Цифры нации

Кошкин молчал. Мать была абсолютно права.

– Неужели тебе не понятно? – продолжала Софья Степановна. – У нее электронные мозги, а мне хочется внуков. Но если ты не можешь решить проблему, то я сама за тебя решу – вот увидишь! Налажу ее из квартиры…

– Ты не можешь этого сделать! – опомнился сын. – Ты не имеешь права!

Но мать стояла на своем:

– Ты знаешь, к чему это приведет? Ты будешь старый, больной, ни на что не способный дед, к которому никто не придет… Потому что меня к тому времени не будет…

– Пойду, прогуляюсь, – оборвал ее Кошкин. – Опять ты за старое…

Он щелкнул зубами, и голос матери оборвался. Эти звонки – сущее наказание, причем в самый неподходящий момент. Кошкин подошел к шкафу и стал одеваться. Надел серые летние брюки, светло-зеленую рубаху и двинулся в прихожую, где у него была тумба для обуви.

– Ужинать, – спохватилась Машка. – Ты же голоден, дорогой!

– Обойдусь…

– Действительно. Какой уж тут аппетит, – в тон ему согласилась Машка.

Кошкин обулся, вышел из квартиры, затворил за собой дверь, а вскоре уже брёл косогором вдоль чугунного парапета. Потом он повернул в сторону площади Независимости, с трудом соображая, для чего туда идет. Группа быстрых моноциклистов обогнала его и ушла на перекрестке за угол дома. Возле супермаркета длинноногая, тонкая и гибкая женская фигура, затянутая в ослепительно белое трико, крутилась высоко в воздухе на трапециях. Она плавно взлетала вверх к концам стальных мачт, мягко и точно подтягивалась на трапеции, а потом, раскачав её, обрывалась вниз головой, успев ухватиться стопами за перекладину. Потом она снова всё повторяла, но только совсем по-иному, в нарастающем темпе. Она старалась вовсю, однако прохожие не обращали на нее внимания, потому что дама-андроид «висела» в этом месте давно и порядком всем надоела.

А дальше, в загоне из обглоданных жердей, стоял в полудрёме здоровенный козёл со сплющенными рогами и длинной бородой. Через ограждение к козлу тянулся с микрофоном худой мужик в футболке.

– Как вы относитесь к федеральному президенту? – спрашивал он у козла.

Козел встряхивал головой, осовело водил глазами.

– А к нашему председателю?

Козел недовольно вертел головой, гортанно орал, затем, улучив момент, вскакивал на забор и, под хохот зевак, плевал в лицо репортеру. Другой мужик снимал всё это на видеокамеру.

Из супермаркета вышел человек в папахе, навстречу ему, вразвалку, шагали казаки с шашками в ножнах.

– У тебя шляпа из горного козла или степного? – прилип один из них к «папахе». Казаки были явно под мухой и никуда не спешили.

– Не просто горного, а козла-скалолаза, – ответил степенно владелец папахи.

– У-у-у, – загудели казаки. – А где ты его добыл?

Дальше Кошкин не расслышал. Он повернул за угол здания и снова наткнулся на группу моноциклиствов, один из которых теперь лежал плашмя на асфальте. Над ним склонился полицейский и снимал его на видео. Одноколесное средство передвижения валялось рядом. В асфальте виднелось углубление с металлической решеткой – это углубление, по всей видимости, и стало причиной падения. Еще двое полицейских стояли поодаль, возле служебной машины, и смотрели по сторонам.

– Понастроили тут, – ворчал моноциклист. – Я взыщу с этих гадов по полной… Они у меня попляшут.

– Город не виноват, – произнес полисмен. – Данное углубление является допустимым. Вы превысили скорость движения, предусмотренную для вашего средства передвижения.

– Ну, ты загнул, бедняга, – моноциклист стал подниматься. – Углубление, говоришь? Для одного колеса?

Кошкин не стал дожидаться, чем закончится дело. Он шагал теперь в сторону одинокой громадной колонны, на которой стояла каменная женщина. Это был памятник Победе, случившейся очень давно. У женщины на голове был каменный венок. Правой рукой она указывала в сторону проспекта. Каменное платье облегало стройные ноги, под которыми, у основания колонны, толпился народ и гремел мужской голос.

Кошкин подошел поближе. Оратор, стоя на ступенях, кричал в мегафон. Говорил он, между прочим, о близком конце света и просил народ опомниться.

Владимир пробрался ближе. Бородатый мужик в пятнистой одежде и военных ботинках, продолжал орать в мегафон. Рядом с ним стояла девушка – на ней была точно такая же куртка – серая, с пятнами, а также ботинки с заправленными в них брюками. За спинами у обоих висели рюкзаки.

– Разве же это общество?! – орал мужик. – Это не общество! Это сплошной дом терпимости! Это говорю вам я – Пульсар, пришедший из леса! Со мной моя дочь Екатерина, она выросла в лесу, не зная вашего мира!

Народ с любопытством слушал Пульсара.

– Вы забыли, для чего приходил к нам Господь! Он пришел сохранить старые принципы, построенные на равенстве! Он говорил нам о том, что закон Моисея забыт! Что изменилось с тех пор?! А я вам скажу, что изменилось! Вам насадили закон «О защите толерантности». Но это закон для избранных, поскольку одних он угнетает, вторых превозносит до небес, включая андроидов…

Мужик обвел взглядом толпу. Народ оглядывался по сторонам. Человек из леса мог быть кем угодно, в том числе провокатором.

– Зато у нас, – сказала из толпы тощая дама в джинсах, – восстановлен язык прошлого века. Мы говорим теперь точно так, как говорили наши предки…

– Именно! – поддержал ее мужик лет пятидесяти. – Благодаря закону, мы помним Даля, Толстого и Чехова…

Однако эти доводы не сбили с толку Пульсара.

– У тебя есть дома андроид?! – спросил он в микрофон, бегая глазами поверх толпы. И добавил: – Для сексуальных услуг?!

– Ну, допустим, – ответил ему оппонент. – С кем хочу – с тем и сплю…

– Я тебя поздравляю! Ты умрешь под забором! Потому что никто не подаст тебе кружку воды! У тебя не будет детей, уважаемый!

– И что ты мне предлагаешь?

– Не лезть хотя бы под шкуру, а просто слушать! – ответил оратор. – Задумайся, куда ведет такая политика!

Мужик замолчал, тараща глаза.

– Ведет она туда, – продолжал Пульсар, – где таким, как ты, не будет места – там будет место для искусственного интеллекта! Именно к этому всё идет! Сейчас я обосную свою точку зрения, но только не перебивайте меня. Просто выслушайте… У нас в лесу…

Продолжить оратору не дали. Из толпы выдвинулись двое в штатском, взяли говоруна под руки и, приподняв, понесли со ступеней к асфальту. Пульсар, работая ногами, пытался шагать, хотя ноги у него не доставали до пола. Получилось подобие бега в состоянии невесомости. В толпе возник хохот. Пульсара опустили плашмя на пол, и он стал извиваться, пытаясь вырваться из цепких рук, однако, как ни старался, ничего не мог поделать. Чем больше он прилагал усилий к освобождению, тем сильнее становилась хватка железных рук на запястьях. Другой человек поднес к лицу Пульсара своё удостоверение в виде круглого белого жетона с цифрами и стал говорить о правах задержанного.

– Уважаемый, – бормотал полицейский, – ты имеешь право знать, в чем обвиняешься, иметь защитника в административном процессе. Защитник может предоставить твои интересы в суде, а ты лично можешь извиниться перед судом за допущенное нарушение. Кроме того, учитывая доказанность деяния и неотвратимость наказания за его совершение, ты имеешь право на свое освобождение по месту своего задержания, прямо здесь, при условии выплаты административного штрафа в сумме полутора средних месячных единиц оплаты труда. Норма нарушенного административного права – статья пять-тридцать восемь. Нарушение законодательства о собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетировании…

– Отпусти! – Пульсар корчился от боли. – Ты сломал мне кости! Будь я хакер, от вашей системы давно ничего не осталось бы! Но я не хакер, и даже не программист! Я строитель, который построил машину! Опомнитесь, пока есть время!

Его дочь металась рядом.

– Отпустите его! – просила она, стараясь освободить отца. Полицейский, читавший права, остановил ее тем же манером, ухватившись рукой в запястье. Лицо у девушки исказилось от боли.