Страница 22 из 28
Касательно подтверждения казачьей концепции этногенеза казахов С. Акимбеков приводит интересные сведения о сложении в Восточной Монголии прототюркоязычного и надплеменного, политического по природе военного сословия, которое эта концепция идентифицирует с институтом казачества. Касательно монголоидных племён пратюркомонгольской языковой общности, к которой автор относит поздних гуннов, Акимбеков однозначно выводит: «…в любом случае, обладал ли древний прототюркский язык общими корнями с древнемонгольским языком или только соседствовал с ним, его носители располагались между теми, кто, с одной стороны, говорил на иранских языках, а с другой – теми, кто использовал протомонгольские языки. Следовательно, логично предположить, что население Восточной Монголии, расположенной между Западной Монголией (Джунгарией. – Прим. авт.) и Маньчжурией, как раз и являлось носителем прототюркских языков» (там же, с. 66). Таким образом, если спорам о тюркоязычности ранних гуннов ещё нельзя полагать предела, то такие споры о коренных древнемонгольских племенах, особенно «турлигинов»/«дарлекинов», следует прекратить ввиду определённости их тюркоязычия.
Далее, Акимбеков называет племя тюркют, т. е. собственно тюрков, «которые к 546 г. сплотились на Алтае вокруг рода Ашина», «одним из многих телеских племён» (там же, с. 103), что имеет особое значение для автора переиздаваемой книги в части выведения аргынов как основного этнообразующего «народа-государства» (еля) в составе казахов от телеутов-гаогюйских динлинов и, соответственно, басмылов. Получается, что Акимбеков, так же как Виктор Маглинов, считает связь гаогюйских телеутов с Ашиной очевидной. Более того, Акимбеков пишет, что «среди тюркоязычных племён Монголии возглавляемое Бумыном племя Ашина было одним из многих, которое, в свою очередь, входило в состав кочевого объединения, сложившегося в V в. на Алтае. До создания каганата слово «тюрк» означало лишь название союза десяти… Это значение сохранялось и в эпоху каганатов… Название вполне конкретного племенного объединения стало общим для огромного массива различных тюркоязычных племён, которые к моменту образования каганата уже распространились в Евразии вплоть до причерноморских степей» (там же, с. 89). Если учесть, что слово аргын/аргун означает с монгольского языка также союз десяти и может быть связано с монгольской рекой Аргун (легендарная местность Эргене Кун), то недостающее звено политической связи Аргынской Орды (Среднего жуза) с «волчьим» родом Ашина будет восстановлена. Легендарная связь Усуньской Орды (Старшего жуза) и Алшинской Орды (Младшего жуза) с этим родом давно известна. Таким образом, не только древнемонгольские бааринские уйшины (уйсун) и мангутские алшины (алшун), но и телеские аргыны (аргун) оказываются легендарно связанными с «душегубом» Алаша/Аланча-ханом, который был, по Абулгази и Рашид ад-Дину, «предком татар и монгол». Шакарим в своей «Родословной тюрков, киргизов, казахов и ханских династий» тоже считает аргынов потомками древних тюрков хой-ху или хо-хо, т. е. кочевых «уй-гур» с арбой-повозкой, арбалы, основываясь на орхоно-енисейских надписях про Улуг Ергин, по-китайски Бай Егу (Великий Муж). При этом Шакариму было известно про род Аргынот/Ариканут в составе улусов и Джучи, и Чагатая. Вслед за Гумилёвым Акимбеков называет среди телеских племён «уйгуров, бугу, тонгра и байырку» (бай егу) и сеяньто, и что кочевые «уйгуры стали доминирующей силой в Монголии» в 646 г. (там же, с. 96–97).
Но мнение Акимбекова об этнических связях рода Ашина не так важно, как его мнение о том, что обобщающее название тюрк для всех тюркоязычных племён «после распада Тюркского каганата осталось… в то время как такого племени, как тюрк или тюркют, мы больше в истории не встречаем». При этом характерно, что все остальные племена «сохранили свою целостность и идентичность», в т. ч. телеские племена на востоке и болгары на западе. «…Получается, что в каганате периодически шла внутриполитическая борьба между различными тюркоязычными племенами и собственно тюркютами, которые, в свою очередь, поддерживали борющихся за власть отдельных представителей рода Ашина». «Фактически ханы из рода Ашина выполняют функции надплеменной политической надстройки… Для успешного выполнения этой функции наличие собственного племени не всегда может быть плюсом» (там же, с. 102–103). Таким образом, был ханский род Ашина как сословие верховных правителей в Великой степи, который опирался на тюрк ель как на собственно тюркский союз племён, державших в подчинении весь тюрк бодун, совокупность и объединение остальных родов и племён. Собственно тюркского племени, скорее всего, не было изначально, раз роль аппарата принудительной силы исполняло не родное племя правителей, а союз определённых племён, который тут же распался, не оставив после себя хотя бы наследного племени-правопреемника. Вот почему наряду с распределением торговых преимуществ «распространение власти Тюркского каганата на огромные степные пространства не сопровождалось большими перемещениями больших масс войск и населения и при этом произошло за чрезвычайно короткий период времени». «Напомним, что болгары и хазары покорились тюркам добровольно, были лояльны им почти до самого конца Тюркского каганата, а после его гибели хазары сохранили у власти ханов из рода Ашина», как и многие другие более поздние родоплеменные объединения типа болгар или кыпчаков. Отсутствие такого собственного или родного племени под именем тюрков как раз и делало политические позиции ханов Ашина весьма уязвимыми, в отличие от поддерживающей их степной аристократии племён. Так «…новое укрепление империи Тан при императоре Сюань-цзуне убедило данные племена, что в тюркской политической надстройке, представленной семьёй Ашина, нет особой необходимости» (там же, с. 104–105).
Вот почему все эпитафии дренетюркских каганов, и не только тюркютских, пронизаны страхом отделения от их элей родов и племён, по сути, самостоятельно избирающих свою политическую принадлежность. Вот почему Темир-Кутлуг, хан приволжской Большой Орды, когда пишет литовскому князю Витовту письмо с просьбой выдать бежавшего Тохтамыша, сетует на казачью судьбу чингизидов: «Сегодня беглец, а завтра хан» и наоборот, надо полагать. Намного позднее даже такой могущественный хан Младшего жуза, как Абулхаир, когда у него посол Тевкелев спросил мотивы того, почему он без согласования с биями и батырами подал прошение о присоединении к России, ответил тем, что казахские «ханы не самовластные… и не наследные», что Абулхаир хотел бы изменить присоединением к России. К примеру, уже немолодой Джангир-хан был вынужден как батыр вызваться и умереть в поединке с 17-летним джунгаром. Таким образом, в истории древнетюркского института казачества всё оказывается намного сложнее: прежде чем появиться просто казáкам как разбогатевшим кочевникам, свободно кочующим аилами или аулами (отдельными кровно-родственными семьями), сначала или параллельно появились казáки-батыры как свободные «воины-добытчики», ищущие приключений и друзей-дружинников в стяжательстве своего собственного «государства-владения». То есть собственно тюрки Ашина, после того как их из Турфана переселили на Алтай, были для алтайских племён всегда казаками – военным сословием, исполняющим в условиях военно-демократического строя степных племён роль профессиональных военных вождей (тюрк. ханов и хаканов или монг. канов и каанов). В этом состоит разгадка, почему более поздние древнемонгольские ханы разъезжают в степи в одиночку, как и положено батырам, из-за чего стало возможным знаменитое отравление татарами отца Чингисхана Есугэ Баатыра, основателя «золотого рода» (алтын ру) Кият-Борджигинов. Считаем важным, в качестве заслуживающей разработки версии, выдвинуть тезис об этнополитической связи древнетюркского волчьего рода Ашина с древнемонгольским волчьим родом Кият. Основанием этому служит не только созвучие имён Аланча-хана, «предка татар и монгол» по Абулгази, и Алаша-хана, атамана трёх казачьих сотен алашей или алашмынов, с которыми Валиханов связывает происхождение казахов.