Страница 10 из 13
Вековые аксиомы, имея с предрассудками общее качество отторжения доказательств, могут иногда незаметно утрачивать и иные отличия от них.
Продажа чужой вещи
Изложенные выше представления о природе сделки содержат, как мне кажется, в себе возможность решения большинства традиционных трудностей практического и теоретического плана. Пути решения некоторых из них я пытался продемонстрировать.
Весьма часто мне приходилось сталкиваться с утверждением, что такой важнейший вопрос, как продажа чужого, наиболее эффективно решается посредством фикции вещного договора и что ради только этого необходимо перенять и сам вещный договор или хотя бы фикцию распорядительной сделки. Пожалуй, эта трудность может быть признана одной из наиболее серьезных и во всяком случае одной из наиболее известных в гражданском праве.
Проблема продажи чужого возникла, как представляется, из того разделения генезиса права собственности и договора, о котором говорилось выше и вследствие которого купля-продажа может передать не больше, чем владение, а право собственности становится случайным или побочным ее эффектом.
Наше право основано, как известно, на запрете продажи чужой вещи. Такой запрет имеет неправовое происхождение, как, видимо, и все запреты (заповеди). Отменить или упразднить их средствами юридической техники и/или исходя из задач правовой политики, стало быть, невозможно.
Можно заметить также то, что основные запреты включают в себя и нравственные предписания, и попытки отказа от них грозят утратой правом признания со стороны общества.
Итак, если договор об отчуждении совершен несобственником (или иным лицом, управомоченным на отчуждение вещи), он ipso iure становится недействительным. Суть запрета на продажу чужого неизбежно влечет противоправность волеизъявления об отчуждении (о продаже) чужой вещи. А такое волеизъявление, как было показано выше, совершается только один раз – в момент заключения договора о продаже. Повторные изъявления воли на отчуждение вещи, как это уже говорилось, не только не совершаются на самом деле, но и принципиально невозможны.
Хорошо известно, что стабильность гражданского оборота, которая вовсе не является продуктом тех базовых заповедей, о которых говорилось выше, находится в более или менее глубоком конфликте с принципом верховенства воли собственника, необходимой для отчуждения вещи.
Средством смягчения этого конфликта является защита добросовестного приобретателя, т. е. лица, незаконно получившего имущество по недействительной сделке.
В самом центре добросовестности содержится недействительная сделка по продаже чужого, иными словами – все существующие конструкции добросовестности построены именно на запрете продажи чужого.
Поэтому нужно признать неглубокими и ошибочными мнения (увы, довольно расхожие), что защита добросовестного приобретателя якобы упраздняет запрет продажи чужого.
Напротив, интенсивное развитие средств защиты добросовестного приобретателя в российском праве, накопившее с 2005 г. весьма большой арсенал, запрещает, исходя из фундаментальных соображений и попросту с позиций текущего правоприменения, пересмотр запрета на продажу чужого, вместе с которым отпадет не только недействительность сделки по продаже чужого, но и весь этот арсенал.
Между тем накопление средств защиты добросовестности привело наше право к вопросу¸ который находится вне этого механизма, – об ответственности за эвикцию.
Дело в том, что норма ст. 461 ГК, устанавливающая традиционное правило об ответственности за эвикцию в виде возмещения убытков, по существовавшим представлениям оказалась первое время после принятия ГК РФ парализована. С одной стороны, продавец чужой вещи должен возместить покупателю убытки после отсуждения у последнего вещи по виндикации. С другой стороны, купля-продажа чужой вещи недействительна, а недействительная сделка исключает по общему правилу ответственность, как это вытекает из специальных правил о последствиях недействительности сделок (п. 2 ст. 167 ГК РФ).
В то же время ответственность за эвикцию крайне необходима практически, она призвана стать серьезным средством оздоровления оборота. Ведь если это обязательство будет действовать, то оно может быть, как любое обязательство, предметом обеспечения – поручительством, залогом и т. п. Купля-продажа «отравленных» объектов, к которым сегодня относятся, скажем, такие важные активы, как земельные участки, перестанет отпугивать наиболее цивилизованных и наиболее нужных нашей экономике инвесторов. Станет возможным вовлечение некриминального банковского капитала и т. д. и т. п.
В этом вопросе после нескольких лет не совсем ясно, впрочем, артикулированных обсуждений сложился, однако, консенсус, который закреплен в п. 43 постановления Пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ от 29 апреля 2010 г. № 10/22 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» (далее – Постановление № 10/22).
Замечу, что п. 43 удивительным образом ограничился воспроизведением нормы ст. 461 ГК, к которой не добавлено ничего иного, никакого толкования или разъяснения.
Тем не менее некоторые позиции нужно все же упомянуть, тем более что суть полемики уже затрагивалась выше.
Во-первых, считается, что купля-продажа чужого действительна, потому что это «еще не отчуждение, а только обязательство». Отчуждение, согласно этим взглядам, должно произойти потом, в процессе исполнения обязательства о передаче права, а если продавец передает чужое, то он якобы отвечает за невозможность исполнения.
Между тем мы могли видеть, что никакого второго отчуждения в купле-продаже не существует в принципе, что этот взгляд вступает в недопустимое противоречие с тем, что однажды выраженная в сделке воля не может быть пересмотрена, не может повторяться и подтверждаться.
Очевидно также, что в принципе не существует и обязательства о передаче права: если права передаются (на самом деле – устанавливаются), то это происходит в самом договоре о передаче права, без возникновения обязательства. Нет и никакого действия по передаче права, отличного от договора о передаче права. Об этом мы еще поговорим.
Следовательно, не существует и самой ситуации ответственности за невозможность исполнения обязательства по передаче права.
Если право не получено покупателем, то договор просто признается недействительным, что по общему правилу (которое и применялось до 2010 г.) исключает всякую ответственность в соответствии с нормой о недействительности сделок (п. 2 ст. 167 ГК РФ). В то же время покупатель чужой вещи не вправе требовать возмещения убытков от продавца за непередачу права с одновременным оставлением вещи себе (а ведь именно так должна была бы выглядеть ответственность за невозможность исполнения). Если же вещь возвращается – это реституция, следующая за аннулированием сделки.
Ответственность по ст. 461 ГК РФ – это ответственность не за невозможность исполнения, а за исполненное обязательство и только на случай отсуждения вещи у покупателя. Если вещь не отсуждена, не отобрана, хотя бы обнаружилось, что она чужая, т. е. ее собственником является третье лицо, норма об ответственности за эвикцию неприменима.
Стало быть, убеждение в действительности продажи чужой вещи может существовать лишь до тех пор, пока его сторонник не найдет время додумать до конца свою идею, чтобы увидеть ее невозможность.
Во-вторых, чтобы обойти эти очевидные противоречия, говорят, что продажа чужого якобы регулируется правилами п. 2 ст. 455 ГК о продаже будущей вещи. И это не так. Чужая вещь продается всегда как наличная, а не как будущая. Впрочем, с принятием постановления Пленума ВАС РФ от 11 июля 2011 г. № 54 «О некоторых вопросах разрешения споров, возникающих из договоров по поводу недвижимости, которая будет создана или приобретена в будущем», которое ясно противопоставляет продажу чужой и продажу будущей вещи[60], эти взгляды, видимо, уйдут в прошлое.
60
Замечу, что сам термин «продажа будущей вещи», который стал сегодня вполне употребительным в литературе, я предложил в свое время, чтобы радикально противопоставить ее продаже чужой вещи (на авторство этого второго термина я, конечно, не претендую).