Страница 15 из 26
Жукан усмехнулся и спросил:
– Монастырь мужской или женский?
– Мужской. В поместье покуда жена Варвара с сыновьями Юрием и Василием проживают.
– А чего на Москву не заберешь?
– Думаю по осени забрать. Дом к концу лета на подворье закончу и перевезу семью, землю же внаем сдам.
– Сколько лет старшему?
– А ты от рождения такой любопытный?
– Не хочешь, не отвечай.
– Ты о себе расскажи.
– Мне-то чего рассказывать? У родителей тоже поместье под Серпуховом, но дела худо идут. Жениться не успел, да и не хотел, не имею желания и сейчас. Если и женюсь, то на бабе пусть старше, но с достатком.
– Значит, ты человек расчетливый, да, Прохор?
– Да. Только вот как выпью лишку, так всю расчетливость и рассудительность в момент теряю. Вместе с памятью. Злой становлюсь, задиристый. А здоровья-то хватает, под руку не попадайся.
– Тогда чего мы решили к немцам в кабак пойти?
– А куда еще? Я не всегда принимаю лишку. Гляди, как задираться по мелочи начну, веди из кабака на улицу. Тебя послушаю, мужик свой, да еще и начальник. Но ты про старшего сына не сказал. Ему поди тоже скоро на службу определяться?
– Рано еще. Ему двенадцать лет. Ох и умный малый. У меня родственники в Угличе служили, когда там бунт поднялся после гибели царевича. Так они говорили, что очень уж мой Юшка на царевича похож. И ликом, и статью, и даже повадками. Он на год старше убиенного царевича. Сейчас тому одиннадцать годков было бы.
Жукан огляделся и тихо спросил:
– Послушай, Богдан, а ты веришь слухам, будто царевича зарезали доверенные люди Годунова, которых тут же растерзала толпа?
– Кто его знает, Прохор, как там было на самом деле. Но родственники сказывали, бунт тогда поднялся нешуточный, даже стрельцы поначалу ничего сделать не могли. Да и потом тоже. Все само собой успокоилось, как Шуйский туда приехал и начал следствие. А сам ты-то как считаешь, гибель царевича Дмитрия случайна?
– Сам подумай, кому выгодна гибель царевича? Годунову. Сестра его, царица Ирина, дочку родила. Ей годик всего, а еле жива. Народу сказывают, что хворой родилась. Но дело не в этом…
– Ты думаешь, что Борис Федорович собственную племянницу изводит?
– Так люди говорят. На престол метит Борис Федорович.
– Так род Романовых права на него имеет.
– Кто бы ни имел, а царем скоро Борис Федорович Годунов станет.
– Да нам-то какая разница?
– Людей, недовольных Годуновым, на Руси слишком много. Как бы народ друг на дружку не пошел. Это страшно. Кровь прольется реками.
– Ну уж и реками. Ладно, Проша, поговорили и довольно. Вот слобода, а вон и кабак. Надо в лавке закуски какой-никакой прикупить. В кабаке-то еды никакой не держат.
– Я пару пирогов с собой взял. Этого хватит.
– Значит, глядеть за тобой надо, чтобы не напился?
– Как пойдет, Богдан. Но лучше уведи, даже если сопротивляться буду.
– Ну тогда не серчай, если малость покалечу.
– Ты не сильно. А то перестараешься. Сам-то тоже по пьяному делу не особо спокойный!
Питейное заведение представляло собой одно большое помещение с проходом посредине до стойки, за которой на высоком табурете восседал кабатчик Николас Обертен и поглаживал пышные усы. Этот уроженец Голландии обосновался на Москве лет пять назад и тут же открыл питейное заведение. Он знал, насколько люди на Руси охочи до спиртного. Ему помогала супруга, худая, угловатая, но работящая Хелен.
День был выходной, народу много. Люди сидели на лавках за длинными столами, больше иностранцев, но хватало и местных.
Стрельцы выбрали себе место у самой стойки, рядом со столом, за которым о чем-то спорили литовцы. Их язык был знаком Отрепьеву, но они разговаривали так быстро, что он не мог понять, о чем шел разговор.
Он повернулся к стойке.
– Никола, а дай-ка нам две кружки пенника. – Обертен подозвал жену, она выставила перед стрельцами, пришедшими сюда в обычной одежде, кружки с хлебным вином.
Жукан достал пироги, протянул один Отрепьеву.
– Держи, сотник. С капустой. Люблю их, а ты?
– По мне лучше с яйцом и луком, но и с капустой ничего.
Стрельцы выпили по паре глотков.
Жукан взялся за пирог. Тут один из соседних литовцев вдруг схватил своего земляка за грудки и толкнул к проходу. Тот зацепился за торец лавки и загремел прямо на стол стрельцов, опрокидывая их посуду.
– Ах ты, черт нерусский, – закричал Жукан, облитый пенником. – Куда прешься? – Он столкнул литвина со стола и заявил второму: – Вы чего творите? Не дома! Там себе такое не позволяете, а у нас можно?
– Ты пьешь, мужик? Вот и пей! Не в свое дело нос свой сопливый не суй! – прорычал тот.
Тут уж возмутился Богдан:
– Ты кому это говоришь, собака?
– Тебе, русская свинья!
Отрепьев стерпеть этого не мог, почти без размаха ударил кулаком в физиономию литовца. Тот перелетел через соседний стол, ногами сбивая посуду.
Видя такое дело, Хелен тут же скрылась из зала, кабатчик же попытался остановить начинавшуюся свару. Но куда там.
Местные мужики словно ждали этой минуты. Они встали из-за столов и бросились на иноземцев, несмотря на то, что те продолжили сидеть тихо. Русским нужна была драка. В ней активно участвовали и стрельцы.
Никто не обратил внимания на того литовца, которого сбил с ног Богдан. А он оказался у него за спиной, схватил со стойки кабатчика нож и всадил его под лопатку Отрепьеву. Тот охнул, изогнулся и рухнул на пол.
Жукан бросил молотить полного поляка, бросился к сотнику. Тот был мертв.
Убийца же попытался уйти черным ходом, но ему помешала Хелен, за какой-то надобностью вдруг оказавшаяся в узком проходе.
Жукан набросился на него, вытащил обратно в зал и крикнул:
– Мужики, литвин стрелецкого сотника зарезал. Бей его, собаку!
Услышав об убийстве, да еще стрелецкого начальника, народ поспешил ретироваться. Однако кто-то позвал пару стрельцов, которые находились поблизости и были вооружены. Те вбежали в трактир. Избитый до беспамятства убийца лежал рядом с жертвой.
Весть о смерти стрелецкого сотника дошла до Галича через неделю, когда Богдана Отрепьева уже похоронили. Варвара Отрепьева собралась в Москву. Юрий напросился вместе с ней. Василий оставался под присмотром няньки, нанятой на время. Варвара ехала проведать могилу мужа и получить в приказе бумагу о его смерти. Она имела право на пособия и льготы.
К началу июня мать и сын приехали в Москву. Они шли по площади, забитой народом.
Молодой человек в простой одежде едва не столкнулся с Варварой, еле успел отпрянуть в сторону.
Женщина от неожиданности вскрикнула. Сын встал перед ней. Мальчишка был готов защитить мать.
Молодой человек вдруг побледнел и пробормотав:
– Царевич? Господи, спаси и сохрани! Как же это?..
– Ты чего несешь-то? – придя в себя, спросила Варвара. – Какой еще царевич? Отрепьевы мы из Галича. Батюшка наш Богдан помер тут.
– Да, конечно. Обознался я, виноват, простите. – Молодой человек скрылся с глаз.
Варвара лишь пожала плечами, а вот Юрий же запомнил эту встречу.
Молодой человек выждал за углом некоторое время и пошел следом за ними.
В доме князя Ивана Дмитриевича Харламова, стоявшем на Якиманке, в данный момент гостил Иван Петрович Губанов, служивший царским наместником в Новгороде. Он обладал тем же высоким титулом. Князья видели, что Борис Годунов узурпировал власть. Они симпатизировали Романовым, считали их законными наследниками русского престола после гибели царевича Дмитрия.
Хозяин дома и гость позавтракали и перешли в большую горницу, где устроились в деревянных креслах, покрытых красной яркой материей.
– Так ты, Иван Петрович, говоришь, что и тебя не обошло следствие по Угличскому делу? – спросил Харламов.
– Не обошло. Мария Федоровна собиралась бежать в Новгород вместе с семьей. Я обещал помочь, потому как понимал, что Дмитрий стоит на пути Годунова к престолу и тот готов его извести. В июне Нагие с царевичем должны были уйти из Углича. Я подготовил все для их приема, тайно встретился близ Киева с Константином Константиновичем Острожским.