Жена чудовища

— Хорошо, я сделаю, — Овертина до боли вцепилась в решетку, — а Тин обвинила старую графиню, причем дважды. Сначала в том, что она колдунья, потом — что она сонница. Но это пока не подтвердилось.　

— Тин говорила мне…　

— Мы разберемся, — сказала Овертина, — Валантен, я обещаю. Пока жива, я не прощу тех, кто так нам задолжал. Демоны на вас, лорды Айды! — воскликнула она вдруг, он вздрогнул, — почему вы позволили так себя провести?!　

Он не ответил, лишь тихонько рыкнул.　

— Кстати, про Тин, я должна вам кое-что рассказать…　

— Да? — он даже вздрогнул слегка, и посмотрел тревожно, — что рассказать?　

— Я должна, видимо. Когда мы ехали из Синего замка, она всю дорогу твердила мне, что любит вас, и что вы лучший мужчина в Грете, а ей повезло, как никому. Уж не знаю, с чего она так решила! И она сокрушалась, что ни разу не сказала этого вам. Так и было, клянусь. Так что, считайте, что она вам это сказала.　

Валантен Айд потерся лбом о решетку, и когти опять звякнули.　

— Спасибо, Овертина, — сказал он глухо.　

— И маленький подарок, вот. Кажется, он должен вам понравиться, — она достала из сумочки платок Тьяны и протянула его через решетку, Валантен тоже протянул руку и взял.　

— Тин?.. Спасибо, Овертина, — повторил он и намотал кусок шелка на ладонь, и поднес к лицу, прикрыв　 ненадолго глаза, — подарок великолепен. Самый лучший.　

— Я не сомневалась.　

— Тин постоянно говорила, что не видит во мне зверя, — сказал он еще глуше. — Что я для нее человек, который просто не может снять шкуру. Мне даже казалось, что это так и есть.　

Они опять немного помолчали.　

— Овертина, выполните мою просьбу, — сказал Валантен, — не нужно вам смотреть на то, что будет завтра.

Не приезжайте завтра на площадь. Это представление того не стоит. Обещаете?　

— Хорошо, я не приеду на площадь. Валантен, давайте помиримся? — она протянула руку, — чтобы ни было, не сердитесь на меня.　

— Разве мы ссорились? — он опять усмехнулся, и коснулся ее пальцев. — Прощайте, Овертина. Простите меня за то, что я десять лет назад подкинул вам шмелей в шкатулку для рукоделия, ведь они вас не покусали, да? И за другое, что вспомните, тоже простите. И скажите Тин, что я ее люблю. Ведь и я ей, кажется, этого не говорил.　

— Прощайте, Валантен, — сказала она, — я передам.　

Ее глаза предательски щипало, когда она шла по бесконечным коридорам обратно, когда прощалась в лордом Свани. Тот смотрел со спокойным сочувствием — за долгую службу здесь он уже немало повидал.　

— Завтра… вам полагается место на скамье среди высоких лордов. — сказал он.　

— Не нужно. Я не приеду завтра.　

— Понятно. Если передумаете, миледи, то приезжайте у Западным воротам и назовитесь начальнику караула, я предупрежу. Он проводит вас в башню. Будет видно хорошо.　

Герцогиня молчала, и он добавил:　

— Просто иногда мы в последний момент понимаем, что некоторые вещи необходимо видеть. Даже казнь — это не только казнь.　

— Благодарю. Я подумаю, — не стала возражать Овертина.　

Она искренне собиралась выполнить просьбу Валантена и не присутствовать на завтрашнем действе.　

Преступников казнят на рассвете, так повелось в Грете испокон веков. Герцогиня при всем желании не могла проспать, потому что так и не сомкнула глаз этой ночью. Но и незадолго до рассвета все еще никуда не собиралась. Передумала в последний момент. Как там сказал лорд Свани, «некоторые вещи необходимо видеть». Вот и ей, наверное, необходимо. Толпа на площади — это неинтересно, толпа собралась поглазеть на лорда Чудовище, и на то, как ему отрубят голову. Потом будут рассказывать об этом внукам, как же, вряд ли в Грете опять появится Чудовище. Это событие, которое запомнят. А она, Овертина Айд, посмотрит на высоких лордов. Какие у них будут лица в этот момент? И да, на Каридана она посмотрит особенно внимательно, если он будет.　

И она велела закладывать карету.　

Улицы перед Синим замком оказались заполнены так, что пришлось объезжать, а потом дорогу карете перегородили груженые фуры, которые не могли разъехаться. Когда Овертина добралась до замка, солнце уже поднялось. Но люди не расходились, слышно было, как напряженно, неудовлетворенно гудела площадь. Похоже, не только Овертина опаздывала.　

Она назвалась, и ее проводили в башню. У окна стоял стул и можно было задернуть штору, если не хотелось, чтобы ее видели снизу. Она настежь открыла раму окна, а штору задернула, оставив небольшую щель. Из окна был отлично виден и эшафот, и помост с длинной скамьей для важных персон, и слышны крики внизу, и людское негодование оттого, что приходилось ждать. Для короля поставили бы кресло, кресла не было — Клайдергар не собирался присутствовать.　

Солнце поднялось уже довольно высоко, площадь гудела, и эшафот и помост пока пустовали. Это было необычно, и Овертина уже была готова поверить в невероятное — что случилось чудо и казнь отменена.　

Еще один час, и еще один…　

Шум усиливался, но никто не расходился. И Овертина ждала, чувствуя, что долго не выдержит. И наконец забил барабан, и важные персоны вышли из замка и по ковровой дорожке прошли на помост, расселись на скамье. Министр Каридан сел на крайнее место. И опять барабан…　

Значит, казнь состоится.　

В дверь стукнули, зашел офицер-стражник с подносом, на котором стоял кувшин и стаканы.　

— Лимонад для вас, миледи, — он налил напиток в стакан.　

— Что там производит? — спросила она.

— Задержка, миледи. Говорят, обсуждали очередной доклад тайников. Опять собрали арлинов, тех, кто смог быть.　

— И?!　

— Приговор не изменился, миледи…　

Барабан загремел опять, теперь извещая о появлении палача и приговоренного. И они показались, палач с мечом, за ним Валантен Айд, а вокруг — его последний эскорт, десятка три стражника с пиками наперевес. И еще руки Валантена были скованы короткой цепью, а дополнительная стража стояла вдоль их пути — те, кому надо, наверное, помнили, что когда-то лорд Айд справился с целым отрядом. Валантен уверенно шел за палачом, казался спокойным, даже безучастным. Вот он следом за палачом взошел на помост. Вот стали читать приговор, медленно и внятно, так, что голос читающего далеко раскатывался над площадью, Овертине было слышно каждое слово. Но она не слушала.　

Вот помощник палача положил на плаху снопик соломы, и палач разрубил его одним ударом.　

Овертина смотрела на Каридана — он улыбался.　

— Ненавижу, — прошептала она.　

В толпе засвистели, и кто-то бросил камень, который ударил Валантена по плечу. Вряд ли это причинило ему боль, но заставило очнуться. И Лорд Айд рванул цепь, которая громко звякнула, но не порвалась, и заревел так, что этот рев. никак теперь не человеческий, услышали не только на площади.　

Толпа замерла испуганно, стало совершенно тихо.　

— Эй, Каридан, — крикнул Валантен, — когда будешь на моем месте, вспомни, что я ни в чем не виноват!　

Тут уж первый министр никак не мог промолчать.　

— Ты виноват, Айд! — заорал он в ответ, — это так же верно, так то, что ты до смерти не снимешь свою паршивую звериную шкуру!　

По площади прошла волна шума, и опять затухла — кто бы мог подумать, что представление будет таким захватывающим.　

Палач достал платок, чтобы завязать Валантену глаза, тот покачал головой — не надо. И вдруг он рухнул на колени и опять заревел, как от сильной боли, и так рванул цепь, что она лопнула. А он упал и забился, и на несколько мгновений его словно заволокло дымкой, а потом, когда рассеялась дымка…　

Овертина вскрикнула, и вцепилась зубами в тыльную сторону своей ладони. Она смотрела, и не могла поверить. Впрочем, не одна одна…　

Кто-то испуганно завопил и запричитал, но в основном люди и вокруг эшафота, и на скамье для высоких персон молчали, пораженные увиденным. На месте л орда-чудовища теперь лежал определенно кто-то другой.　

Вот этот другой сел, рассматривая свои руки и как будто их не узнавая. Просто человек, высокий, широкоплечий и худой, с отброшенными на спину темно-русыми волосами, и руки у него были тоже обычные, человеческие, с длинными пальцами. На его руках болтались обрывки цепи, и он просто снял с запястий железные кольца и бросил в сторону — теперь кольца были велики и снялись свободно.