Страница 190 из 206
Борис пару мгновений молчал, но потом проговорил глухо, не поворачивая к Лизе лица:
— Я думал, ты мертва. Искал тебя все это время. Только недавно перестал, когда maman удар хватил. Всю Москву перевернул. К Щербатской на поклон ходил. Я только после понял — ежели б ты желала, сама бы пришла ко мне. Еще тогда, когда из Заозерного бежала. Как к Александру пришла ныне, по своей воле.
Борис резко повернулся и обхватил ладонями колени Лизы через тонкую ткань платья. Все произошло так неожиданно, что она даже не успела отстраниться или как-то возразить.
— Прости меня, ma bien-aimée! Прости меня, что не уберег брата твоего. Эта смерть на мне и только на мне. Ежели бы я мог! Я не должен был… и привозить тебя сюда не должен был в первую очередь. Сам все разрушил. Сам! За мечтой отца погнался и потерял. Свою мечту потерял…
Он снова закашлялся. Приступ был так же силен, как и прежний. Лизе даже показалось, что его грудь вот-вот разорвет от этого кашля. Он выпустил ее ноги, чтобы достать из кармана платок и, отвернувшись, прижал его к губам.
— Ты нездоров! — Лиза стремительно опустилась подле него на колени.
— Нет, это просто… это от волнения бывает, — устало произнес Борис, сжимая платок в кулаке. — Раньше приступы были редки. А после грудной все чаще и чаще стали. От волнения все больше. Я писал тебе… я ведь писал тебе об этом в письме, что оставил у фельдфебельши в Рождественском. И графине все рассказал, когда письмо для тебя у нее оставлял, как ты просила. Ты ведь все знаешь.
Только сейчас Лиза вспомнила о письме, которое так и не прочитала, и мучительно покраснела от стыда. Оно осталось на постоялом дворе и сгорело с остальным ее багажом. Поэтому Лиза просто промолчала, надеясь, что он не обернется и не разгадает ее смятение.
— Все, что я написал, — истинная правда. Нет таких слов, чтобы сказать, как я сожалею обо всем. И я хочу, чтобы ты была счастлива. За нас обоих, — Борис замолчал на некоторое время, а потом продолжил, убирая платок в карман: — Потом расскажешь ему все. Чтобы он знал. Не хочу самолично раскрывать истинных причин. Je… je suis un lache[409]. Не хочу видеть его глаз, когда он узнает правду. Обо всем. И что отец его оказался мерзавцем без души и сердца. Я и ma tantine просил не рассказывать Alexandre о родстве нашем.
— Пульхерия Александровна знает?.. — в изумлении ахнула Лиза.
Борис грустно улыбнулся.
— Не обо всем. Только про родство. Никогда бы не сказал ей… и не хочу, чтобы она знала, каков я подлец. Дай слово, что не скажешь ей! — Его пальцы снова сжали ее колени через платье. — Ее душа чиста, как у ангела. Она единственная пыталась помочь семьей моей. Все хлопотала перед мерзавцем-братом. Мы все, пожалуй, мерзавцы. Как и тот, с кого все началось. Выкинувший своего сына из жизни и вымаравший его имя из всех бумаг. Все одного рода. La pomme ne tombe jamais loin de l’arbre[410]. Правда, Александр оказался иным. Я ведь так хотел ненавидеть его, как ненавидел его отца! Но все же… все же… сперва полагал, что он прознал обо всем и в ловушку зовет, когда о помощи попросил.
— И все же ты здесь, — проговорила Лиза медленно, только сейчас начиная понимать причины, что привели Бориса в Заозерное.
— И все же я здесь, — повторил он ее слова. — Коли ловушка, так не страшно мне ныне шагнуть в нее, так решил. А коли нужда… что смогу, как всегда…
— Почему? — спросила Лиза. Сердце сдавило от сочувствия к нему, настолько он сейчас открылся ей в своих переживаниях.
— Черт его знает! — Борис усмехнулся дрожащими губами. — Я хотел отомстить за своего отца. Подобрался так близко, что оставался всего миг. Единственный миг, и все было бы кончено. И во время разбирательств о венчании, и во время судов из-за его дуэлей, и уж тем паче после мятежа на Сенатской. Я смотрел на все это и задавал себе вопрос: неужто он должен быть графом Дмитриевским? Неужто заслуживает того? Человек без чести, как и его отец, что презрел долг перед Отечеством и откупился во время войны. В то время как мой отец лишился руки во время боя под Малоярославцем и получил сильнейшую контузию. Знал бы Григорий Дмитриевский о деяниях своих потомков, полагаю локти бы искусал в кровь от досады. Да теперь все пустое! Как бы то ни было, все уже решено. Глупо играть против судьбы, верно? Думал, что смогу… сумею вернуть то, что наше по праву. Но я забыл позднее… Не знаю, что мешало — крови ли родство или близость душ? Я все думал и думал — зачем мне все это? К чему? Что за справедливость будет такая? Но графиня… Когда она хлестала меня злыми словами про дворянство молодое, про корни малоросские… словно старый граф Дмитриевский некогда в письме к отцу. Тот написал, что подаяния не дает, его на паперти просят, что родства с потомками холопов не имеет… И как затмение нашло!
Борис вдруг резко поднял голову, словно очнулся ото сна. Улыбнулся грустно, заметив блестящие от невыплаканных слез глаза Лизы.
— Все пустое. Нет нужды нынче говорить об этом. Не хочу, — проговорил он отрывисто. — У каждого свой крест и своя судьба. Я выбрал свою, и только мне жалеть о содеянном. Я написал все в письме, опустив личное, чтобы не тревожить попусту Александра. Только факты. Посему вы смело можете показать и ему. Письмо в ваших покоях…
Это отстраненное «вы» было попыткой воздвигнуть стену, которая и должна была по нынешнему времени существовать между ними. И Лиза видела, как тяжело ему отстраняться от нее, отдалять от себя. Она хотела было заговорить, но он прервал ее нетерпеливым жестом.
— Я помогу Александру, не тревожьтесь. Я бы и так вытащил его из этой истории, но нынче я перед ним в долгу вдвойне за то, что он сделал для меня. Вернул вас с того света, как сказала tantine. Заверяю вас, волноваться нет нужды. Это всего лишь месть обиженной женщины. Не думаю, что она причинит много вреда, — и, заметив мелькнувший в глазах Лизы вопрос, добавил: — Это история Александра. Он сам расскажет, когда вернется.
Голос Бориса звучал так уверенно, что Лиза поверила ему без раздумий. Она сжала его руки в порыве благодарности, и он грустно улыбнулся ее радостному волнению. Но рук не отнял, словно наслаждался этими прикосновениями.
— У меня кое-что есть для вас, — проговорил, наконец, Головнин и, явно нехотя выпростав пальцы из ее ладоней, полез в карман жилета. А после протянул ей небольшой искусно выгравированный медальон. Легкий щелчок, и откинувшаяся крышечка явила ее взгляду лицо, черты которого успели потускнеть в Лизиной памяти.
— Я взял его рисунок и отнес к художнику, а после заказал медальон, — пояснил Борис. — Для тебя, ma bien-aimée. Хотел сделать подарок.
Внутри медальона была не только миниатюра, но и кольцо светлых волос. Лиза не смогла сдержать слез, когда коснулась кончиками пальцев локона покойного брата.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — произнес тихо Борис, заметив ее слезы. — И Alexandre составит твое счастье, я твердо уверен. Потому что ты делаешь его лучше. Ты всех и вся делаешь лучше. Потому что ты — жизнь и свет, помнишь? Ты сама жизнь. И ты будешь счастлива. Я хочу, чтобы так было, ma bien-aimée!
Борис вдруг обхватил ладонями ее лицо. Прислонился лбом к ее лбу и заглянул в широко распахнутые голубые глаза.
— Ты будешь счастлива, ma bien-aimée. Потому что никто не заслуживает этого более, чем ты. После всего… Я хочу, чтобы так и было. Все грехи на мне, ma bien-aimée. На тебе нет вины никакой. Так и знай. Ты по-прежнему светла и чиста, как ангел. И ты будешь счастлива. Нет, не плачь. Я не хочу, чтобы ты плакала…
Он поймал пальцами капельки слез и легкими движениями смахнул их с ее щек. А потом коснулся поцелуем ее лба, прямо у края волос. Мимолетно. Но в его движениях после, в резкости и поспешности, с которой он отстранился и встал на ноги, угадывалось, как сложно и тяжело ему сейчас, и как бы он хотел не отпускать ее из своих рук.
— Я бы желал знать, что вы простили меня, — прошептал Борис. — За все, что я сделал.