Страница 25 из 37
Процесс разрушения этих барьеров начался еще в период позднего Средневековья, что играло важную роль в медленном, но верном увеличении экономической эффективности и росте производительности труда. Окончательное разрушение сословных, цеховых и многих иных профессиональных и социальных барьеров и табу в ряде европейских стран в XVIII–XIX вв. создало крайне благоприятные условия для промышленной революции и бурного экономического роста, а изначальное отсутствие подобных барьеров (не считая расовых) в США сыграло важную роль в экономическом чуде, которое в рекордные сроки поставило Штаты вровень с наиболее развитыми экономическими странами мира.
В-третьих, безусловно, неотъемлемым условием формирования рыночного хозяйства является свобода частной собственности. Если бы средства производства и результаты экономической деятельности в виде земли, иных средств производства, товарных излишков и денег не находились в полном и абсолютном господстве соответствующего участника оборота и не было бы гарантий от их силовой экспроприации, то значительно снижались бы стимулы к инвестициям в производство экономических благ и накоплению капитала. Поэтому во все времена те общества, которые обеспечивали лучшие гарантии прав частной собственности, и те правители, которые ограничивали себя в желании отобрать имущество у своих более удачливых и успешных подданных, в долгосрочной перспективе получали больший размер общего экономического «пирога» и более стабильную экономическую базу для успешного развития. Без частной собственности никогда не будет устойчивого и динамичного экономического развития[227].
В последнее время вышел целый ряд исследований, демонстрирующих центральную роль защищенности и четкого оформления прав частной собственности в экономическом развитии[228]. И этот вопрос сейчас мало у кого вызывает сколько-нибудь серьезные сомнения. Следует признать, что без гарантированности частной собственности все личные свободы, включая свободу заключения договоров, теряют свое реальное значение[229].
В-четвертых, свобода осуществления экономического обмена. Для того чтобы рыночная система работала эффективно, количество искусственных ограничений обмена экономическими благами должно стремиться к минимуму. Чем свободнее условия обмена, тем проще те или иные экономические блага циркулируют в обороте и тем выше эффективность обмена. В обществах свободных людей, где обеспечивается свобода профессиональной деятельности и защищаются права частной собственности, но при этом сильно ограничивается свобода экономического обмена, процветания ожидать очень сложно. Более того, сама идея частной собственности во многом профанируется, если собственник лишается права распоряжаться своей собственностью по собственному разумению.
Идея свободы договора является юридическим проявлением именно этого последнего условия успешного функционирования рыночной экономики. Как справедливо отмечал Саватье, «свобода обмена означает свободу договора»[230]. Свобода договора отражает в праве идею о децентрализации принятия экономических решений, лежащую в основе рыночной экономики[231]. Экономическая свобода находить пути сбыта результатов своего труда и распоряжаться собственностью проявляется в первую очередь в праве заключать договор с любым контрагентом по своему усмотрению. Экономическая свобода определять параметры обменных операций проявляется в свободе выбора типа договора, заключения непоименованных и смешанных договоров, а также в праве определять предмет, цену и иные условия договора по своему усмотрению.
Идея свободы договора набирала силу пропорционально тому, как укреплялось понимание важности обеспечения свободы экономического оборота. Утверждение в европейских странах полноценных рыночных экономик неминуемо приводило к формированию тех или иных форм «волевой теории» контракта, примата автономии частной воли и свободы договора.
Эти коренные изменения в области производственных и торговых отношений приводили к формированию запроса на экономическую экспертизу и правовое регулирование, которые должны были создать максимально комфортные условия для функционирования набирающей мощь рыночной экономики. Постепенно укрепляющая свои позиции буржуазная элита и часть встроившейся в капиталистический мир аристократии получили (вследствие буржуазных революций или в результате естественного политического процесса) контроль над законотворческой программой правительств. Это не преминуло сказаться и на реальной экономической политике, на развитии гражданского права и на правовом отражении принципа свободы договора.
Интеллектуальная, деловая и бюрократическая элиты ведущих европейских стран в период коммерциализации экономического оборота и начала капиталистического перехода кардинально отличались от горстки грамотных монахов, всюду гонимых ростовщиков, пребывающих в вечном страхе экспроприации торговцев и низкопрофессиональных чиновников времен Крестовых походов. Новая структура элиты, так или иначе вбиравшая в себя буржуазный социальный элемент, была готова к восприятию новой экономической и правовой парадигмы, которая могла бы легитимировать складывающуюся гегемонию интересов прорыночных сил. В этих условиях принцип свободы договора, который в прежние эпохи не претендовал на сколько-нибудь важную роль, да и попросту был не отрефлексирован как некий универсальный концепт, постепенно становился центральным звеном системы гражданского права.
Этот процесс выделения принципа свободы договора, как мы видели, шел в течение всего Средневековья. Постепенно идея свободы договора кристаллизировалась глоссаторами и постглоссаторами на основе интерпретации римских источников, подкреплялась идеями канонической традиции права и концептуализировалась в рамках естественно-правовых исследований. Но для того, чтобы эта идея взошла на пьедестал центральных принципов частного права Нового времени и получила широкую поддержку правительств европейских государств, не хватало четкого понимания ее политико-правовых преимуществ и в первую очередь ее роли в развитии новой экономики.
Эта задача начала решаться только в XVIII в. Отсутствие концентрированной и систематизированной экономической научной мысли вплоть до второй половины XVIII в. мешало осознанию реальных причин успешного функционирования экономики и принципа свободы экономического оборота в частности. Экономические воззрения испанских поздних схоластов иногда были достаточно точны, но, как правило, не оформлялись в некую систему экономических знаний и так и не сформировали отдельный научный домен экономической мысли.
Кроме того, для реализации здравых теоретических экономических идей представителей испанской саламанкской школы была необходима политическая надстройка, способная соответствующие меры последовательно проводить в жизнь. В то же время испанское государство, чье военно-политическое могущество за счет заморских открытий в начале XVI в. достигло своего зенита, в реальности управлялось из рук вон плохо и страдало от фатального отсутствия внятной долгосрочной экономической политики (изгнание евреев и мусульман, неумелое управление внешней задолженностью, неспособность обратить небывалый приток заморского золота в развитие производства внутри страны и т. п.) и уже во второй половине XVI в. перешло в режим стагнации, а затем экономического и политического упадка[232]. Есть основания считать, что в обществе, управляемом сугубо абсолютистским, истово католическим и феодальным политическим режимом, последовательная реализация идеалов laissez-faire и в целом продуманной капиталистической регулятивной стратегии, некоторые элементы которой действительно проступали в экономических воззрениях поздних схоластов, была попросту заблокирована. На мудрые экономические воззрения не предъявлялся реальный спрос со стороны тех, кто имел возможность эти идеи реализовать.
227
Здесь нужно согласиться с тем, что сами капиталисты в период первоначального накопления капитала зачастую подходили к этой идее достаточно односторонне, попросту грабя и мошенничая, беззастенчиво нарушая права собственности общин (например, огораживание в Англии), приобретая экспроприированную государством собственность монастырей, присваивая собственность периодически попадающих в опалу евреев, силой прибирая к рукам колонии (многие голландские, французские и английские колонии находились в управлении частных компаний) или захватывая имения и земли аристократов и церкви в периоды революций. Но как только основная собственность оказалась в руках тех, кто является наиболее эффективным ее владельцем и ориентирован на наибольшую отдачу от ее использования (т. е. капиталистов), им потребовалась абсолютная защита вновь приобретенных прав. См.: Кагарлицкий Б. От империй – к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации. М., 2010. С. 262.
228
См.: Де Сото Э. Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. М., 2004; Беттел Т. Собственность и процветание. М., 2008 и др.
229
Беттел Т. Собственность и процветание. М., 2008. С. 231.
230
Саватье Р. Теория обязательств. М., 1972. С. 175, 176.
231
Furubotn E.G., Richter R. Institutions and Economic Theory. The Contribution of the New Institutional Economics. 2000. P. 124 (русский перевод: Фуруботн Э.Г., Рихтер Р. Инсти – туты и экономическая теория: достижения новой институциональной экономической теории. СПб., 2005. С. 161).
232
О близорукости экономической политики испанских королей см.: Камерон Р. Краткая экономическая история мира от палеолита до наших дней. М., 2001. С. 168–173.