Страница 23 из 27
Покой.
Как сложно удержать его и не начать кричать, биться об пол, кататься в припадке, выпуская весь свой ужас, свою боль и панику. Столькое обрушилось на них сразу, словно не только Леонардо сорвался тогда с крыши, но и все они. И он тогда уже знал, что это только начало испытаний.
— Мастер… — Донни вскидывает голову от стола, на котором лежит Леонардо, и смотрит на отца. — Мастер, он живой. Живой!
Сплинтер смотрит на них, на каждого по очереди.
Донателло — измазанный чуть ли не по уши в крови родного брата, сияющий глубокими янтарными глазами. Вечная надежда их семьи. Всегда все может, всегда все сделает, всегда найдет выход.
«Как мало этого на сей раз».
Рафаэль — в крови, вцепившийся в старшего мертвой хваткой. Еле дышит сквозь сжатые зубы и ни на миг не отводит взгляда от стены. Сила и энергия их дома. Всегда закроет, бросится под любой удар.
«Не сегодня».
Микеланджело — даже теперь пытается обнять едва живого своего лидера и трется носом об его холодную щеку, и улыбается ему. Счастье и вера их маленького мира. Всегда обрадуется, улыбнется, согреет.
«Не теперь».
Сплинтер минуту смотрит на Леонардо, отворачивается и идет прочь.
«Теперь только сами, дети мои. И только вместе, и только по грани. А я подожду вас там, потому что до конечной вам рано. Боги, дайте мне этот шанс не потерять их…»
Дернув ушами, Сплинтер вслушался в окружающий его мир и поднялся, решительно опершись на свою трость.
Да, до конечной — рано.
«Донателло, Рафаэль».
— Микеланджело, — позвал он очень громко, чтобы точно быть услышанным. — Ты мне нужен, сын. Нам нужно торопиться.
Туман. Густой, белый как молоко и холодный.
Раф брел в нем уже очень долго, упрямо продвигаясь вперед и щупая босыми ногами шпалы, которых было не видно совсем.
Он так и не понял, когда же сбился и сделал шаг не туда, куда нужно. Рельсы ли так резко вильнули в сторону, или он шагнул прочь, но под ногами вдруг оказалась сырая трава.
Раф пошел назад, но рельс не нашел, опустился на корточки и долго всматривался в туман, пытаясь рассмотреть, куда же ему идти.
И насколько хватало взгляда — вокруг было только огромное поле с густой мокрой травой.
«Заблудился, — Раф поднялся и пошел наугад, упрямо сцепив зубы, чтобы задавить в себе страх. — Вот так, наверное, и становятся призраками, когда на поезд уже опоздал, а обратного билета для тебя не забронировано».
Ему стало тоскливо от этой мысли. Теперь, выходит, только между мирами болтаться?
— Рафаэль, — родной отцовский голос позвал с самого края тумана. — Рафаэль.
Раф обернулся и побежал за эхом, наплевав на то, что ничего не видит в тумане и даже не знает, куда бежит.
— Раф, Раф нас же дома ждут, помнишь?
«Помню, Дон, отлично помню. Никогда этого не забуду».
Он споткнулся обо что-то, упал и прокатился несколько метров вниз, исхлестав лицо жесткой болотной осокой и окончательно потеряв направление в пространстве.
— Рафи, бро, вставай скорее! Ты что? Тебе плохо? Где болит?
Раф сморщился и вскочил, вдруг поняв, что у него очень сильно болит левая нога, хотя он не ударялся ей во время падения.
«Шредеровы сучата отбили ее. Ох, это что же, все вот то сейчас мне обратно?..»
— Рафаэль, — отец звал все настойчивее, и вместе с этим словно менее густым становился туман.
Раф побежал дальше, уже улавливая вдалеке силуэты.
— Парни! — заорал он что есть силы. — Парни! Сэнсэй! Я вот уже!
Опять споткнулся и свалился кому-то в объятия.
— Раф, — родное дыхание ласково согрело макушку. — Раф, ну что же ты так, а?
Вскинув голову, Раф уперся носом в нос Лео и широко улыбнулся, поймав самый дорогой ему в мире взгляд.
— Ничего особенного нет в твоих этих поездах. Я теперь тоже видел. И ты встанешь. И мне насрать как.
Лео чуть отстранился и вернул ему улыбку.
Раф увидел у него за плечом подошедших Майки, Дона и Эйприл, а чуть в стороне стоявшего отца, захотел сказать им что-то очень важное, и вдруг его дернуло прочь.
Куда-то вниз. В черное, лишенное зрения и полное до самых краев жуткой стреляющей болью во всем теле.
— Раф! Боги! Мастер!
Это было чертовски больно прямо по звеневшему всем нотным станом слуху.
— Он только что, кажется, вдохнул чуть-чуть! Да!!
«Дон, не ори в ухо, мать твою черепашью, а? По мне бульдозер, что ли, проехал? Или я все же нашел рельсы и попал под поезд?..»
Раф еле-еле разлепил один глаз, из которого тут же немилосердным потоком ливанули слезы, неприятно обжегшие раскроенную скулу.
Над ним был яркий свет нескольких ламп, вокруг холодно и в то же время как будто тесно.
— Донни, родной, он, кажется, глаза открывает!
«Ой, еще и рыжая орет теперь, — Раф попытался сморщиться, сердито дергая носом. — Вот осталось только… О! Вот оно!»
— Рафи! Рафи, я чуть с умов всех не сошел!
Его обхватили горячие руки, дернувшие левое плечо острым спазмом.
«С каких умов, бестолочь? Чтобы с ума сойти, для начала неплохо бы им обзавестись».
— Хвала всем Богам, сынок.
Раф разлепил второй глаз и увидел Сплинтера.
«А Лео? Неужели ему наплевать, а?»
Приложив чудовищное усилие, Раф едва повернул голову, увидев, что около него столпились все, кроме старшего брата.
«Ну да, Лео не может прийти сюда…»
Он дернул губами, улыбнувшись сам себе, и тут же скривился от нового приступа боли.
«Сможет. Куда он теперь-то денется?»
Раф вздрогнул всем телом и потерял сознание.
====== Самый темный час ======
У боли много форм и проявлений.
Как у фантазии — у нее нет границ.
Она одна и ее миллионы, она вечна и мгновенна, как удар клинка.
Боль — состояние тела и души, когда ты больше всего на свете хочешь оказаться в любом другом месте, кроме того, к которому ты прикован.
«Хер! Никуда я больше не хочу, кроме здесь и сейчас! Ни-ку-да! Я справлюсь! Со всем! И с этим вот тоже справлюсь! Прямо сейчас!»
Раф зажмурился, упихивая в глаза холодные, вязкие мерзкие слезы, булькавшие в горле, незаметно смазал носом по подушке и прокусил губу.
«Я-справлюсь! В жопу ваше «по-другому», «найдешь еще свое счастье», «все к лучшему». В жопу! Потому что ничего другого мне не надо».
Восстановить дыхание оказалось очень сложной задачей, но Раф справился и с этим. Ровно-ровно вдохнул, как будто скучая и ожидая чего-то, выдохнул так же медленно, вслушиваясь в тяжелое шарканье костылей и скрип открывшейся двери.
«Лео, прости! Ну, никак же иначе-то. Ты ж поймешь меня, я точно знаю…»
Раф приоткрывает глаза, с трудом переводя дыхание сквозь зубы.
Видимо, данное Донни обезболивающее заканчивает свое прекрасное действие, оставляя Рафа во власти боли, которая уже повсюду.
Вокруг и в нем.
Он уже знает, что до новой дозы блаженного покоя тела час или около того. И этот час придется ждать и скрипеть зубами.
Дон говорит, что постоянно принимать таблетки нельзя — Раф привыкнет, и тогда они перестанут действовать совсем.
Тогда останется только боль.
«А оно, может, и неплохо было бы…»
Вот в такие минуты на Рафа накатывает — хочется исчезнуть из себя самого, только чтобы не чувствовать и не ощущать тело. Чтобы боль прошла — пропади она пропадом!
Стиснув зубы, приходиться повторять себе, как мантру:
«Нет-нет-нет! Не хочу я никуда исчезать! Не для того столько обратно тащился же».
Сжав в кулаке тонкую простынь, которой был укрыт, он жмурится и старается дышать ровно.
Все вокруг с того мига, как он еле-еле смог открыть дома глаза и увидеть стены родной лаборатории своего гениального брата, счастливые лица родных, улыбающуюся Эйприл, все вокруг окрасилось для него в черный цвет. Потому что он хотел увидеть старшего брата и убедиться, что все стало хорошо.
Шарк-шарк-шарк.
Раф прокусил губу и слизнул красную капельку.
Дверь закрылась.