Страница 16 из 37
В центре внимания оказывались вопросы справедливости сделки. Особенность коллективистской парадигмы человеческого взаимодействия состоит в том, что люди принуждаются к учету интересов ближнего и теряют моральное и правовое основания для эксплуатации своих возможностей и преимуществ в рамках экономического взаимодействия даже в тех случаях, когда последнее осуществляется сугубо добровольно. Соответственно если владелец некого ресурса, пользуясь более высокими переговорными возможностями (например, голодом, нуждой, неграмотностью, повышенной заинтересованностью в данном благе, отсутствием времени на ведение переговоров у другой стороны), значительно завышает цену или выговаривает явно несбалансированные условия договора, то он поступает вопреки христианской идее общественной солидарности, так как вместо милосердной помощи своему ближнему пользуется сложившимся положением и обогащается на проблемах ближнего. Солидарность требует от людей как максимум либо вовсе осуществлять дар, либо как минимум вступать в двусторонние сделки на справедливых, равноправных условиях и распределять выгоды от сделки поровну. Любые отступления от равных условий и справедливого (т. е. равного) распределения результатов трансакции нарушали эти коллективистские установки.
Более того, в условиях доминирования коллективистской социальной парадигмы зачастую считался несправедливым и этически неприемлемым сам факт успеха одного даже тогда, когда он обеспечивался не за счет ухудшения положения сограждан. Выскочки, пытающиеся порвать со status quo, выделиться из коллектива и реализовать свой природный потенциал или удачное стечение обстоятельств, в коллективном бессознательном членов аграрного общества и даже городских ремесленных общин порицались. Если неравенство не освещалось авторитетом религии или традиции, оно большинством считалось этически порочным.
В принципе, как мы покажем далее, и в наше время справедливость договора находится в центре внимания юристов. Современное право признает незаконными кабальные сделки, снижает завышенные неустойки, вводит многочисленные императивные нормы, в частности, в отношении потребительских или трудовых договоров, а также принимает множество иных патерналистских мер. Все они в конечном счете предопределяются глубоко укорененными в этике современных обществ представлениями о недопустимости эксплуатации слабостей ближнего ради неравного распределения выгод от сделки. Все это значит, что коллективистские этические установки имеют значительное влияние и сейчас. Но в период Средневековья эти коллективистские ценности имели гораздо больший вес, подкрепляясь непререкаемым авторитетом религиозных текстов и свежей памятью о первобытном коллективизме, который многими европейскими народами был оставлен к тому времени совсем недавно. Свобода индивида и его право на личное обогащение, успех и конкурентную борьбу за ограниченные ресурсы, предполагающие неравенство, столкновение интересов и личную ответственность за свои ошибки и неудачи, в те времена не являлись этически одобряемыми большинством. Поэтому вплоть до XVIII в. и взлета авторитета либеральных этических ценностей вопрос об обосновании принципа свободы договора, определении его содержания и пределов был неактуален. Свобода договора не вписывалась вполне в коллективистскую этику, предполагающую достаточно четкие параметры справедливого обмена, т. е. того, какие условия договора общество считало приемлемыми, и бросала вызов абсолютной власти монархов. Ведь если содержание договора имеет приоритет перед доминирующими в данном обществе этическими стандартами взаимодействия или волей правителей, то несложно предвидеть, что во многих случаях контракты будут отступать от этих стандартов (например, по причине неравенства переговорных возможностей и по иным причинам). Именно поэтому средневековое общество ценило справедливость договорных отношений выше автономии воли сторон, а государственная воля, направленная на ограничение договорной свободы, считалась априори легитимной[107]. И это было вполне логично, учитывая доминирующие этические установки того времени.
Соответственно особенности этики общинного, античного и средневекового обществ, вероятнее всего, способствовали долгому отсутствию четко структурированной доктрины свободы договора в европейском праве.
§ 3. Влияние на частное право
Анализ свободы договора в римском праве представляет собой особый интерес в качестве отправной точки, поскольку речь идет о правовой культуре, явившей первую столь разработанную систему регулирования экономических отношений.
Позитивное право как надстройка над социально-экономическим и культурным базисом не могло не отражать реальные условия времени, потребности оборота и доминирующие идеологические установки. И, без сомнения, отдельные проявления того, что сейчас принято называть свободой договора, были хорошо известны римскому праву. Иначе расцвет торговли и ремесел в классический период был бы просто немыслим. Но попытки найти четко структурированную теорию свободы договора в гражданском праве Древнего Рима окажутся не очень продуктивными. Как верно замечал Макс Вебер, признаваемая сейчас широкая свобода договора тогда еще не существовала как четко отрефлексированная концепция[108]. Эта идея в римском праве не была в полной мере оформлена в качестве некого центрального правового принципа.
Более того, римское право в принципе не выработало общей теории договорного права[109]. В римской юриспруденции не было единой, всеми признанной концепции договора[110]. Римляне мыслили лишь в категориях отдельных договорных типов[111]. Поэтому не вызывает удивления отсутствие в нем принципа свободы договора в качестве явно выраженного общего принципа договорного права. Из признаваемых правом частных свобод римских граждан в отношении процесса заключения договора римские юристы в силу своего сугубо прагматичного и настроя и нежелания ввергаться в абстрактные обобщения не выводили некую общую теорию договорной свободы.
В то же время римское право было основано на достаточно прочных либерально-экономических ценностях. Субъект договорных правоотношений, который имелся в виду римскими юристами при формировании правовых норм, – это, как правило, крепко стоящий на ногах, свободный и ответственный римский гражданин, глава семьи (paterfamilias), который вполне способен реально оценивать свои интересы. Основное достоинство римского гражданина – постоянство (constantia). Гражданин считался абсолютно ответственным за свои действия и заявления и, как правило, не мог рассчитывать на снисходительное отношение общества к его попыткам не следовать этому принципу[112].
За рядом исключений, римскому праву была чужда идея патерналистского ограничения договорной свободы. Оно в общем и целом признавало право участников оборота находить контрагентов и свободно определять цену и иные условия обмена. Римские юристы считали, что «в силу природы вещей одна сторона может купить дешевле, другая сторона продать дороже, тем самым каждая из них может перехитрить другую»[113]. Договорные условия были, за рядом исключений (например, ограничений процентов по займам), иммунизированы от государственного контроля[114]. Как отмечает Р. Циммерманн, классическое римское право не предусматривало возможность судебного пересмотра условий договора из-за существенной несоразмерности встречных предоставлений и, помимо отдельных исключительных случаев, даже не предпринимало попыток контроля согласованных сторонами цен[115]. Кроме того, римское право не давало возможность снижать завышенные неустойки[116]. Иначе говоря, в классическом римском праве сфера автономии воли сторон была достаточно широкой, а патернализм был не распространен. Справедливость содержания сделок хотя и не игнорировалась, но, судя по всему, считалась менее важной, чем принцип верности слову.
107
Так, например, как мы покажем далее, даже самые прогрессивные средневековые мыслители (в том числе поздние схоласты) не ставили под сомнение легитимность любых попыток государства ограничить ценовую свободу участников оборота посредством установления максимальных или минимальных цен.
108
Max Weber on Law in Economy and Society / Ed. by M. Rheinstein. 1967. P. 100, 101.
109
Gordley J., von Mehren A. An Introduction to the Comparative Study of Private Law: Readings. Cases. Materials. Cambridge, 2006. P. 413.
110
Франчози Дж. Институционный курс римского права. М., 2004. С. 363.
111
Watson A. The Spirit of Roman Law // University of Georgia Press. 1995. P. 169.
112
Du Plessis J., Zimmerma
113
Этот принцип классического римского права был отражен и в Corpus Juris Civilis (см.: D. 19.2.22.3).
114
Wacke A. Freedom of Contract and Restraint of Trade Clauses in Roman and Modern Law // 11 Law & History Review. 1993. P. 2, 3.
115
Zimmerma
116
Ibid. C. 107.