Страница 17 из 37
Расцвет средиземноморской торговли, интенсификация рыночной экономики после серии побед в Пунических войнах и установления политической и военной гегемонии Рима к концу I тысячелетия до н. э. не могли не повлечь значительного расширения сферы свободы договора в позитивном праве. В первые десятилетия Империи экономическая политика императоров строилась на четком осознании важности экономической свободы для процветания Империи. Как отмечается в литературе, установление принципата похоронило свободу политическую, но создало условия для расцвета свободы экономической[117]. Свобода частной собственности и свобода частных сделок (если не считать отдельных эксцессов – таких как экспроприации эпохи гражданских войн и тиранический произвол некоторых императоров) были среди приоритетов государственной политики.
Тем не менее процесс постепенного утверждения идеи о праве сторон заключать любые сделки на любых условиях не был легким и не в полной мере был завершен в период существования Римской империи.
Первое препятствие носило доктринальный характер. Как мы более подробно опишем позднее, долгое время в силу отсутствия общего учения о договорах римское право признавало юридическую силу только строго ограниченного перечня признанных в позитивном праве договоров, заключаемых посредством одного лишь соглашения (консенсуальных договоров)[118]. Строгая типизация контрактных источников обязательств оставляла без исковой защиты консенсуальные соглашения, содержание которых отклонялось от признанных в позитивном праве типов контрактов[119]. Эта проблема могла отчасти решаться и часто решалась за счет использования формальной устной стипуляции, с помощью которой можно было теоретически породить обязательство с любым предметом. Также признавались сделки, совершенные посредством записи в специальных учетных книгах сторон договора или в некоторых иных письменных формах (литеральные), и сделки, считающиеся совершенными с момента передачи вещи (реальные договоры). Но и стипуляция, и литеральная, и реальная договорные модели имели свои недостатки и зачастую были неудобны для сложных двусторонних коммерческих сделок с взаимосвязанными обязательствами. Соответственно если стороны хотели заключить двусторонний договор, порождающий обязательства самим фактом согласования воль, то этот договор не укладывался в узкий перечень признаваемых правом консенсуальных договоров, и при этом стороны не могли использовать в этих целях серию взаимных односторонних стипуляций, их свобода структурировать договорные отношения была значительно ограничена.
Некоторые шаги в сторону признания универсальной конструкции консенсуального договора и отказа от numerus clausus поименованных консенсуальных договоров были произведены еще в римском праве (предоставление права требовать исполнения, в случае если кредитор сам исполнил свое обязательство). Но в период существования Римской империи этот процесс так и не был завершен[120]. «Голые пакты», не подкрепленные исполнением одной из сторон, не попадающие в список поименованных консенсуальных договоров и не оформленные в рамках признанных в праве формальных процедур (стипуляция или литеральная договорная модель), как правило, не получали судебной защиты.
Второе препятствие носило скорее политико-правовой характер. Выше мы отмечали, что римскому классическому праву патернализм был в целом не свойствен. Тем не менее у этого правила были исключения. Римское право знало ряд локальных ограничений договорной свободы, предопределенных соответствующими этическими и утилитарными соображениями. В качестве примера можно привести меры против ростовщичества и усиления процентного бремени, возлагаемого на заемщика. Первоначально римское позитивное право вовсе запрещало процентные ссуды. Но впоследствии столь жестко блокировать необходимый для развития экономики рынок ссудного капитала стало невозможно. Римские ростовщики обходили эти ограничения и наводнили все уголки Империи. И государство в конце концов ослабило контроль, фактически отменив абсолютный запрет[121] и ограничившись лишь введением максимальных процентных ставок, установлением предельных сумм займа, запретом на начисление процентов на проценты и некоторыми другими компромиссными действиями[122]. Хотя справедливости ради надо отметить, что и эти ограничения обходились ростовщиками[123].
Другим примером предопределенного политико-правовыми соображениями вмешательства государства в свободу определения договорных условий конкретного договорного типа являлся государственный контроль над совершением дарения[124]. Закон Цинция (lex Cincia, 204 г. до н. э.) требовал соблюдения ряда формальностей (in jure cessio, mancipacio) при дарении свыше указанной суммы[125], за некоторыми исключениями (например, когда одаряемый был ближайшим родственником или свойственником дарителя). Данный закон не предусматривал недействительности сделки за нарушение этих ограничений (lex imperfecta), но преторское право предоставляло возможность ссылаться на нарушение данного закона в судебном процессе в качестве эксцепции (exceptio legis Cincinae), что могло повлечь отказ в иске тому, кто требовал в суде исполнения соответствующей сделки. Безусловно, когда речь идет о столь древних правовых установлениях, однозначно определить их цель достаточно затруднительно. В литературе иногда указывается на то, что они были направлены на предотвращение даров, сделанных под влиянием безрассудства и поспешности, а также во избежание мошенничества[126]. Как бы то ни было, в такой форме это ограничение договорной свободы применялось вплоть до IV столетия н. э.[127]
По мере деградации римской экономики случаи ограничения свободы договора становились все более распространенными. Так императоры пытались контролировать и направлять экономическое развитие, которое в условиях возрастающей натурализации оборота не могло обеспечить все возрастающие фискальные аппетиты. Так, например, когда возможности земледельческих провинций по снабжению крупных городов зерном оказались на пределе и дефицит вызвал инфляцию, римские власти в панике стали вводить ограничения, направленные против спекуляций. По словам Мизеса, дело дошло до фактической национализации торговли зерном, что неизбежно повлекло естественное снижение стимулов к росту производства и расстройство торговли[128]. Чем сильнее становились экономические проблемы Империи, тем чаще императоры прибегали к интервенционистским мерам, ограничивая свободу договора.
Император Диоклетиан в начале IV в. н. э. в отчаянной попытке остановить инфляцию вводил ценовые максимумы на многие товары, работы и услуги[129]. В те времена еще не было столь же ясно, как это стало очевидно благодаря развитию экономической теории и накоплению регулятивного опыта впоследствии, что попытки регулировать цены на семена клевера, обувь, вино, услуги погонщика скота, брадобрея, учителя или адвоката ни к чему хорошему не приведут и крах имперской экономики не только не предотвратят, но скорее приблизят. Кроме того, даже угроза смертной казни за нарушение этих декретированных государством цен не могла сделать эти неуклюжие меры эффективными. Как писал современник этих реформ, было пролито много крови, но, несмотря на это, товары стали еще более дефицитными и рост цен только усилился, что в конечном счете вынудило власти отменить эту попытку ограничения свободы определения цен[130].
117
См.: Bartlett B. How Excessive Government Killed Ancient Rome // Cato Journal. 1994. Vol. 4. № 2.
118
См.: Новицкий И.Б. Римское право. М., 2002. С. 154–156; Дождев Д.В. Римское частное право. М., 2003. С. 592–596. Окончательное признание юридической силы обязательств, вытекающих из непоименованных договоров, произошло только в Средневековье. См.: Gordley J. Contract, Property and the Will – the Civil Law and Common Law Tradition // The State and Freedom of Contract / Ed. by Harry N. Scheiber. 1998. P. 68.
119
Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник. М., 2005. С. 538.
120
Более подробно данная проблематика будет рассмотрена во второй части книги – в главе о непоименованных договорах.
121
Моммзен Т. История Рима. Т. III. М., 1941. С. 444.
122
См.: Римское частное право: Учебник / Под ред. И.Б. Новицкого и И.С. Перетерского. М., 2000. С. 397; Моммзен Т. История Рима. Т. I. М., 1936. С. 445.
123
Моммзен Т. История Рима. Т. I. М., 1936. С. 806.
124
Здесь следует сразу оговориться, что в римском классическом праве дарение квалифицировалось как безвозмездное вещно-правовое действие дарителя в пользу одаряемого. Дарение в римском классическом праве договором (пактом) не являлось. См.: Савельев В.А. Дарение в римском праве и в современном законодательстве // Журнал российского права. 2007. № 3. Соглашение о дарении (pactum donationis) стало восприниматься в качестве контракта при Константине (начало IV в. н. э.). См.: Франчози Дж. Институционный курс римского права. М., 2004. С. 397.
125
Long G. Lex Cincia. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities. John Murray. London, 1875. P. 685 (http://penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/secondary/SMIGRA*/Lex_Cincia.html).
126
Ibid. P. 686.
127
См.: Муромцев С.А. Гражданское право Древнего Рима. М.: Статут, 2003. С. 383.
128
Фон Мизес Л. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск, 2008. С. 719–721.
129
Франчози Дж. Институционный курс римского права. М., 2004. С. 381.
130
См.: Bartlett B. How Excessive Government Killed Ancient Rome // Cato Journal. 1994. Vol. 4. № 2.