Страница 11 из 15
…Болезненный с детства Куракин получил царский указ о фактической высылке из Москвы, будучи в очередной раз тяжело больным, но не посмел ослушаться:
“После Рождества Христова наипаче припала мне болезнь и теснила голову, и так мозг слышно было… И января месяца сказано ехать для наук навтичных [мореходных], и так я заставал в болезни своей той, аж по самой февраль, и с тем поехал в Италию… И марта месяца, с первых чисел, поехали с Москвы в Италию; а путь свой имели на Смоленск, на Варшаву, на Вену, столицу цесарскую, и чрез горы в Венецию…”
Еле добравшись до Венеции в июне 1697 г., Куракин проболел там еще полтора месяца:
“A проезду нашего до Венеции было: март, апрель, май и в июне приехали. И того месяца припала мне лихорадка, которая тримала [трясла] больше шести недель, и потом освободился от нее от дохтура Александра грека в Венеции…”
В сентябре 1697 г. Борис Куракин (под именем Бориса Иванова) в составе группы из семнадцати русских отправился из Венеции в учебное плавание по Адриатическому морю под руководством капитана Марко Мартиновича. Базой пребывания этой группы стал венецианский городок Пераст в Которской бухте, где Мартинович организовал славящуюся по всему Средиземноморью мореходную академию “Наутика” с преподаванием теоретических и практических дисциплин. (Сегодня в городском музее г. Пераста в Черногории можно видеть картину, на которой изображен капитан Мартинович, преподающий мореходную науку русским дворянам – “посланцам царя московитов”.)
Капитан Марко Мартинович обучает навигации русских дворян. Городской музей г. Пераста.
Князь Куракин проявил в обучении мореходному делу большие способности и стал лучшим учеником своей группы, о чем свидетельствует аттестат, выданный ему 21 августа 1698 г.:
“Сим удостоверяю, что я, капитан Марк Мартинович, обучал знатного господина Бориса Иванова, русского кавалера, морскому искусству, т. е. компасу, направлению ветров и навигационной карте. Он совершил со мной два путешествия на корабле, чтобы лучше изучить мореплавание, и я указал ему на устройство всех снастей, как на корабле, так и на других судах, употребляемых в этих странах. Капитаны и другие компетентные люди могут убедиться, что он с успехом обучался у меня искусству мореплавания как в теории, так и на практике. Испытав вышепомяненного знатного господина Бориса, я нашел его способным применять свои знания и для высших должностей. В чем и выдается ему этот аттестат, который он может предъявлять, если встретит надобность…”
Сохранился и другой аттестат, составленный довольно вычурно и выданный Куракину в Венеции 27 августа 1698 г. его преподавателем теоретических дисциплин Франциском Дамиани:
“Знаменитые великодушием и благородством герои не только своим высоким рождением озаряли свой род, но и силой своих знаний приобретали бессмертие, оставляя вечную по себе память потомству. Я усиленно старался внушить это, в качестве руководителя и профессора (maestro e professore) знатному господину Борису Иванову, московскому кавалеру и моему любимейшему ученику (mio prediletto discepolo). Могу удостоверить клятвенно, что он не только чистейшим нравственным поведением, но и высокими качествами ума оставил здесь, к удивлению ученых и немалому моему утешению, неизгладимый след выдающихся достоинств.
Кроме наук, которые он изучал в других местах, он посещал меня совместно с другими учениками и усовершенствовался основательно в практической арифметике, в сочинениях Евклида, тригонометрии… фортификации, устройству и применению компаса. Что все это справедливо, каждый ученый может убедиться на деле… Я, Франциск Дамиани, граф ди Вергада, собственноручно подтверждаю все вышеизложенное и, кроме того, удостоверяю, с полной достоверностью, что у меня не было ученика, более прилежного и более способного к изучению схоластики, как вышепоименованный кавалер и господин…”
Русские дворяне вернулись из Венеции осенью 1698 г., в разгар следствия по делу о новом стрелецком бунте, вспыхнувшем в Московии в отсутствие царя Петра. Некоторые недоброжелатели нашептывали царю о причастности к бунту не только опальных Лопухиных, но и Бориса Куракина. Куракин был вызван в Воронеж, где Петр I лично допрашивал его, а заодно и проверил его успехи в овладении морскими науками. Царь остался в высшей степени довольным обширными познаниями и практическими навыками Куракина – все подозрения с князя были окончательно сняты.
Благодаря хорошему знанию итальянского языка, бывшего в ту эпоху основным языком международного дипломатического общения, Куракин стал в скором времени одним из доверенных лиц Петра I, часто посылаемым ко дворам европейских монархов.
В январе 1707 г. капитан гвардейского Семеновского полка князь Борис Куракин был направлен Петром I в Рим к папе Клименту XI с задачей отговорить папский престол от признания польским королем Станислава Лещинского:
“И поехал от полка своего в Рим. Взял с собою только одного человека – Фёдора Огаркова, и ехал на Краков, на Вену, на Венецию, на Болонью, на Флоренцию…”
С апреля по конец октября 1707 г. Куракин был в Риме, передав папе бумаги от московского царя и ведя переговоры с папским правительством (в дневнике князя отмечены встречи с восемнадцатью римскими кардиналами): “Никогда никто московской нации приемность такого гонору и порядком не был принят…”
По поводу Станислава Лещинского Куракин получил уклончивый ответ: папа не признавал его королем Польши, но отказался высказать это прямо и официально, как того желал царь Петр. На обратном пути из Рима Куракин исполнил и другие царские поручения, побывал в Венеции, Вене, Гамбурге, Голландии. Образованный, умный и обходительный человек, Куракин везде производил благоприятное впечатление. Курфюрстина ганноверская Софья писала:
“Это очень честный человек. Он кажется более итальянцем, чем московитом, и владеет сим языком в совершенстве, со всей мыслимой учтивостью. Поведение его я нашла во всех отношениях безупречным…”
1708-й год Борис Куракин встретил “в великих роскошах и веселье” в Венеции. 110-й дож Венецианской республики Альвизе II Мочениго дал аудиенцию русскому дипломату и подтвердил, что намерен упрочить дружбу с московским царем и расширить торговые отношения с Россией.
Там же, в “столице Адриатики”, случился с Куракиным “инаморат”, “амор”; князь, не особенно счастливый в семейной жизни, встретил в Венеции “славную хорошеством” синьору Франческу Рота, “которую имел за метресу во всю ту свою бытность. И так был inomarato, что не мог ни часу без нея быть, которая коштовала мне в те два месяца 1000 червонных. И разстался с великою плачью и печалью, аж до сих пор из сердца моего тот amor не может выдти и, чаю, не выдет. И взял на меморию ея персону, и обещал к ней опять возвратиться, и в намерении всякими мерами искать того случая, чтоб в Венецию, на несколькое время, возвратиться жить…”
…Князь Борис Иванович Куракин скончался осенью 1727 г. в Париже, занимая пост посла императрицы Екатерины I во Франции.
Петр Андреевич Толстой
Петр Андреевич Толстой (1645 – 7.02.1729, Соловецкий монастырь) – государственный деятель, путешественник, литератор. Сын окольничего Андрея Васильевича Толстого и Соломониды Милославской – родственницы первой жены царя Алексея Михайловича, царицы Марии Ильиничны.
Отец Толстого служил воеводой в Чернигове, где молодой Петр Андреевич в 1665–1669 гг. получил первое боевое крещение, находясь вместе с отцом в осаде (“сидел тридцать три недели”) от войска мятежного украинского гетмана Брюховецкого. В 1677 и 1678 гг. участвовал в Чигиринских походах царя Федора Алексеевича.
Придворная служба П. А. Толстого началась в 1671 г.: получив чин стольника, он находился сначала при дворе второй жены Алексея Михайловича, царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной (матери царя Петра Алексеевича). В 1676 г., при вступлении на престол сына Марии Милославской, царя Федора, Толстой покинул Нарышкиных и предпочел воспользовался покровительством двоюродного дяди, Ивана Милославского – всесильного главы Приказа Большой казны (министра финансов). После смерти царя Федора именно И. М. Милославский привлек стольника Толстого в мае 1682 г. к участию в стрелецком бунте против Нарышкиных: утром 15 мая они вместе бунтовали стрельцов, “на лошадях скачучи, кричали громко, что Нарышкины царя Иоанна Алексеевича задушили”, что послужило сигналом для стрелецкой расправы над Нарышкиными, прямо на глазах у 10-летнего царя Петра и его матери.