Страница 26 из 89
— Милославского? Что ты это! Да кто это тебе сказал?
— Знаю, знаю! Она у него! Верно, он её до тех пор держать будет, пока меня не сыщут. Братец узнал от своего товарища, которого встретил в саду, что меня вчера и третьего дня, по приказанию Милославского, искали по всему городу. Прощай, Варвара Ивановна!
— Куда, куда ты это? Господь с тобой! — закричала испуганная Лаптева, пустясь за Натальей в погоню. Дородность помешала ей сойти скоро с лестницы. Выбежав за ворота, Варвара Ивановна посмотрела во все стороны и, не видя Натальи, пустилась бегом к ближнему переулку, думая, что увидит там Наталью.
Во всю длину переулка ни одного человека! Только у ворот низенького дома стояла корова и щипала траву на улице. Лаптева побежала к другому переулку. И там никого нет! «Уж не бросилась ли она в реку?» — подумала Варвара Ивановна. От этой мысли кинуло её в холодный пот. Не имея сил бежать далее, она, едва переводя дух, в совершенном изнеможении побрела к дому. Недоумение, раскаяние, сожаление, страх сильно волновали её. «Что я скажу, — думала она, — мужу, когда он возвратится домой и спросит: где Наталья? Дёрнул же лукавый меня за язык! Что, если бедняжка с моих слов да бросилась в реку! Господи Боже мой! что мне делать? Да я весь век стану мучиться, что погубила душу христианскую. Не думала, не гадала я впасть в такое тяжкое согрешение! Помилуй, Господи, меня, грешную!» — В этих мыслях Лаптева начала горько плакать и усердно молиться, стоя на коленях перед образом Николая Чудотворца, которым её благословил в день свадьбы покойный отец её. После молитвы села она к окошку. «Да с чего, — начала она размышлять, — пришло мне в голову, что Наталья Петровна утопилась? Может быть, она побежала искать своего братца, чтобы с ним посоветоваться. Однако ж, зачем ей было бежать так скоро? Зачем она простилась со мною?»
Во время этих размышлений её раздался стук у калитки. «Муж! — подумала Варвара Ивановна, вскочив со скамьи в испуге. — Худо, как совесть нечиста! Бывало, прежде постучит он, и горя мало! Его же сбираешься побранить: зачем поздно пришёл, а теперь…»
Дверь через несколько времени отворилась, и вошёл Бурмистров.
— Дома Андрей Матвеевич? — спросил он.
— Нет ещё, отец мой!
— Что с тобой сделалось, Варвара Ивановна? Ты побледнела и вся дрожишь!
— Ничего, Василий Петрович. Так, что-то зябнется!
— А в горнице у вас очень тепло. Не сделалось ли чего-нибудь худого?
— Нет, отец мой, всё благополучно!
— А где Наталья Петровна?
— Она всё ещё гуляет с братцем.
— До сих пор гуляет! Да как же это, Варвара Ивановна? Я братца её встретил одного на улице, вскоре после обеда. Он сказал мне, что Наталья Петровна осталась с тобою.
— Ох, Василий Петрович! Как бы ты знал, как мне тяжко и горько! Ума не приложу, что мне делать, окаянной. Лукавый меня попутал!
— Как, что это значит?
— Покаюсь тебе во всём, как отцу духовному. Только не брани меня, кормилец мой!
— Ради Бога, скажи скорее, Варвара Ивановна, что сделалось?
— А вот видишь, батюшка. Ты сегодня с мужем шептался, как мы шли от обедни. Я и пристала к нему: скажи, о чём вы шептались? Он долго не говорил. Однако ж я на своём поставила. Он, вишь ты, без вишнёвки обедать не может. Мне в голову и приди: не дам ему вишнёвки, пока всего не перескажет. Он крепился, крепился, да наконец мне всё и рассказал; не велел только говорить Наталье Петровне.
— А ты, верно, не утерпела, Варвара Ивановна? Так ли?
— Согрешила, грешная! Хотела было её утешить и сказала только, что матушка её жива и здорова; а она привязалась ко мне. Я ей больше ничего не открыла. Пусть провалюсь сквозь землю, если я лгу! Она сама догадалась. Побледнела, задрожала, да и кинулась вон из горницы. Я за ней. Куда тебе! И след простыл! Выручи меня из беды, Василий Петрович, помоги как-нибудь, отец родной!
— Встань, Варвара Ивановна, встань! Как тебе не стыдно в ноги кланяться!
— Батюшка ты мой! Не встану! Мне совестно даже глядеть на тебя.
— Не заметила ли ты, по какой улице и в которую сторону ушла Наталья Петровна?
— Невдомёк, отец мой.
— Она, верно, пошла к Милославскому! Дай Бог, чтоб я успел остановить её.
Бурмистров сбежал с лестницы и, вскочив на свою лошадь, пустился во весь опор по берегу Яузы к мосту. Он вскоре скрылся из глаз Варвары Ивановны, смотревшей из окна ему вслед.
Опять раздался стук у калитки. Вошёл в горницу брат Натальи. Бедная Лаптева принуждена была и ему покаяться в своём согрешении. И тот бросился опрометью в погоню за сестрою.
Наконец ещё стучат в ворота. «Ну, это муж, сердце чувствует!» — шепнула Варвара Ивановна, вскочив со скамьи и отирая платком пот с лица.
— Куда ушёл хозяин? — спросил решёточный приказчик, войдя в горницу. — У ворот сказали мне, что его дома нет.
— Не приходил ещё домой! — отвечала Варвара Ивановна.
— Да где ж это он до сих пор шатается? Уж солнышко давно закатилось, пора бы, кажется, и домой прийти. А ты хозяйка, что ли?
— Хозяйка, батюшка.
— Кто ещё у вас в доме живёт?
— Приказчик Ванька Кубышкин да работница Лукерья.
— А ещё кто? Чай, дети есть?
— Были — мальчик и девушка, да от родимца ещё маленькие скончались.
— А нет ли ещё кого в доме?
— Жила у нас крестница моего сожителя, Ольга Васильевна Иванова.
— Где ж она?
— Пропала, батюшка.
— Пропала? Как так? Давно ли?
— В стрелецкие бунты, отец мой.
— В бунты? Да кто тебе сказал, что были бунты?
— Слухом земля полнится! Да вот и соседа нашего стрельцы ограбили.
— Врёшь ты! Не смей этого болтать. Бунта никакого не было. Не только говорить, и думать об этом не велено, а не то в Тайном приказе язык отрежут.
— Виновата, батюшка! Мне и невдомёк, что бунтов не было. Моё дело женское.
— То-то женское. У бабы волос длинен, да ум короток, а язык и волосов длиннее!
— Длиннее, батюшка, длиннее! Как твоей милости угодно.
— А подана ли челобитная о пропаже?
— Не знаю, отец мой. Об этом у мужа спроса.
— Чего ты указываешь! Без тебя знаем, у кого спросить! А какова приметами крестница?
— Невдомёк, батюшка. Волосы, кажись, рыжеватые, глаза иссера-карие, рот как быть водится и нос как быть водится.
— Ну, ну, хорошо! Засвети-ка фонарь да ступай за мной.
— Куда? Зачем, отец мой!
— А тебе что за дело? Скорее поворачивайся!
Варвара Ивановна, дрожа, как в лихорадке, пошла в находившуюся на конце двора, подле огорода поварню, достала огня и засветила фонарь. Лукерья, спавшая на полу, приподняла голову, поправила впросонках лежавшее у неё в головах толстое полено и снова заснула.
— Где лестница на чердак? — спросил приказчик. — Что глаза-то на меня уставила? Показывай лестницу!
Лаптева, едва передвигая ноги от ужаса, вошла с двора в сени и отперла дверь на чердак. Подходя по двору, приказчик закричал:
— Эй, вы! Не зевать! Двое встаньте у ворот. Никого не выпускайте и не впускайте! Ты Сенька, встань у погреба, ты, Федька, у конюшни, а ты, Антипка, гляди, чтоб кто с двора через забор не перелез.
Войдя в сени вслед за Лаптевой и приблизясь к двери на чердак, приказчик продолжал:
— Ну, что ж стала? Ступай вперёд да свети.
Лаптева, ни жива ни мертва, взошла на чердак. Приказчик, осмотрев все углы, сказал:
— Веди теперь на сеновал. Да нет ли ещё у тебя горницы какой или чулана? Во всех ли я был?
— Во всех, батюшка!
Осмотрев сеновал, конюшню, сарай, погреб и кладовую, приказчик возвратился с Варварой Ивановной в её светлицу. В погребе взял он мимоходом фляжку.
— Ну, прощай, хозяйка! за твоё здоровье мы выпьем, Что в этой фляжке?
— Вишнёвка, отец мой!
— Ладно! Не поминай нас лихом! Да смотри, вперёд не болтай пустого про бунты. Бунтов не было!
— Знаю теперь, батюшка, знаю! Какие бунты! Правда, не одна я про них болтаю, да всё пустое, кормилец! Знать, кому-нибудь во сне нагрезилось.