Страница 3 из 20
Гиды все с севера, из Харбина. В бессмысленно дорогие рестораны нас привозили именно они, разводя руками, что если уж в дорогих кое-какисто, представьте, что в дешевых. Это была неправда, но через три дня уже привыкаешь, что здесь все пытаются тебя «развести». В одном из этих дорогих (а надо заметить, на острове всё дороже, чем во Вьетнаме и Таиланде, и цены на «китайщину», которая символ дешевки, кажутся завышенными) я оказалась в компании двух туристов из Якутии и пожилой женщины, директора института из Хабаровска. В их институте все эти китайские гиды и учатся по обмену: русские, которые едут в Китай, по словам директрисы, стремятся там остаться любой ценой: уровень жизни в Харбине намного выше. «Да и Китай рядом, а Москва далеко. Сейчас китайцы строят новый город прямо на границе, хабаровчане мечтают туда переселиться». Китайцев и в самом Хабаровске – половина, происходит постепенное слияние. Китайцы завоевывают территории не танками – телами. Дальневосточные девушки, по словам директрисы, мечтают выйти замуж за китайцев: они и мужья хорошие, и работящие.
По сравнению с русскими китайцы, конечно, очень трудолюбивы, а для них самих образец трудолюбия – японцы. Япония – единственная страна, которую они ненавидят, и все же уважают, как они говорят, за трудолюбие. Слово неточное. Вижу в городе Санья машину: один в один Ниссан Ноут, только значок стоит не ниссановский, а какой-то китайский. Уверена, что это не производство по лицензии, а как со всем остальным: китайцы могут воспроизвести внешний вид, сымитировать, а придумать, разработать и не кое-какисто исполнить – нет. Не различают, как звук «р», им и так сойдет. Очень похоже на Россию, где планка кое-какистости стоит еще ниже. Братьями китайцы считают корейцев, как южных, так и северных («а чем плохо чучхе?»), мне удалось вырвать у них признание и об отношении к русским. «Русские шумные, громко разговаривают, – начинает гид, лучше всех чеканящая «р» (я это же сказала бы о китайцах. Скажем, в Таиланде они легко распознаются именно по шумности и бесцеремонности). – Русские злые, любят драться, убивают». Трудно не согласиться. Русских либо грозные цари пускают в расход, либо сами друг друга сживают со света. Юра из Якутии, из Мирного, занимающийся мелким бизнесом и работающий в Алросе, рассказывает: «У нас – всесилие и безнаказанность чиновников, коррупция достигла таких масштабов, что основную часть цены чего бы то ни было составляет потраченное на взятки». «С выборами мэра, – говорит Юра, – тоже нечисто: выбрали не того, кого хотело начальство, так результаты на следующий день подделали, не стесняясь. А правды не добьешься. Один у нас нашелся правдоискатель, так ему наркотики подбросили и упрятали за решетку. Больше дураков нет». Жить в России – совсем не то, что в Москве. Чтобы куда-то поехать, надо сперва добраться до столицы, подать на визу, где-то жить, пока ее не получишь, так что якутские жители, у кого есть деньги, ездят только в безвизовые страны. И обходится им это втридорога по сравнению с москвичами.
Социализм, тоталитаризм, – подумалось мне на острове Хайнань – это наказание для дурных народов. Неспособных к самоорганизации, самоконтролю, лишенных стимула быть лучше. Чтоб не все передрались и не всё разворовали, чтоб хоть что-то делали. «Социализм – это учет и контроль» – была такая формула, но дело не в том: во Франции контроль в сто раз строже, чем в Китае, но у французов в подкорке заложено представление о совершенстве (потому вкус, красота, ухоженность, творческая энергия, давшая миру вакцину, фотографию, кино, моду), а у китайцев это представление когда-то истерлось, износилось, потому что они отказались от модернизации. Как же: Китай – оплот церемониальности, патриархальности и боевых искусств. Это и сейчас чувствуется в каждом китайце: жесткость – за улыбкой миловидных девушек, будто все они – мастера кун-фу и ушу. Когда они разговаривают, руки не летают в воздухе, а рубят его, будто чертят иероглифы. Китай, как и Россия, оказался бессилен перед качественным скачком, которого требовал XX век. Вернее, Россия свой рывок сделала – в космос, но население осталось «массой». И Россия в этой массе увязла, Китай же к своему рывку стал готовиться позже, теперь обгоняет Россию. В Китае все лучшее – государственное, частное – это «частная лавочка» и «шарашкина контора», в советских терминах. Разве что промышлять поделками из ракушек и продавать манго на улице – такое частное было и в советских приморских городках. На песке нет ни одной ракушки, ни одного камушка – только море что-то выбросит на берег, тут же китаец подберет: пригодится. В этом, как мне показалось, главная китайская сила: умение все обратить в свою пользу. От гремучих змей до финансового кризиса: в Китае кризиса нет, они же с миром ни в какие договорные игры не играли, отчего и могли безнаказанно воровать чужие бренды и технологии. Вот юань и крепнет день ото дня по отношению к мировым валютам. А русский с китайцем, похоже, действительно становятся братьями навек.
Зеленые человечки
Корни фикуса-бенжамина,
сосен, у которых полные шишки зубов,
противовампирных осинок,
дубов с падающими желудками
сплетаются под землей в корзину,
чтоб запихнуть в нее тучный шар
планеты – от слова планировать –
летающей по четвертому солнечному кольцу,
стянутой мускулами деревьев,
упрятанной за решетку
зелеными деревянными человечками.
Не спеленутая прутьями,
планета взрывается лавой
и посыпает голову пеплом,
плачет солеными цунами,
кровоточит нефтью,
пускает газы, портя воздух,
надышанный зелеными человечками
голых платанов, одетых с иголочки елок
и, конечно же, фикусов-бенжаминов.
А сапиенсы-вампиры,
белые, желтые, черные, красные,
в зависимости от места под солнцем,
но в основе белые, как все костяные твари,
пьют хоботками нефть, присосавшись
к ягодицам планеты, выпавшим из корсета,
сплетенного оливами Средиземного моря,
речными ивами и, конечно, фикусом-бенжамином,
на который я смотрю со своей террасы.
Это и есть Америка
Лечу в Нью-Йорк, в самолете раздают въездные карточки, там есть пункт, что и на какую сумму ввозишь в США и не вывозишь обратно. Спрашиваю у стюарда: «Книги везу, писать?». – «Свои?» – «Да.» – «Не писать, они ничего не стоят.» – «Еще не свои везу в подарок.» – «Антикварные?» – «Нет.» «Современные ничего не стоят». Это у многих сидит в подкорке: современность ничего не стоит, все ценности – в прошлом. В Америке не так: сегодняшние интеллектуальные усилия – самое дорогое, они растят будущее, оно из них прорастает. Потому туда и уезжают интеллектуалы из России: здесь они – продавцы воздуха, там воздух – первое, во что надо инвестировать, потому что плоды – уже созданное – всегда можно тиражировать, а вот чем дышать сегодня и завтра… Заодно спрашиваю у стюарда: «А чего это вы на таких старых самолетах летаете?» – Где ж старый, – возмущается он. – Ну лет двадцать ему, говорю. – Угадали, – отвечает, но это еще не старый, видели бы вы на каких американцы летают! Ужас, какое старье! (Вот он, теряющий в цене антиквариат – старье). Так российского стюарда довели пропагандой до галлюцинаций: я летала по всей Америке на незнамо скольких самолетах – новехонькие, в одном, правда, возникли какие-то неполадки, так нас оттуда высадили, пришлось лететь составными рейсами: из Альбукерка (штат Нью-Мехико) в Бостон я добиралась на трех самолетах дольше, чем летела бы в Москву. Будучи наслышана про всякие возмещения в Америке морального ущерба на миллионы долларов, говорю своему издателю и переводчику Джиму Кейтсу, по чьему приглашению и летала в Штаты: «А нам за эту накладку золотые горы дадут?» – «Ничего, – отвечает, – только другой билет».