Страница 13 из 206
— Вы вольны, ma fillette, в своих желаниях. Вам нет нужды сидеть подле меня ежечасно в душных покоях, — заверила Софья Петровна дочь прошлой ночью. — Говорят, у Дмитриевского удивительной красоты цветы в оранжерее… Его отец, а затем младший брат-покойник весьма увлекались садоводством, и растения в Заозерное привозили со всех концов света. Вам, определенно, стоит на это взглянуть. Быть может, граф мог бы… разумеется, в присутствии его тетушки.
О, как же будет разочарована мать явным нежеланием Дмитриевского быть любезным хозяином! Нет, разумеется, за каждым Лизиным движением следили глаза, а каждую просьбу бросились бы тут же выполнять… Но все это было совсем не то, что так тщательно планировала прошлым вечером мадам Вдовина.
Хотя одного из Дмитриевских Лиза явно заинтересовала. Как она подозревала, не своей наружностью или иными свойствами, а исключительно тем, что была новым лицом среди известных ему особ женского пола. Лизе доводилось видеть на балах подобных молодых людей — всегда одетых с иголочки, готовых приволокнуться не столько из чувств, сколько репутации ради. Именно против таких неизменно и велись беседы перед теми редкими выездами, что случились до этого момента в жизни Лизы.
— Позволите ли вы проводить вас? — одновременно с ней вышел из столовой Василь, прекрасно зная, что она ответит отказом на его предложение. И получив ожидаемое, он вдруг неожиданно для Лизы протянул руку в ее сторону, заставляя ее сердце скакнуть в груди высоко, едва ли не к самому горлу.
— Vous permettez![47] — она так резко отшатнулась от него, что едва не упала. Испуганно распахнула глаза, желая слиться сейчас со стеной, к которой отступила и прижалась лопатками.
В комнате стало так тихо, что было слышно редкое звяканье приборов о фарфор из столовой, где лакеи под присмотром буфетчика прибирали стол. Интересно, что будет, если Лиза кликнет их сейчас? И отчего она замешкалась всего на миг, пытаясь удержать соскользнувшую с ноги туфельку, у которой развязалась лента? Отчего не окликнула Зубовых, что спешно удалились от нее, будто от заразной?
— Вы позволяете себе вольности, сударь! — Лиза выровняла дыхание и смело подняла голову, чтобы встретить взгляд стоявшего напротив мужчины. — Мы не равны ни по чину, ни по положению, но я запрещаю вам поступать в отношении меня подобным образом. В столице вы вольны брать за руку без позволения на то, как свыклись, вестимо, но я прошу вас впредь не позволять себе… Ни словом, ни поступком!
Глаза Василя подернулись какой-то странной дымкой, за которой Лиза тщетно пыталась угадать его мысли. После чего он подчеркнуто вежливо поклонился.
— Я приношу свои глубочайшие извинения, коли доставил вам огорчение или тем паче — нанес обиду. Не было такого умысла. Лишь ослепление вашим прелестным ликом. Ежели позволите, я бы все сделал, чтобы загладить мою вину перед вами, mademoiselle Lisette.
— Mademoiselle Вдовина, — поправила его Лиза, всем своим видом говоря: «Не забывайте о границах!» — Или Лизавета Петровна, s'il vous plaît[48].
При этих словах Василь усмехнулся, одновременно и похожей, и такой отличной улыбкой, уже так хорошо знакомой Лизе. «Нет, — подумала она, — не такая улыбка у кузена его сиятельства. Нет в ней чего-то, что заставляет постоянно возвращаться взглядом к губам. Или чего-то, что заставляет вспыхивать, как огонь…»
— Прошу вас, — Василь с легким поклоном отступил в сторону, всем видом показывая почтение к ней, по-прежнему прижимавшейся спиной к шелку, которым были обиты стены комнаты. Почтение, казавшееся совсем иным при той иронии, что звучала в голосе мужчины. А потом оба повернулись на звук открывшихся дверей из соседнего салона и взглянули на лакея, от неожиданности застывшего на пороге.
— Чего тебе? — грубо бросил Василь, не скрывая своего раздражения.
— Его сиятельство приказали за барышней ходить, — проговорил лакей, склоняя голову в подобострастном поклоне. — Опасаются, что заплутает в доме, коли интерес проснется к тому. Аль в парке… За ней ходить приставлен, коли воля ее на то будет. Покамест не отошлет прочь.
— А вот и ваш провожатый, Лизавета Петровна, — проговорил Василь, отступая еще на несколько шагов. — За сим прошу простить меня — разрешите откланяться…
Он резкими шагами вернулся в столовую, где нетерпеливо бросил буфетчику: «Бордоского подай! Да побыстрее!» А Лиза, сжимая похолодевшие, несмотря на тепло комнат, ладони, направилась к лакею, ожидавшему ее в дверях.
Впервые она была так смела в своих словах и действиях, поступив, как велели ей разум и сердце. Впервые позволила себе говорить то, что действительно думала, а не скрывать свои мысли и чувства за тенью ресниц, опуская взор. Удивительное чувство!
Возвращаться в покои к матери Лизе совсем не хотелось. Потому что в этом случае чувство легкости и маленького триумфа, которое сейчас распирало грудь, могло быть довольно быстро разрушено под гнетом нравоучений и упреков.
— Любезный, я видела здесь бельведер. Возможно ль глянуть на Заозерное с той высоты? — решение пришло в голову совсем неожиданно.
Лакей поклонился девушке и пропустил ее вперед, а сам пошел неслышно позади, при необходимости подсказывая путь до лестницы к бельведеру.
Вначале подъем был широк, а ступени достаточно низки, и Лиза легко поднималась, не чувствуя никакого затруднения. Последний же пролет оказался крутым, со ступенями повыше, и у нее даже дыхание сбилось, когда она наконец-то ступила в круглое помещение с высокими окнами, через которые солнце, стоявшее над усадьбой, щедро разливало свои лучи. Но тут же выровнять дыхание не сумела, стояла, совсем позабыв дышать, зачарованная видом, открывавшимся ей с высоты.
Белая гладь, которой покрыла метель за ночь и парк, и поля, что виднелись слева от длинной аллеи, ведущей к воротам усадебным, и полоса леса вдали. И одинокий всадник как темное чужеродное пятно на этой ослепительной белизне зимы…
Лиза шагнула к окну и приложила ладонь к холодному стеклу, закрывая всадника, скачущего по широкой аллее прочь от дома, словно стирая его из великолепной картины зимнего утра. Но он вскоре вновь появился на ней из-под кончиков ее пальцев. «Его так просто не убрать, как бы ни желалось того», — с усмешкой подумала Лиза.
Позади тихонько кашлянул лакей, что стоял у балюстрады в ожидании ее дальнейших распоряжений. Забывшая в тот миг о чужом присутствии за спиной, девушка с легким недоумением оглянулась на своего провожатого, который тут же поклонился ей, опустив глаза в пол. Провожатого или все-таки надзирателя?..
Лиза вспомнила внимательные взгляды Дмитриевского, когда она отвечала прошлым вечером на расспросы гостей имения. Его редкие фразы, обращенные к ней. В чем он мог заподозрить двух одиноких спутниц, минующих его земли по пути из Нижнего Новгорода в столицу? Несчастных и обделенных судьбой женщин, у которых не осталось иного пути, как ловить удачу за хвост среди блеска и великолепия Петербурга. Тех, кто был никем в сравнении с его властью, его богатством и его положением…
Лиза наблюдала за всадником, пока тот не скрылся из вида. А потом, не оборачиваясь к лакею, бросила:
— Ступай вон! Одна побыть желаю…
Она ожидала возражений или настойчивого молчаливого присутствия. Была уверена, что слова, которыми сопроводил свое распоряжение Дмитриевский, были сказаны лишь для вида и только. Потому сильно удивилась, когда спустя время обернулась к лестничной балюстраде и обнаружила, что осталась одна. И почувствовала себя в тот же миг несколько разочарованной тем, что снова не смогла понять намерений графа. А если не можешь понять сущность человека и разгадать его мысли, то, как скажите на милость, переиграть его?..
— Mauvais présage[49], — прошептала Лиза, вспоминая ненастье, кружившее за окном прошлой ночью. И похолодело сердце на миг в странном предчувствии.
Глава 4
На третью ночь пребывания в Заозерном Лизе вновь приснился этот сон. Ей снилось серое небо над головой, каким оно обычно бывает в сумерки или в зимний ненастный день. И бескрайние просторы снега вокруг, не такого искрящегося, каким она видела его в прошлые дни, а какого-то странного цвета. Он не был ослепительно белым, скорее стремился слиться с небом не только по линии горизонта, но и по оттенку.