Страница 23 из 35
Необходимо также отметить, что эффективность правового регулирования договорных и иных имущественных отношений в высокоразвитых зарубежных правопорядках в основном определяется не закрепленными в них «особо удачными» или «счастливо найденными» законодательными формулировками тех или иных конкретных норм и институтов, а многовековыми традициями их применения в условиях развитого рыночного хозяйства. В иных социально-экономических условиях и в сложившейся правоприменительной практике такие формулировки, будучи инкорпорированными в чужое национальное право, могут и не «сработать» должным образом.
Это подтверждается, например, опытом применения полностью скопированного с американских образцов российского законодательства о рынке ценных бумаг. В противоречие с общими нормами ГК РФ оно крайне неудачно отождествило англо-американские uncertificated securities с классическими ценными бумагами, да еще и признало возможность иметь на них «права собственности» (в действительности property rights являются различными по юридической природе «имущественными правами»), чем внесло немалую путаницу в правоприменительную практику. Этот крайне неудачный опыт «завершился» тем, что Федеральным законом от 2 июля 2013 г. № 142-ФЗ[95] была принята новая редакция гл. 7 ГК РФ (целиком посвященная ценным бумагам), которая привела это регулирование в относительное соответствие с континентально-европейскими подходами. Это пока, однако, никак не отразилось на действующей редакции Федерального закона от 22 апреля 1996 г. № 39-ФЗ «О рынке ценных бумаг»[96], которая по-прежнему полностью ориентирована на англо-американское право. В частности, в этом законе сохранились как упоминания о «правах собственности», так и фигура «номинального держателя», сконструированная по модели статуса «трасти» (trustee), а также не менее абсурдный статус «добросовестного приобретателя» «бездокументарных ценных бумаг», т. е. имущественных прав, а не вещей, и т. д. В результате этот закон представляет собой странное смешение англо-американских и российских (континентальных) подходов, а его противоречивость, в свою очередь, стала почвой для постоянных призывов к прямому использованию в отечественном правопорядке «более прогрессивных» и «гибких» норм английского права.
В качестве общих выводов следует прежде всего указать не только на необходимость соблюдения баланса интересов различных групп участников гражданского оборота, но и на устранение его нарушений и «перекосов», допущенных в результате проведенного реформирования ГК РФ в результате принятия разного рода «компромиссных» решений. Следует также аккуратнее относиться к использованию зарубежного законодательного опыта, в большей мере учитывая то обстоятельство, что и высокоразвитые зарубежные правопорядки, и международное гражданско-правовое регулирование во многих случаях основываются на собственных особенностях, традициях и подходах, которые далеко не всегда и не в полной мере применимы в отечественном гражданском праве. Поскольку реформирование ГК РФ в значительной мере остается незавершенным, по крайней мере в части договорного и особенно – вещного права, сохраняется надежда на более тщательный учет отечественным законодателем указанных выше обстоятельств в ходе возможного в ближайшие годы завершения этой законодательной реформы.
Печатается по: Вестник Московского университета.
Серия 11. Право. 2016. № 6. С. 20−35.
Новые виды юридических лиц после реформирования главы 4 ГК РФ
Реформирование законодательства о юридических лицах, в основном осуществленное Федеральным законом от 5 мая 2014 г. № 99-ФЗ[97], но фактически продолжающееся и в настоящее время[98], повлекло существенное обновление всей системы юридических лиц российского права. Появился ряд их новых видов и разновидностей; статус многих из них значительно «переформатирован», законодательно закреплены новые критерии их общей систематизации. Эта работа во многом базировалась на положениях Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации и Концепции развития законодательства о юридических лицах (ставшей составной частью общей концепции), принятых в 2009 г. Советом при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства (далее – Совет по кодификации)[99].
Следует однако признать, что в окончательном тексте (в действующей редакции) Гражданского кодекса РФ положения названных концепций были учтены далеко не полностью, а нередко – в противоречивом и даже в искаженном виде либо вообще проигнорированы законодателем[100]. Поэтому было бы принципиально неверно утверждать, что современные изменения отечественного законодательства о статусе юридических лиц во всех случаях основаны на продуманных, научно обоснованных подходах. Более того, некоторые из них носят случайный характер либо стали результатом различных законотворческих недоразумений и просчетов, а некоторые представляют собой, по выражению В.В. Витрянского, «серые», или «теневые», поправки, отсутствовавшие в первоначально принятом Госдумой РФ варианте законопроекта о соответствующих изменениях ГК РФ. Они никогда и никем не обсуждались и неведомо по чьей инициативе были включены в окончательный текст новой редакции ГК РФ на самых последних этапах его подготовки и принятия. Таковыми являются не только неудачные изменения отдельных правил законопроекта (законопроектов по отдельным разделам ГК РФ) после их обсуждения и подготовки ко второму чтению, но и не менее неудачные и малообоснованные дополнения текста ГК РФ новыми правилами (в частности, вводящими новые виды некоммерческих корпораций), которые в ряде случаев последовали уже после окончательного принятия новой редакции гл. 4 ГК РФ и практически продолжаются до сих пор.
В связи с этим статус многочисленных видов ранее существовавших и вновь появившихся юридических лиц, закрепленных современным отечественным правом в результате реформирования ГК РФ, нуждается в специальных пояснениях, тем более что о логически стройной и непротиворечивой системе юридических лиц речь можно вести лишь с серьезными оговорками. Следует, впрочем, отметить, что в действительности такой системой пока что не может похвастаться ни один современный правопорядок.
Дело в том, что отдельные виды юридических лиц в конкретном правопорядке возникают и существуют не только в результате сознательного стремления законодателя закрепить те или иные их разновидности, как бы заполнив тем самым «пустые клеточки» или «матрицы» в некой заранее продуманной «таблице», но и вследствие тех или иных конкретных особенностей его социально-экономического и национально-исторического развития.
Яркий пример таких своеобразных юридических лиц, не укладывающихся в логически безупречные и опробованные цивилистикой схемы, в развитых западноевропейских правопорядках представляют собой так называемые юридические лица публичного права. Вопреки мнению некоторых отечественных теоретиков, требующих объявления последних общим видом, самостоятельным «классом» (или «типом») юридических лиц, якобы традиционно противопоставляемых «юридическим лицам частного права» в правовой доктрине всех европейских и других стран континентальной системы права[101], конкретный анализ этих правопорядков показывает совершенно иную картину. «Юридические лица публичного права» в зарубежных правопорядках признаются особыми, специальными субъектами, причем именно и только в гражданском обороте, т. е. в сфере частного, а не публичного права. Теоретические попытки рассмотрения «юридических лиц публичного права» в качестве единого вида (особого класса или типа) юридических лиц, отвечающих неким общим признакам, пока, как известно, предпринимались лишь в германском праве (которому мы, между прочим, обязаны и самой этой терминологией), где, однако, потерпели закономерную неудачу: в конечном счете для них так и не удалось создать общей совокупности юридических признаков, наличие которой требовало бы признания конкретной организации «юридическим лицом публичного права»[102].
95
СЗ РФ. 2013. № 27. Ст. 3434.
96
СЗ РФ. 1996. № 17. Ст. 1918.
97
СЗ РФ. 2014. № 19. Ст. 2304. Развернутую оценку этой реформы и ее результатов автор изложил в предшествующем издании настоящего сборника (см.: Суханов Е.А. Проблемы кодификации законодательства о юридических лицах // Кодификация российского частного права 2015 / Под ред. П.В. Крашенинникова. М.: Статут, 2015. С. 56 и сл.).
98
См.: Федеральный закон от 7 февраля 2017 г. № 12-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации в части установления отдельной организационно-правовой формы для Федеральной нотариальной палаты и нотариальных палат субъектов Российской Федерации» // Российская газета. 10.02.2017. № 30.
99
См.: Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации / Вступ. ст. А.Л. Маковского. М.: Статут, 2009; Концепция развития законодательства о юридических лицах (проект) // Вестник гражданского права. 2009. № 2. С. 6 и сл.
100
Подробнее об этом см.: Витрянский В.В. Реформа российского гражданского законодательства: промежуточные итоги. М.: Статут, 2016.
101
На этом особенно настаивают представители отечественного публичного права (см., например: Ястребов О.А. Юридическое лицо публичного права: вопросы теории. М.: Наука, 2010. С. 29 и сл.; Чиркин В.Е. Юридическое лицо публичного права. М., 2007 и др.), по сути пытающиеся внедрить в публично-правовую сферу традиционное для гражданского (частного) права деление субъектов на физических и юридических лиц. Этой цели и служат попытки объявления юридического лица не гражданско-правовой, а «общеправовой» категорией.
102
Medicus D. Allgemeiner Teil des BGB. 10. Aufl. München, 2010. S. 447; Koziol H., Welser R., Kletečka A. Grundriss des bürgerlichen Rechts. Bd. I. 13. Aufl. Wien, 2006. S. 70.