слова, как за скользкие камни. Ни в одном из них спасения не было.
- А если не подтвердится, тогда... тогда вы...
- Все. Я приказы не отменяю.
Руками, не глядя, подташил к себе кресло и упал в него.
- Идите. Займитесь кораблем. Анфимов, видишь ли, на берег, в штаб, сбежать решил и всю службу пустил под откос...
- Товарищ капитан второго ранга, я должен довести это дело до конца, ухватился он за последний из камней. - На меня надеются...
- Идите.
Пальцы скользнули. Он рухнул в холодную, черную пустоту.
Закрыл дверь, постоял под ощущение боли, которое было не только в занывшем левом бедре, но и в душе, и вдруг вспомнил посетившую его в кабинете мысль. Нет, Бурыга, еще не вечер!
5
Обед - лучший командир. Только он может собрать всех офицеров и мичманов "Альбатроса" в кают-компании. Завтракают те, кто был на сходе, дома. Ужинают те, которые сходят на берег, тоже дома. На вечерний чай вообще может никто не прийти. А обед, как царь, призывает к своему трону всех...
С ночи "Альбатрос" уже покачивало у причала. Холодный северо-восточный ветер, разбежавшийся от Арктики по пространству России и Украины, гнал волну, и та, беспрепятственно попадая в открытую с моря Стрелецкую бухту, рвалась к берегу, но, встретив на пути стальные, густо обросшие лишайниками и водорослями днища кораблей, вымещала на них все зло от неудачной попытки встречи с причалом.
Эти удары отдавались ритмичным покачиванием и поднимали маленький шторм в тарелках борща, которые матрос-гарсон ставил на стол перед офицерами. Мичманы сидели в дальнем углу кают-компании за отдельным столом и угрюмо ждали, когда до них дойдет очередь.
Майгатов со своего места напротив командира обвел взглядом склонившихся над борщом офицеров. Анфимов ел медленно, о чем-то думая, и, наверное, даже не замечал, что же он ест. Сидящая по левую руку от Майгатова троица офицеров была похожа на тройку хоккеистов, на всех парах несущуюся к воротам противника. Все такой же худенький и такой же перепуганный лейтенант-торпедист, загоревший чуть ли не до негра Ким и насквозь пропахший спиртным Силин работали ложками, будто соревновались, кто быстрее опустошит тарелку. Сидящие справа Кравчук и Клепинин ковырялись в борще с видом капризных дегустаторов. Выловив бурый кусок свеклы, Кравчук долго смотрел на него с отвращением и, наверное, только когда вспомнил о том, что время "Смирновской", салями и немецкого баночного пива прошло, заставил себя проглотить его. Клепинин же всегда был мрачен, а после того, как на его погон взамен четырех маленьких звездочек упала одна большая, стал казаться еще мрачнее.
- Что с турбиной? - тоже, скорее всего, заметил чрезмерную озабоченность Клепинина Анфимов.