Страница 21 из 28
И всё же старания Шейбани принизить статус соперничавшей династии (обозвать урусидов казаками. – Прим. авт.) могли бы и не увенчаться успехом, если бы новым правителем Восточного Дешт-и Кипчака в 1511 г. не стал Касым-хан, сын Джанибек-хана. Он являлся одним из самых знаменитых персонажей истории Дешт-и Кипчака и Центральной Азии, не уступавшим по значению таким великим своим современникам, как Бабур или Шейбани. Как писали летописцы, никто после Джучи-хана не обладал столь могущественной властью, и около миллиона кочевников, ранее входивших в различные улусы, признали власть хана Касыма. Но в казахских преданиях Касым-хан в первую очередь прославился как автор чрезвычайно почитаемого казахами свода законов «Каска жол» («Чистый путь»). Даже само название свода, кажется, говорит нам о замыслах законодателя, о его желании очистить степное право от различного рода чуждых элементов. Может быть, конечно, что это название законы хана Касыма обрели лишь позже в народной среде, но и в этом случае понятно, что благоговейное к ним отношение в обществе возникло неспроста.
Психология Касыма, родившегося и выросшего в скитаниях, была психологией чистого казака. Так, могольскому хану Султан-Саиду, предлагавшему завоевать и поделить Мавераннахр, Касым ответил: «Мы жители степи; у нас нет ни редких, ни дорогих вещей, ни товаров, главное наше богатство состоит в лошадях; мясо и кожа их служат нам лучшею пищею и одеждою, а приятнейший напиток для нас – молоко их и то, что из него приготовляется, в земле нашей нет ни садов, ни зданий; место наших развлечений – пастбища скота и табуны коней, и мы ходим к табунам любоваться зрелищем коней». Видимо, именно при Касыме в казахском праве был провозглашён и окончательный отказ от суровых принципов Ясы – Закона Чингисхана. Но отвергнут был и шариат, который был признан достойной альтернативной правовой концепцией среди других джучидских фамилий. Взамен были узаконены чисто казачьи принципы. «С Дону выдачи нет», – заявляли наследники Сары-Азмана, а казахский хан Аблай (XVIII в.), отказываясь выдавать беглецов российским и китайским властям, говорил, что по степным законам казахи не могут возвращать даже собак, по собственной воле убежавших от хозяев.
Существенные изменения произошли и в принципах политического устройства. Ханский титул получили братья Касыма Джаныш, Таниш, Усек, Джадик. Значительную роль стали играть и предводители племён. Фактически верховный хан Касым был не столько правителем, сколько военным предводителем, до самой старости принимая личное участие в походах и сражениях. Такие необычные порядки только способствовали укреплению нового названия, и Ак Орда (Заяицкая Орда, Урусов юрт, Узбекский улус) быстро превратилась в загадочную и дикую Казачью Орду. В «Трактате о двух Сарматиях» (1517 г.) Матвей Меховский уже счёл необходимым отметить, что «татарских орд четыре и столько же их императоров. Это именно: орда заволжских татар, орда перекопских, орда козанских (Cosanensium) и четвёртая орда ногацких. Добавляют ещё и пятую, не имеющую императора, и называют её казакской (Kazacka)».
В русских летописях времён великого князя Василия III (1505–1533) хан Касым также стал называться «царём казацким».
Но следует отметить, что термин казак в восточных источниках долгое время употреблялся только в отношении самих урусидов, а не подвластного им народа. Так, Искандар Мунши, касаясь известных событий конца XVI в., писал: «Таваккул-хан казах возомнил, что нет в Мавераннахре достойного государя, собрал из племён Туркестана и степняков-узбеков с тугими луками бесчисленное и несметное войско». Политический смысл термина казак чётко обозначается и во многих русских документах той эпохи, где казахи именуются «татарами Казачьей Орды».
Несмотря на быстро укоренившееся название, ни представители династии урусидов, ни подвластное им население долго не признавало навязанного со стороны термина. В сочинении «Джами ат-Таварих» (начало XVII в.) казахского историка Кадыргали-бека термин казак даже не упоминается. Вместо него автор предпочитает использовать этноним «узбек». В исторических же сказаниях в основном используется название «ногай». Лишь в песнях Жиембета-жырау (начало XVII в.) подданные хана Есима впервые называются «казахами» (казáками. – Прим. авт.). Таким образом, потребовалось более ста лет, чтобы народ свыкся со своим именем и постепенно стал гордиться им как признанием своего необыкновенного свободолюбия. И это имя сплотило дулатов и жалаиров, аргынов и найманов, кыпчаков и алшинов в единый народ, желавший жить по своим законам и в своём государстве».
Таким образом, судя по всем вышеприведённым положениям, вольно или невольно Р. Темиргалиев является скорее сторонником, чем противником концепции казачьего происхождения казахской государственности и национальности (этноса), выдвинутой в переиздаваемой книге.
Накануне выхода этого переиздания, в начале 2011 г., вышло в свет масштабное по охвату территории и периодов, великолепное по анализу исследование С.М. Акимбекова «История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии». Эта книга оформлена с научной точки зрения как положено, так как Султан Магрупович является профессиональным историком и имеет научную степень. Заочно зная его, можно с уверенностью предположить, что он никак не был знаком с концепцией казачьего происхождения Казахстана, поскольку ни одной ссылки на автора переиздаваемой книги он не сделал. Но тем ценнее его работа в части подтверждения выводов и посылок автора переиздаваемой книги. Попытаемся кратко выразить своё понимание сути его исследования.
Акимбеков исходит из правомерной, хоть до конца и необоснованной посылки, что реформы в Китае в III в. до н. э. стали непосредственной причиной появления кочевых империй в Монголии как степном приграничье Китая. Специализированное, по сути товарное, кочевое скотоводство не могло обойтись без торговли, а указанные реформы позволили Китаю выработать централизованную политику по управлению разрозненными степными племенами посредством манипулирования допуском их к торговле: «нет дани, нет торговли». Как естественное противодействие данной политике стали последовательно возникать мировые кочевые империи гуннов, древних тюрков и монголов. «В монгольскую эпоху Чингисхана вошли одни племена, а вышли принципиально другие», так как «были разрушены границы традиционных кочевых племён» (Акимбеков С.М. История степей… С. 2). Это разрушение родоплеменного устройства коснулось, несомненно, и Казахстана. Монгольская империя заимствовала основы китайской политической организации и распространяла их на все остальные завоёванные территории (провинции). Естественно при этом, что на степные племена как на народ метрополии, переустроенной по сотням и тысячам, это не распространялось, что делает это смелое и широкое полотно «Истории степей…» умозрительным и потому несколько спекулятивным, т. е. основанном на чистом допуске. В частности, трудно согласиться с передачей Московии «восточной деспотичности» от Золотой Орды, которая сама не переняла таковой у Китая, а также с тем, что древнерусские общины были потенциалом западного пути развития России (там же, с. 579–580), поскольку как с теоретической, так и с фактологической точек зрения разобщённые и замкнутые общины на огромных пространствах, наоборот, представляли собой основу восточного типа государственности не только на Руси.
К счастью, это никак не портит глубины анализа и интерпретаций умопомрачительного круга общедоступных источников и специальной литературы, использованной в работе Акимбекова, особенно относительно обоснования торговой природы кочевых империй и связи их войн с Великим Шёлковым путём. Источников открылось и проведено исследований так много, что действительно качественного их анализа и обобщения явно не хватало. Поэтому остаётся только поблагодарить С.М. Акимбекова за этот фундаментальный труд и перейти к отдельным, менее масштабным, но относящимся к нашим проблемам его тезисам.