Страница 2 из 24
– Вы-то сами кто, коль уж не имеете отношения ни к этому «аристократическому» заведению, – указал он концом длинного мундштука в сторону черневшего на вершине горы тюремного замка, – ни к городку?
– «Собиратель житейских причуд» – такой ответ вас устроит?
– Собиратель… житейских… причуд? – Несколько мгновений Адмирал оценивающе рассматривал Эварда, как бы прикидывая, тянет ли он на столь высокомерное определение, затем решительно сунул трубку в рот и, подняв свои сумки, направился вдоль борта поближе к тому месту, где вскоре будет спущен трап.
«Да, „собиратель житейских причуд“! – мысленно воспротивился его оценке Грюн Эвард. – Отныне я стану именовать себя только так. Ибо это соответствует истине». – И, немного поколебавшись, последовал за Адмиралом.
2
Во сне Кэрол Винчер отдавалась Тому Шеффилду с той же возвышенно-томной грациозностью, с которой способны отдаваться лишь профессиональные проститутки и именитые аристократки.
… А потом она лежала перед ним на полянке из примятой зеленой ржи, разбросав и одежды, и телеса свои – смуглая, рослая, крутобедрая и не по-женски мускулистая. Точь-в-точь такая, какой в последний раз представала там, на краю затерявшегося между сосновыми рощицами поля, в двух шагах от обрыва.
Впрочем, там все происходило немного иначе. Что-то неладное владелица ранчо «Мустанг» почувствовала сразу же, как только они оказались за руинами ветряной мельницы, у кромки ржаного поля. Ангел ли, дьявол или банальная женская интуиция… – но что-то подсказывало Кэрол, что в обличье невесть откуда объявившегося покупателя ее несостоявшегося наследства таится христопродавец – покупатель ее души, хладнокровный насильник и убийца.
Кэрол понятия не имела о том, что, прежде чем появиться в здешних краях, Томпсон – как на самом деле представился ей известный писатель Том Шеффилд, – успел встретиться с ее почти выжившей из ума тетушкой. Причем результаты встречи оказались для него очень выгодными. Пришелец сумел уговорить миссис д’Орбель – за символическую мизерию, за абсолютный бесценок, – продать ему городской и загородный дома, а также это ранчо. При этом намеревался оформить их на подставное лицо – своего адвоката Эллин Грей.
Естественно, Кэрол всего этого не знала и знать не могла, но, оказавшись за рощицей, вдруг сухо обронила:
– Это и есть конец моих владений. Вон там он, «над пропастью во ржи». Поэтому нам пора возвращаться на ранчо, – и направилась к ожидавшей ее, на французский манер сработанной, карете – последнему ностальгическому вздоху своей тетушки-француженки, – рядом с которой серел и его, Шеффилда, потрепанный временем и дорогами «мерседес». На передке этой кареты, без кучера, Кэрол и приехала на встречу со своим покупателем.
– Уже ваших… владений, или, юридически, пока еще миссис д’Орбель? – как бы между прочим спросил Шеффилд, мельком окидывая взглядом окрестности. Сейчас его интересовали не столько красоты здешних мест, сколько их безлюдье.
Убедившись, что ни одного живого существа поблизости нет, он вновь утвердился во мнении, что избавляться от молодой вдовы следует прямо здесь, сейчас и немедленно. Ибо лучшего случая не представится.
– Миссис д’Орбель уже присмотрела для себя «владение». Рядом с могилой сестры, на старинном кладбище, в трех милях отсюда, – резко парировала Винчер.
Желание предстать перед незнакомцем истинной владелицей ранчо на какое-то время заглушило инстинктивный страх перед ним. У нее, видите ли, появились свои планы: продать недвижимость тетушки и купить себе виллу на Средиземноморском побережье Франции. Во Фриленде ее не устраивали ни климат, ни отдаленность от цивилизованного мира, ни утробная провинциальность самого городка, в котором имелись сразу два особняка миссис д’Орбель.
Кэрол еще не знала, когда и каким образом избавится от самой, явно подзадержавшейся на этом свете, тетушки, как не знала и того, что, хотя завещание на ее имя уже составлено, однако скрепить его подписью нотариуса миссис д’Орбель так и не удосужилась. Точнее, буквально в последнюю минуту передумала, посовещавшись с самим нотариусом, своим бывшим любовником, успевшим за день до этого, совершенно неожиданно для себя, познать и ласки адвоката Шеффилда Эллин Грей. Благо, что этой «валютой» его компаньонка пользовалась столь же охотно, как и умело.
Она еще многого в этой жизни не знала, не понимала, или же не желала знать и понимать – эта двадцатидвухлетняя красавица, вдова недавно погибшего автогонщика, сама претендовавшая на место в олимпийской сборной Фриленда по плаванию. Жизнь она намеревалась пройти уверенно и красиво, как свою коронную дистанцию в олимпийском бассейне. При этом зрители, соперницы, судьи и прочие статисты ее не интересовали…
…Полежав несколько минут с широко открытыми глазами, Том Шеффилд подхватился и, рванув и без того распахнутый ворот рубашки, – словно срывал с себя веревочную петлю, – заметался по камере. Низкий казематный потолок давил на него, как надгробная плита; сырые, выложенные из дикого камня стены ограничивали мир до пространства спичечного коробка; и писатель метался по нему, будто заживо замурованный в склепе, рыча и по-волчьи взвывая от ярости.
Еще в столичной тюрьме предварительного следствия он вдруг открыл для себя, что панически боится закрытого пространства. Подлая неустойчивость его психики, о которой там, на свободе, он лишь время от времени смутно догадывался, в заточении вдруг превратилась в палача, изводившего куда страшнее, нежели издевательства надзирателей, страх перед смертным приговором и муки все еще снисходившего на него человеческого раскаяния – слишком запоздалого, а потому совершенно бессмысленного.
Чтобы как-то успокоиться, Шеффилд закрыл глаза, пытаясь погрузиться во мрак тюремного небытия, в греховную невинность сексуального полусна-полубреда.
…О завещании, пусть даже незаверенном, Шеффилд узнал уже после того, как договорился о сделке. Мешала наследница, способная затаскать его по судам, убрав которую, он становился одним из состоятельнейших людей округа. Шеффилд считал, что к вершине своей литературной славы он должен идти той же тропой, что и к вершине финансовой. И вот пришел! К «пропасти во ржи».
Том вновь попытался возродить в своем воображении тело Кэрол, ее ноги, обнаженную грудь, однако сознание его рассеивалось, образы являлись расплывчатыми, память перескакивала с эпизода на эпизод.
А ведь вроде бы все рассчитал: владение двумя особняками, швейной мастерской и огромным ранчо позволило бы ему свести на нет финансовую зависимость от издателей. А соединив их с доходами от акций и гонораром за несколько своих изданий, вполне мог бы открыть собственное издательство, создав со временем и сеть книжных лавок.
«Книжный магнат Шеффилд» – так это прочитывалось бы на страницах самых солидных газет Фриленда.
В соседней камере бесился от ярости громила, который несколько дней назад был приговорен к пожизненному заключению. Это была ярость человека, возненавидевшего мир еще сильнее, чем мир возненавидел его.
«Ярость – все, что нам осталось в этом мире, – подумалось Шеффилду. – Позабыв о доброте, милосердии и снисходительности, мы порождаем ярость и ненависть, в которых сами же, подобно поминальным свечам, и сгораем».
Если он в чем-то и раскаивался в истории с миссис Винчер, так это в том, что слишком мало наслаждался ее телом. Лишь на второй день после того, как Том удушил ее и там же, «над пропастью во ржи», зарыл, он понял, какую прекрасную женщину погубил. И почувствовал, что она пленяет его даже мертвая. Он влюбился в свою жертву – вот что произошло на этом проклятом ранчо!
Сколько раз Шеффилд представлял себе потом Кэрол живой, фантазируя на тему того, как было бы прекрасно, если бы эта женщина стала его женой и они уединились бы где-нибудь в сельской глубинке, в самой ее глуши. С появлением в его жизни Кэрол, Шеффилд начал излечиваться от чар Эллин. Кэрол оказалась единственной, кто способен был затмить красоту его злого ангела-адвоката. Но как же недолго все это длилось! Как недолго и страшно.