Амазонка бросает вызов

- И то верно, - согласился Рен, - непросвещённое и легко внушаемое общество, не способное оказать сопротивление властям или низменной моде – отвратительное явление. Невежество – та самая буддийская свинья – приносит горе и грязь. Я бы даже сказал, что невежество и равнодушие – это одно и то же, разве глупость ни есть отсутствие интереса к знаниям? Разве глупость ни есть отсутствие желания развиваться? Определённо, дураки – равнодушные и бессердечнейшие люди.

- Многие психологи пытались доказать зависимость глубины чувств от уровня интеллекта, - сказал Джунхуэй.

- И как, успешно? – поинтересовался Вернон.

- Проблема вставала в другом. Когда выяснялось, что большинство злых гениев человечества имели хорошее образование, эрудицию или начитанность, невольно спрашивалось, а что тогда есть ум?

- Смотрите, - развёл руками Ямада, как бы прорисовывая некую картину, - у нас, в Японии, много веков верили, что душа человека живёт в животе, оттуда и пошла традиция сэппуку*. На Западе душа всегда ассоциировалась с сердцем, и только сейчас, в двадцать первом веке, все склонны считать, что истинная душа человека где-то в мозгу. Посудите сами, когда делается пересадка сердца – человек остаётся всё тем же, если заменить что-то в животе, то сознание человека тоже не изменится. Но зато если вставить другой мозг – будет другой человек. Так если вся жизнь, память, впечатления и чувства находятся в мозгу, который прежде был олицетворением только ума, то получается, что ум не может быть разделён с чувствами, потому что душа живёт с ним где-то там по соседству, - постучал по виску Ямада.

- Ну, знаешь, тогда получится, что если поддаёшься чувствам, то они растут и теснят своего соседа – разум, и он уменьшается, - хмыкнул Диэйт.

- А разве так не происходит? – заметила я. – Когда мы влюбляемся – теряем способность здраво мыслить, когда мы злимся – впадаем в состояние аффекта. Выходит, что эмоции действительно теснят в мозгу что-то.

- Right, а чем человек умнее, тем он становится спокойнее и выдержаннее, да и бесчувственнее тоже, - кивнул Вернон, поддерживая меня.

- И как в эту теорию тогда уместить равнодушных дураков? – спросил Самуэль. – Ума нет, чувств нет.

- Пустоголовых никто не отменял, - засмеялся Диэйт.

- А полноголовых слишком мало, - печально подытожила я, украдкой окинув взором всех ребят. Если где-то и существовали люди, умеющие и чувствовать и думать с одинаковой силой, то это были золотые.

Засидевшись за подобными диспутами, мы вышли из беседки сразу на занятия. Нас догнала Джоанна, вышедшая из библиотеки и заметившая нашу стайку, потянувшуюся к тренировочной площадке.

- Как гранит науки, грызётся? – подмигнул ей Вернон.

- Потихоньку, - улыбнулась она. - Интересно, сколько книг прочёл мастер Ли, чтобы стать таким умным?

- Дело в качестве, а не в количестве, - отметил Джунхуэй. – Но, к счастью, в наших складах и архивах книг ерунды не держат. Впрочем, какие-то художественные произведения я видел, пьесы или что-то в этом роде. Да и их вряд ли включили в собрание библиотеки за красивую обложку. Значит что-то в них, но есть.

- Я всё же думаю, - поравнялся со мной и Джоанной Самуэль, став немного смелее с тех пор, как мы пришли. Обвыкался. – Что есть природная склонность к уму, и кто-то быстро схватывает, а кому-то бесполезно и тысячу произведений прочесть. Ты, Джоанна, наверняка быстро поумнеешь, ты очень сообразительная, - сказал он. Но в глазах юноши я увидела восторг совсем не от ума девчонки, в этих влюблённых очах сияла тяга к личику Джоанны, её голосу, фигуре, немного спрятанной под довольно бесформенным тобоком. В таком возрасте ещё не умеют ценить что-то глубоко внутреннее, и если Самуэль считает предмет обожания умным, то всё идёт именно из идеализации в целом. Но это моё мнение, конечно, кто знает, вдруг бывают исключения? Для этого Самуэль не должен бы был так быстро влюбиться в дочь покойного мастера Хана, для этого он бы влюбился после сколько-нибудь продолжительного общения, а не едва завидев Джоанну при её появлении.

- Спасибо, - мимолётно поблагодарила за комплимент Джоанна, не придав ему особого значения. Вернон шепнул мне на ухо:

- Неопытный подкат не прокатил. – Я пихнула его легонько в бок.

- Что ты знаешь о подкатах, опытный?

- Окей, засчитано, я к тебе тоже подкатить не сумел, - расплылся он оптимистично, - но не всё же ещё потеряно? Не в этих стенах, а когда выйду…

- Когда-нибудь в другой жизни? – ухмыльнулась я, дразня.

- Суровая, ой суровая, - зацокал он языком, но быстро прервался. – Ты же скоро уйдёшь… мне уже грустно.

- Я вернусь на Рождество.

- Это будет лучшим подарком на этот праздник за всю мою жизнь, клянусь!

- Для меня, возможно, тоже. – Мы дошли до площадки и стали вставать в пары. Поскольку разговор закончен не был, то мы с Верноном решили позаниматься сегодня друг с другом. Мы с ним были примерно одного уровня мастерства, или он чуточку получше, но я стремительно его догоняла. – Я и сама без желания уйду отсюда на три с лишним месяца. Шумный город, школа, суета – буэ… - изобразила я комично рвотный позыв. Вернон посмеялся. – Но я соскучилась по сёстрам. По друзьям.

- У тебя там есть друзья? Я ревную, - строгим прищуром окатил меня парень.

- Так то друзья, а тут же – братья, - успокоила я его, - совсем другая категория близости.

- Ах если бы! – вздохнул по слову «близость» американец и я, прекращая его вечные шутки и намёки, атаковала его. Он сумел увернуться, но мы ввязались в продолжительную рукопашную, в конце которой он всё-таки меня перекинул через колено и, прежде чем помочь подняться, наклонился к моему лицу: - Увы, лежачая близость только такая.

Дни летели тем быстрее, чем ближе к концу подходило моё пребывание здесь. Со сменой привратника и мой настрой окончательно стал боевым и серьёзным, к Джеро я подходила с просьбой позвонить всего раз, и действительно только позвонила – ничего больше. Он был молчаливым, как и положено монаху, стоявшему на посту, не то усмирял себя, не то таил недовольство, что его не отпустили мстить. Я же, каждый раз видя его, вспоминала Мингю и начинала волноваться. Как он там? Жив ли, цел, невредим? Или уже добрался до своих китаянок и развлекается, пока я тут о нём беспокоюсь? Вот ведь зараза, всё-таки заставил меня подумать о том, что он где-то с кем-то спит.

Чжихё во время телефонного разговора не сдержала слёз – так соскучилась по мне и хотела моего возвращения. Я, чтобы не потерять собственную стойкость, закруглила разговор и попрощалась. Мы никогда не расставались на целый месяц с ней. С Сынён бывало, она улетала как-то с очередным кавалером куда-то отдыхать, потом моталась по съёмкам, в общем – обычное для неё дело. Но моя мама-Чжихё – совсем другое. А скоро она и впрямь станет мамой! Не могу представить её с круглым животом, у неё всегда такая тонкая талия… Забавно будет смотреть на Намджуна, носящегося вокруг Чжихё, я даже разговаривая с ней по мобильному слышала сзади его непрестанные сюсюсю и ути-пути. Господи, бывают же настолько тёплые парни, я бы такого не выдержала, но со стороны – сплошное умиление. А самое главное, конечно, что Чжихё среди этого счастлива. Уверенность, стабильность и забота всегда были для неё в приоритете, а не как у меня – шила в жопе – адреналин, приключения и смена обстановки.

Джоанна регулярно посещала могилу отца, находя там для себя какое-то утешение. Я поначалу не составляла ей компанию, но после того, как рядом со ступами положили останки Кидо, меня что-то пробило пойти вместе с ней. Нарвав заранее полевых цветов, я дошла вместе с девчонкой до кладбища, и уже там мы с ней разошлись. Она – к большой и тяжеловесной ступе мастера Хана, я к скромному, но одинаково безымянному, как и всё здесь, надгробию. Положив цветы, я уселась прямо на землю. Мой тобок давно озеленился и в разных местах не отстирывался, но это всё мелочи. Посмотрев издали, как Джоанна что-то шепчет земле, под которой лежит прах отца, я задумчиво оглядела могилу Кидо.