На верёвочке

И самый основной атрибут. В углу кабинета стоит основной штандарт республики Гадалании – триколор (красный, белый и снова красный цвета). На знамени двуглавый лев (обе головы под одной короной). В стороне – в большой бочке – пальма или фикус. Здесь же дверь, ведущая на балкон.

Они садятся на диван, перед журнальным столиком и выжидающе смотрят друг на друга.

Доменико (несколько расслаблено и по-свойски): – Со всем, что происходит сейчас в президентском дворце, Хулио, ты должен смериться. Иначе…

Хулио: – Что иначе, Доменико?

Доменико: – Сам понимаешь, Хулио, непредсказуемы и опасны для государства люди, которые держат в своих страусовых мозгах глупую и несбыточную мечту. По-научному выражаясь, они одержимы идеей фикс и заодно Бесом. Я отвечаю за судьбу великой Гадалании. Как не крути, Хулио, но я – президент этой страны. И повторяю то, что уже сказал. Если собираешься себя плохо вести, то должен будешь, мой дорогой, очень быстро уйти…

Хулио: – В отставку?

Доменико: – Нет, не в отставку, а под землю. Но мы все любим тебя и поэтому похороним с большим почётом и уважением. Опустим в земли твой гроб на капроновых верёвочках. И умрёшь хорошо, по-человечески. Ты скоропостижно скончаешься от сердечного приступа. Это я тебе гарантирую. Впрочем, беру свои слова назад. Каким образом ты покинешь этот мир, даже мне не дано знать.

Хулио: – Ты добрый человек, Доменико. Я предполагал, что возможен такой расклад. Но теперь я просто вынужден убедиться в твоей любви ко мне окончательно и бесповоротно, господин президент.

Доменико: – Я всегда был добрым и справедливым. Да ведь ты же знаешь, что я выходец из простого народа. Впрочем, не можешь ты знать, кто я. Но поверь мне на слово, что ничего сложного нет в тех, кто живёт за счёт людей. Так что, терпи. Перемены уже начались, и они продолжаться сегодня со страшной силой. Я многое успел сделать за минувшую неделю.

Хулио: – Но скорей всего, я вперёд съем собственное сомбреро, Доменико, чем позволю тебе измываться над народом и демократией нашей Святой страны Гадалании. Я всё сделаю, что смогу… Ты держишь миллионы людей на этих самых верёвочках… в угоду себе и своим амбициям.

Доменико: – Я не хочу, чтобы в моей стране увеличивалось количество нищих, обездоленных и бесправных людей. Какие тут ещё верёвочки? Я думаю о судьбах своих сограждан, таких же людей, как я. А ты ничего ты не сможешь, Хулио. Тебе придётся сожрать ни одну шляпу. И ты именно так и поступишь! Ты ведь хозяин своему слову?

Хулио: – Это беспредел! Если бы я знал, что так получится, то никогда бы не стал слушать настоящего президента Гадалании Гонисио дель Моранго. У него получился сдвиг по фазе. Он решил поехать на охоту в эту захолустную провинцию Перенаду. А я пошёл у него на поводу. Честно сказать, Доменико, я до конца не могу понять, что же случилось?

Доменико: – Не надо строить из себя дурака, Хулио. Ты прекрасно знаешь, что произошла глобальная политическая рокировка. Как в шахматах. Впрочем, шахматы здесь не причём. Я не перевариваю эту игру, а то мог предложить тебе сгонять партийку.

Хулио: – С дилетантами не играю! И мне тоже сейчас не до шахмат, хотя я неплохо ими владею. Сейчас я думаю о моей стране. В Республике Гадалания совершился политический переворот, Доменико! Но никто ещё окончательно ничего не понял. Никто, кроме меня. Но я молчу! Ты, самозванец, затеял эту жуткую игру, заварил несъедобную и омерзительную кашу! Тебе лично её и расхлёбывать придётся.

Доменико: – Все и всё, наконец-то, становится с головы на ноги. Можешь на всех углах орать, что президента подменили! Тебя просто упрячут в психиатрическую лечебницу, если ты успеешь до неё доехать. Ты же помнишь, как всё произошло. Если бы ты не ловил ворон, то у нас ничего бы не получилось. Я очень сожалею, что ты знаешь моё настоящее имя. Кто-то из моего окружения сказал, что я Доменико.

Хулио: – Да, это я расслышал, когда мне под рёбра поставили и ствол и сказали, что если я не буду молчать, то…

Доменико: – Правильно сказали. Мои ребята, мои соратники знают, что и когда говорить. Можешь называть меня Доменико. Но при народе и на официальных приёмах я для тебя Гонисио дель Моранго. Уловил?

Хулио: – Чего ж тут не ясного? Если я назову тебя при официальной встрече, к примеру, с премьер министром России Доменико, то меня посчитают за умалишённого или пьяницу. А я не хочу!

Доменико: – Чего же ты хочешь, мой враг, и совсем не друг и не товарищ? Впрочем, знаю. При первом же удобном случае ты попытаешься отравить меня, отправить на тот свет.

Хулио: – Да, это было бы не плохо. Но…

Доменико: – Но у тебя ничего не получится, потому что за эту неделю мы успели поменять не только всю охрану, но на семьдесят процентов министров и руководителей основных ведомств. Кое-кто, правда, остался. Но так надо. Через недельку организуем и досрочные выборы в Государственный Парламент. Там всё пройдёт гладко и чинно, самым демократичным путём. Дальше…

Хулио: – Я знаю, Доменико, что будет дальше. Полетят головы губернаторов провинций и мэров городов.

Доменико: – А ты умный, чёрт возьми (нажимает кнопку, тут же на журнальном столике). Розалина, принеси нам настоящего нашего отечественного кофе и покрепче. Потом мы пригласим вас с Гортензией на деловую беседу. А пока я посовещаюсь с Хулио.

Хулио: – Страшно, что секретарь-референт президента Розалина, да и Гортензия, твой, точнее, не твой, а по сути, пресс-атташе настоящего Гонисио дель Моранго, ничего не знает о подмене. Они не ведают, что ты не настоящий президент. Ты – жалкий клон, ты… дешёвая подмена.

Доменико: – Не мели вздора, Хулио, и не пытайся меня оскорбить. Не получится! Да и разве я должен обижаться на того, кто, фактически, уже мёртвый. Сам знаешь, о покойниках следует говорить или что-то хорошее, или – ничего. О тебе лично, дешевый палач, на счету которого множество загубленных жизней людей, я не могу отозваться по-доброму. Скажу о себе. Я самый настоящий президент… от народа.

Хулио: – Какой ты, к чёрту, президент? Самозванец и самовыдвиженец! Причём сделал ты это не законным и даже криминальным способом. Но мне не понятно, почему ты считаешь меня палачом. В прошлом году, когда я занимал пост министра внутренних дел, мне просто приходилось подавлять наглые, причём, вооружённые выходки экстремистов и террористов.

Доменико:– Это были не террористы и не бандиты, а люди, доведённые до отчаяния, рабочие, крестьяне и служащие, потерявшие работу и, вообще, право на труд. Они вышли с транспарантами, плакатами и знамёнами на главную площадь нашей столицы Тосквы, и ты, ублюдок, дал приказ расстрелять из пулемётов несколько сотен людей. На тебе, Хулио, кровь! Она не смоется кровью миллионов таких, как ты, не оправдается их смертями. А ведь люди верили в демократию, в президента. Жаль, что многие добрые люди до сих пор ещё верят сказкам тех, кто обобрал их дочиста, отнял у них заводы, фабрики, богатства недр, землю… Глупо перечислять. Мафия всё смела подчистую. Им всё это за опредёлённую мзду запросто раздарили, от имени, народа первых два президента Гадалании. За какие заслуги? И почему им? На каком основании? Как они посмели распоряжаться собственностью народа? От имени государства? Что за чушь! Они, Хулио, не государство! Они внутренняя оккупация моей несчастной обескровленной Родины! Поганые интервенты!

Хулио: – Я выполнял не своё собственное распоряжение. Я вынужден был отдать приказ, и ты сам знаешь, меня потом понизили в должности, сделали поверенным президента Гонисио дель Моранго. Его телохранителем и, к счастью, его заместителем.

Доменико: – Жалкая шкура! Ты, как раз, и есть та самая кукла-марионетка на верёвочках. Ты отдал приказ молодым полицейским и солдатам стрелять по своим отцам и матерям, братьям и сёстрам, родным и близким! Как жаль, что я не могу убить тебя прямо сейчас. Но я найду возможность очень скоро убедить тебя в том, что тебе следует покончить жизнь самоубийством.