Покаяние Менгеле

— Кого мне теперь любить? Ральфа больше нет, у меня кроме него никого не было, — продолжала она выпячивать свою тоску и скорбь, хотя это скорее её горе.

Пройдя по её черным, как сия ночь, волосам, я нежно поцеловал девочку в висок.

Я чуть было не ответил на её вопрос своим желанием, ведь слишком резких движений тут делать тоже опасно.

— Там есть ещё собаки, девочка моя. У нас много хороших собак, я уверен, кого-нибудь ты обязательно полюбишь, — пытаясь поддержать разговор, прошептал я ей на ушко.

Моё желание назревало, инстинкты брали своё. На моей девочке сегодня надето такое короткое платье.

Моя рука невольно коснулась её маленькой ножки и прошлась чуть выше колена. Я остановился и посмотрел на Джину, а она уже принялась возражать. Внимание её полностью сосредоточилось на мне. Теперь она заметила, что я делаю больше, чем нужно. Джине явно не нравилось, что я шагнул так далеко. Я убрал руку с её ноги и разочаровано посмотрел в глаза моей принцессы. В её глазах ещё пылала скорбь об ушедшем друге, я теперь понял, что совершил ошибку. Она грустит, по настоящему тоскует, а я тут лезу к ней со своей романтикой. Я использовал реальную скорбь, чтобы достичь своей цели, в каком-то смысле я использовал Джину.

Играть на чувствах, что создают камень в груди, это неправильно. Меня такому не учили, нет. Инстинкты берут своё и я вынужден прибегнуть к крайним мерам. Но а что они дают? Почти ничего.

— Ты тоже скорбишь по Ральфу? Нам всем его будет очень не хватать, — её рука обвилась вокруг моей талии, а затем я почувствовал, как её губы маячат у меня по щеке. Она не решалась меня поцеловать, но даровала надежду.

И я закрыл глаза, чтобы не выкрикнуть как сильно желаю я хотя бы одного поцелуя, хотя бы сейчас.

И не смел отвечать ей, боялся всё испортить. А ведь с Джиной испортить всё слишком легко.

Она всё проходила своими теплыми губами по моей коже, а затем поставила свой волшебный поцелуй в щечку.

— Мне так его жаль…Я так буду скучать…— прошептала она мне голосом, из которого можно было понять, что она уже плачет.

Собачка скучает по собаке. Интересно! Главное, что её маленькую головку затмила скорбь настолько, что она уже не помнит ни близнецов, ни карликов и конечно, не мои опыты!

Я понимаю горе Джины, терять кого-то близкого трудно и больно, однако к этому надо привыкнуть, ведь люди умирают столь внезапно и столь часто. Мне как никому другому известно многое о смерти, я видел её в различных формах и в различных стадиях.

Но и видел ту, что смерти, казалось, бросила вызов и победила. Эта самая девушка пылает до сих пор в разуме моем, девушка, которая привела меня к Джине.

Инстинкт снова взял своё и я поймал себя на том, что смотрю на грудь Джины. В свете луны мало, что увидишь, однако я был рад даже такому слепому моменту. Моя девочка сорвала несколько колосьев и что-то из них плела, но я не мог понять как она видит в этой ночи хоть что-то. Я бы ничего про темноте такого сделать бы не решился.

А моя девочка сидела, плела что-то, затем запевала какую-то неизвестную мне песню о погибших. Она пела, а я слушал, пытаясь вырваться из под влияния инстинкта размножения. У меня внутри было настоящее сопротивление, когда снаружи всё было готово к акту. Но я не мог и я не должен. У моей девочке должно быть желание и никогда меньше. Насилие никогда не падет на тело моей девочки, никогда от меня.

Я покрепче прижал её к себе, смирившись, что сегодня не слишком удачный день для романтики. Джина уже спала, положив мне голову на плече. Из рук у неё выпал венок и я поднял его, прижав к себе.

Моя милая девочка…Моя сладкая нимфа, моя Джина. Осторожно поцеловав её в голову, я обратил взор к звездам.

Они по прежнему сияли, радуя глаз и успокаивая мою внутреннюю пылкость.

========== А я заберу тебя из самого дальнего края детства ==========

Каждый знает где он живет, с кем живет и так далее, однако это к Джине не относится.

Проблема действительно серьезная. Джина ничего не помнит. Когда она говорит о том, что хочет сбежать, я всегда спрашиваю: куда?

Естественно, она отвечает, что домой. Но где этот дом, она понятие не имеет. Она мало знает о том, где жила, с кем была и почему ездила из города в город. И я не мог не обратить на это внимание.

Один раз я даже беседу с ней по этому поводу провел.

Как-то вечером она взбунтовалась. Начала снова орать, чтобы я вернул её домой, что она вовсе не хочет со мной быть. Мне это уже давно надоело и я хотел пояснить для неё раз и навсегда, что дороги назад просто не существует.

— Ты хочешь домой, да? Но куда ты пойдешь? Куда? Ты знаешь где твой дом? Давай я тогда тебя привезу и посмотрю как тебя примут обратно! — мои нервы уже не выдерживали и я имел право сердиться на неё.

Джина заметно поникла. Она, кажется, впервые задумалась о своём доме. Я долго смотрел на неё и она мне не отвечала, казалось, ушла полностью в себя.

Я сел перед ней и взял осторожно малышку за руки. Она на минуту подняла на меня глаза, а затем снова опустила их и зарыдала.

Джина начала что-то шептать, только вот я не смог расслышать всё ей сказанное, но понял, что положение у неё оставляет желать лучшего.

— Джина, Джина! Посмотри на меня и успокойся. Ты разве не знаешь где твой дом? Разве не знаешь? Это ведь глупо! Как ты ходила в школу? — я смотрел на неё, пытаясь выяснить от чего же больше паника: от того, что я ору или от того, что она ничего не знает.

Она посмотрела на меня, однако плакать не перестала.

— Я не знаю где мой дом, на какой он улице. Но я помню как он выглядит, думаю, что смогу найти, а может быть…Не смогу, я не знаю. Но я хочу домой, только не знаю где он. Хочу туда…Куда не знаю дороги, — продолжала она.

Мне стало не по себе. От чего она не знает номер своего дома, название улицы? От чего? Неужели от неё могли это скрывать или у неё какая-то травма? Бывают психологические травмы, которые пожирают память. Я не психиатр, но представление об этом имею.

— Джина, милая, родная, разве это действительно так? — я не мог представить, что бы было, если бы всё таки она сбежала. Куда пошла? Неизвестно.

— Я не…Я не училась так как все…Я не ходила в школу, — с отчаянием произнесла она.

Я вынужден был двигаться дальше, хоть Джине давалось это очень больно. Она хорошо помнила некоторые моменты и я должен был разобраться во всём.

— Ты не ходила в школу? Но тогда почему?

Она отвела глаза, затем снова посмотрела на меня.

— Мы очень часто переезжали и родители говорили, что школа будет для меня бесполезной. Они учили меня на дому. У меня было хорошее домашнее образование, но я не верила, что я не могу учиться среди людей. Мои родители так часто переезжали, что казалось, они от какого-то бегут и этот кто-то следует за ними по пятам. Они ничего мне не говорили, совершенно. У меня было всего два друга, но мне их пришлось покинуть. Мы окончательно переехали в Берлин и тут я уже с лет четырнадцати наверное. Мои родители обосновались тут и больше не говорили о переездах, — её глазах события ещё бегали друг за другом.

Я боялся её спугнуть и только мысленно умолял продолжать. Теперь я видел хотя бы часть картины. Родители её часто переезжали. Но из-за чего? Работа? Какие-то нехорошие связи? Долги? Что-то связанное с финансовыми трудностями? Я мог лишь гадать. Если они обосновались здесь, тогда значит это что-то их уже не преследовало? Значит они нашли то, что искали? Или смогли укрыться от кого-то? Мне бы связаться с её матерью и тогда было бы можно точно сказать о данной ситуации.

К сожалению, её родителей я не знал и о фамилии Вольцоген никогда нигде не слышал. Конечно, у нас была одна знаменитость с такой фамилией, но не думаю, что Джина от его рода, тогда я бы знал.