Страница 44 из 70
- Да поможет Будда, чтобы Джин вообще вышел целым из той жопы, в которую забрался, - покачал головой Хосок, виня и себя в том, что впутал друга в отношения с Квон Дами. – Нашёл с кем брачные игрища устраивать – дракониха, будь она неладна! – Джеро солидарно покивал.
- Любовь спасёт мир, - задумчиво вставил Ви, затягиваясь и бродя отсутствующим взглядом по стенам.
- Который сама же рушит, - покривил уголок рта Чонгук. – Нет любви – нет войны. Чему учили мастера? Не должно быть никаких привязанностей.
- Да это ради красного словца, - отмахнулся Хансоль, положив зажигалку и завертев рюмку с соджу. – Мы же, в самом деле, не бодхисатвы, чтобы своим чистым духом приближать мир к спасению недеяниями. Чтобы монахи и святые тихонько и без помех молились и тащили планету Земля по пути к нирване, мы вырезаем особо шумящих и убираем препятствующих. Я привязывался, навязывался, связывался и намерен продолжать это делать.
- Главное предохраняйся, ЗППП* ещё никому защищать невинных не помогали, - хохотнул Джеро. Шуга залпом закинул в горло вторую стопку и, поднявшись, молча вышел в соседнюю комнату. Притихнув, все переглянулись.
- Ему не до иронии и скабрезностей, - пристыжено шепнул Хосок. – Он почитал Хана безмерно, думаю, нам не стоит пытаться сейчас разряжать обстановку. Хан мёртв, и он заслуживает того, чтобы в наших сердцах была боль, яркая и искренняя, а не прикрытая другими темами.
- Я пойду, пообщаюсь с ним, - поднялся Намджун и вошёл следом за Юнги в спальню, где он уже лежал на кровати, уставившись в потолок. – Ну, ты как?
- Сколько раз он грозился надрать мне уши, если я не прекращу вести себя, как сопливый и незрелый мальчишка… - Шуга вроде бы услышал вопрос, но его мысли были вплотную забиты другим, и он не мог слезть с несущегося поезда воспоминаний. – Мы с Ви столько раз доводили его своим шутовством… Нет, вывести его было невозможно, но зато мы получали палкой, и веселились от этого, как идиоты. Я так никогда и не спросил его, доволен ли он тем, что из нас вышло? Мне так не хватает одного-двух разговоров с ним… - Шуга оживился, ещё глубже провалившись в ностальгию. – Я помню ту ночь, когда за мной явились те вышибалы из Сеула, когда я сбежал и по совету каких-то монахов добрался до Каясан. Но меня нашли и там, поднявшись по Кошачьей тропе. Вас там никого ещё не было. Боже, я так боялся! В Логе не было никого, кроме меня, старика-настоятеля, двух мастеров и Лео, а жлобов явилось около дюжины. Ли уговаривал их по-человечески, просил уйти, но они угрожали и пытались вломиться, и тогда вышел Хан с Лео. Я впервые увидел, что такое боевое искусство во всей красе, что такое храбрость и мужество. Понимая постепенно, что не переборют Хана и Лео, парочка бандюганов пытались достать пистолеты, но у мастера Хана был такой взгляд… С таким бесстрашием смотреть на направленное на тебя дуло, Рэпмон, это непередаваемо! Я не помню точно, что он сказал тогда тем двоим, я был напуган страшно, но они убрали оружие, и их мои защитники допинали вручную. Хан умел пробудить совесть даже в тех, у кого её не было. – Юнги прозрел, выйдя из внутренних картин во внешние, и понял, что прошло десять с половиной лет, что он не на Каясан, и Хан мёртв. Его обреченные глаза перешли на Намджуна. – Как теперь Тигриный лог будет существовать? Без него? Кто выпустит достойных золотых? Кто их воспитает? Лео лучший воин, но он не наставник, он не сумеет объяснить, донести что-то, у него нет и грамма убедительности в словах… Да и много ли у него слов?
- В конце концов, он мастер по бою, для духовных уроков всё ещё есть Ли, - напомнил Намджун.
- Это не то, ты сам знаешь, что не то!
- Есть Чонгук, этот хитрозадый растолкует молодняку, почём фунт лиха.
- В двадцать пять лет сложно быть авторитетом подросткам…
- Для дополнительной весомости есть всеми любимые палки, Юнги. Приклад к хребту всех делает внимательными. Чонгук был единственным из нашего выпуска, кто заслуживал первые места на занятиях у обоих мастеров, у него и руки с ногами, и голова работают одинаково хорошо. К тому же, Хану самому было двадцать пять, когда он нашёл Лео и привёл его в Тигриный для обучения, и обучал и его, и Хакёна, и Хонбина… Разве Хан не справился?
- Мне трудно представить Хана молодым, как мы, - слабо улыбнулся Шуга.
- Но так оно и было.
- Я знаю… Намджун, - сел Юнги, закусав нервно губы. – Я хотел сказать… Чёрт, это всё ужасно сейчас будет выглядеть, и я уверен, что ты не поймёшь меня, потому что это всё глупо и выставит меня последней паскудой… Намджун, - ещё раз подготовился Шуга, чтобы заговорить. – Я совершил огромную ошибку. Я не должен был начинать встречаться с Джинни. – Видя, как опустились брови брата той, молодой человек почувствовал, что вот-вот пойдёт та реакция, какую он и ждал. – Нет, я люблю её, люблю бесконечно и слепо, но именно это заставляет меня думать, что я жестоко с ней поступаю, я не имел права привязывать её к себе. Слишком очевидно мы все сегодня видели, чем каждый из нас может закончить. Смерть показалась так близко, кто её в силах избежать?
- Мы все рано или поздно умрём, - постарался скрасить мрачность философией Намджун. У него и с самим собой это не сработало, он-то в горячие точки не ездит, он наверняка задержится на этом свете подольше товарищей.
- Никто не бессмертен – это ясно, но дожить до старости другое дело. Ты видел госпожу Хан? Ты думаешь, ей легко, или что она сильная? Ты можешь себе представить, чего ей стоило держаться вот так? Ради дочери, ради нас всех! Ты думаешь, она сможет теперь хоть одну ночь не думать о Хане, не вспоминать его? Сколько лет страданий у неё впереди? И это при том, что она действительно восхитительная и волевая женщина. Ты можешь представить, чтобы Джинни сумела держать себя в руках, если меня не станет?
- Не каркай! – отругал его Намджун с набежавшей на лицо тенью.
- Каркай не каркай – от судьбы, если она такова, не уйдёшь. Как бы ни сложились дела со мной, Джинни должна быть счастлива, а госпожа Хан верно сказала, женщины состоят из тревог, и добавлять им новые – низко.
- И что ты хочешь? Расстаться теперь с ней?! – разозлился Рэпмон, который сначала был против отношений младшей сестры с другом, а теперь не мог представить их по отдельности.
- Я не хочу! Но ей будет лучше, если мы постепенно отдалимся, и она забудет меня. Я ни в коем случае не брошу её. Сам. Но, Намджун, я должен сделать что-то, чтобы забыла меня, должен…
- Найти ей другого? – зная болезненное место, прижёг его Намджун, видя, как сжались кулаки Юнги и он покраснел от гнева и ревности. – Что ж ты мешал ей осенью?
- Осенью мы спасли её от негодяя! Пожалуйста, не говори со мной о том, что с Джинни будет другой!
- Но это же естественное последствие вашего расставания.
- Я не хочу знать об этом, пусть будет, что будет.
- Ты сам-то без неё как? Нормально будешь? – почти вскипел Намджун, но как-то резко осознал, что побуждения товарища лучшие, пусть корявые и неправильные, с одной стороны, но с другой скорее вызванные полной самоотдачей и отсутствием эгоизма. Шуга отказывался от своего, пусть короткого или более-менее продолжительного счастья, ради того, чтобы Джинни прожила счастливо и спокойно до самой старости.
- Я лучше приму страдания на себя, чем стану причиной страданий Джинни, Мон. Ты видел Сэй? Я слушал её плач, и у меня изнутри всё выворачивало, я не знаю, как выдержал это Серин, это невыносимо было наблюдать. Ребёнок – это всё, возврата нет, тут уже никуда не сбежишь и не расстанешься, я должен остановиться до такого момента. – Шуга вспоминал, как они с Джинни обсуждали будущее, и она согласилась подарить ему детей. Мощностей у его мучений от этих воспоминаний было, как у стада спортивных машин. Они жужжали, неслись, не вписывались в повороты, долбились друг о друга, бились и взрывались, и всё это шло по всему телу, под кожей, в мозгу, в груди. Юнги ломался, представляя прощание с Джинни, но осознавал, что ей так будет легче, чем однажды услышать по телефону «он мёртв» и потом стоять у урны с прахом, задыхаясь от слёз. Он не хотел даже с небес видеть Джинни, падающую на снег и рыдающую взахлёб. – Ты же знаешь, через два дня мы с Ви и Чимином едем на очередную операцию… Я постараюсь плавно сократить наши с Джинни встречи. Она забудет меня, она остынет ко мне. Я что-нибудь придумаю.