Страница 3 из 9
Любовь Петровна – мать Никиты, посвятившая себя искусству слова, в частности сочинению современных детективов, работала дома и лишь изредка появлялась в редакции с готовым материалом для печати. Никита украшал последние страницы её черновиков гуашью в тему к содержанию книг. И в ту минуту отец понимал, что шансы отдать мальчика в военную академию или полицию, таяли на глазах. Сын отдалялся. Душою он близок творческому настрою матери, в глазах которой Никита оставался несмышлёным ребёнком. Она называла его: мой маленький Ники, что выводило из себя Андрея Ивановича. В отличии от жены, он не считал Никиту юнцом. Его брала ужасная досада от вероятности, что сын пойдёт по творческому бесполезному пути. Он так мечтал сделать из сына приличного гражданина, что закрывал глаза на его внутренние потребности реализоваться, как художник. Бывший майор испробовал всевозможные методы, доказывающие, что именно он авторитет в семье. А когда те не дали желаемых результатов, Андрей Иванович прибегнул к хитрости подкупа и на совершеннолетие Никиты сделал ему дорогой подарок, купленный на тайные сбережения. Тем он хотел доказать, что его профессией проще заработать, чем ремеслом художника. Но вопреки надеждам отца чёрная Теана не смогла убить в Никите натуру творческой личности.
Когда назрел вопрос поступления в вуз, Никита заявил о своём желании учиться в Петербургском художественном университете. Андрея Ивановича чуть удар не хватил от бестолкового выбора сына. Он только что волосы не рвал на голове от исступления.
– Взгляните на него! – кричал разъяренный Андрей Иванович. – Собирается примкнуть к шайке этих дармоедов! Оболтусов, чьими руками и хлеба не заработать! Разбазарить лучшие годы своей молодости, чтоб так и не стать мужиком! Заиметь бабскую профессию! Художник Соколов… Что за унизительная фраза?! Кому нужна бездарность незнакомого лентяя? Или ты правда надеешься прославиться, как Саврасов и Шишкин, не вкладывая денег и не применяя связей? Не держи его! Пускай уходит! – обратился он к побелевшей супруге, преграждающей собой путь Никите с чемоданом в руке. – Ишь, характерные мы какие! Попомни моё слово: щенком побитым вернётся в этот дом!
– Андрей... Прошу! – взмолилась Любовь Петровна.
– Ты видишь к чему привели твои любовные детективчики? – не унимался он. – Вырастили себе вторую дочь!
– Уж если кто и воспитал во мне женщину, так это ты своей мужской безучастностью! – с этими словами Никита вышел из дома, громко хлопнув дверью.
С тех пор отец ничего не хотел слышать о сыне и криком реагировал на попытки жены донести последние вести о жизни их петербургского художника. Но стоило ей уединиться на кухне для разговора с Софьей – младшей дочерью – о Никите, как Андрей Иванович, проходящий в кабинет мимо кухни, замедлял шаг и с тревогой на сердце прислушивался к голосам. Нельзя сказать, что он подслушивал. Нет! Он просто проходил мимо, случайно услышал. Кто ж виноват, что эти глупые женщины не могут найти другого места для подобных бесед?! Полностью оправдав себя в собственных глазах, он шел дальше в кабинет. Сконфуженный тем, что Никита вопреки всему сдаёт экзамены, пророчества отца о возвращении блудного сына после безоговорочного провала становились всё более несбыточными. Это нестерпимо жалило его самолюбие, как и то, что Никита ютится в общежитии, подрабатывая в ночном клубе барменом. Но больше всего его злило, что Любовь Петровна помогает ему материально. Она брала из семейного бюджета энную сумму и отсылала маленькому Ники, ни минутой не помышляя, что супруг уже в курсе денежных манипуляций и с трудом сдерживает негативное мнение на этот счет. Последние слова, сказанные Никитой в сердцах, звучали с той же злорадной отчетливостью в его голове, и Андрей Иванович каждый день засыпал с вопросом: почему сын считает отца безучастным в своём воспитании!?
Со временем горечь обиды притуплялась, уступая место невыносимой тоске, вызванной аскетичным молчанием телефона. Андрей Иванович до последнего надеялся, что сын одумается, позвонит и попросит прощения. Он очень любил его. Правда, в душе; в самой глубине души. А разум упорно отвергал наличие сентиментального чувства. Им руководствовали гордыня и застарелый эгоизм.
Так шли годы, а Никита, обиженный непониманием со стороны родного человека, по-прежнему не собирался идти на примирение. Он слишком увлёкся тем, что происходило в его жизни, что совесть его ничуть не мучила. Особенно теперь, когда разум пленился властью таинственной незнакомки.
Он продолжал вести машину в раздумьях о ней. Интересно, куда она так спешила? Беззаботная улыбка потухла, а лицо омрачилось. Что если она не одинока? Или клялась в любви и верности надутому от гордости пижону в зале бракосочетаний? Эта уничтожающая мысль породила в нём пламенную ревность. Он насилу представил соперника уродливым, с грузным телом, шершавыми руками и вздорным характером, чтобы унять бушующие чувства. Он не мог допустить, что тот привлекателен, галантен и наделен качествами идеала, которого так страстно ищут женщины. В противном случае их тёплые симпатии не сумеет разрушить ни одна хитроумная выдумка Никиты по завоеванию девушки. Ему стало ещё хуже от мысли, что у неё есть дети.
Считая их ненужным балластом, отнимающим кучу времени, он никогда не интересовался детьми и сколько раз убеждался в том, что материнские силы в полной мере брошены на удовлетворение потребностей детского организма и капризов, обижая подобным поведением мужское эго. А вдруг, вдобавок ко всему они ещё и маленькие?
Вспоминая, что тягаться с детьми невозможно, Никита поморщился. Назидательный урок опирался на случай студенческих лет, когда на последнем курсе кафедры после академического отпуска в его группу попала Ольга Лучинская. Никита обольстился её помпезностью и гордой осанкой, задаваясь целью соблазнить недотрогу. Однако, на деле она оказалась не такой уж неприступной, как того диктовала манера её скромного поведения. Часто, пренебрегая их свиданьями, она бежала к двухлетнему ребенку, который вечно капризничал, болел и плакал. Заметив, что Никита отдаляется, Оля пригласила его к себе, и как только малыш уснул в своей комнате, они уединились в спальне. Никита обнял её, страстно притянув к себе. И в тот самый момент из детской послышался голос мальчика. Он кричал, что ему страшно, и, затянув протяжный жалобный вой, стал ждать, когда в комнату прибежит растерянная заступница. Так закончилась их последняя встреча, и Никита зарёкся никогда не связываться с женщинами, у которых есть дети.
Пока он старался унять буйную фантазию, на пассажирском сидении зазвонил мобильник. На дисплее возникло фото светловолосой девушки с голливудской улыбкой.
– Более подходящего времени ты не нашла… – раздраженно сказал он, беря пиликающий телефон в руки.
Внутри него что-то сильно сопротивлялось, и в нерешительности действия он смотрел то на улыбку девушки, озаряющую дисплей, то на имя Эля, то вперёд на дорогу. И только спустя считанные секунды всё же сумел перебороть себя.
– Ник, ты приедешь за мной? – послышался нежный голос в динамике телефона.
Тон сказанного ею был утвердительным, и вопрос в форме настоятельной рекомендации категорически не подразумевал отказа.
– Я сегодня ужасно вымотался, – ответил Никита, пытаясь избавиться от нежеланного разговора. – Давай завтра. Я обещал к Серёге заехать.
– Но, Ник, мы вчера не виделись, теперь сегодня… Я очень скучаю. Мне Миланка такой маникюр сделала! Нужно твоё мнение. Кстати, ты не забыл, что у меня скоро день рождения?
– Забудешь тут… – тихо пролепетал он в сторону, отстраняясь от мобильника. – Эль, оно будет только через полгода. Я помню!