Страница 5 из 18
Предварительно Геннадий Иванович сделал пять вариантов в гипсе. Человек он был талантливый, халтурить не умел, – натура в этих гипсах выглядела как живая. И все пять портретов худсовет забраковал. Геннадий Иванович вышел на улицу с авоськой в руках, в ней лежали злополучные гипсы. Настроение было отвратительным. Недрогнувшей рукой он высыпал все пять гипсов в урну, пошёл в ресторан и на последние деньги чудовищно напился.
Вы, наверное, поняли, что натурой для поясного портрета служил В. И. Ленин. Поднялся чудовищный вой: вождя пролетариата – в урну! Сидоров-Сикорский после этого случая уже не просыхал. Из пьянства его Раиса вытащила. Мало того, она все пороги обила и добилась-таки своего – через пять лет Геннадия Ивановича восстановили на преподавательской работе. При этом запретили преподавать скульптуру, поскольку он испоганил саму идею воплощения лица Великого, но доверили вести рисунок. Тогда-то и свела Сидорова-Сикорского судьба с Флором. Последний стал любимым и благодарным учеником.
А на старости лет судьба вдруг и улыбнулась, защитила от нищеты. Деньги на дом в Верхнем Стане дала дочь. Раиса очень гордилась дочерью и любила рассказывать про её успехи в бизнесе. В Верхнем Стане дочери их никто не видел, некоторые полагали, что это вообще миф.
– Вам со сливками?
– С молоком, если можно. Уже надо поберечь печень. И без сахара.
– Хотите мёд?
– Мёд – это другое дело. Сахар – это яд.
– А мёд – жизнь. Между прочим, Клим Климыч про вас спрашивал. Вы ему мёд заказывали?
– А что обо мне спрашивать? Мы так с ним и договаривались: как накачает мёд – принесёт.
– Он не любит к вам ходить, когда у вас гости. А с помидорами, Марья Ивановна, я вам ничем не могу помочь. Я ничего не понимаю в фитофторе, и книг по садоводству у меня нет. У меня вообще ничего не растёт. И тем более помидоры. Для этого вам, пожалуй, лучше пойти к Светочке…
Речь шла о третьем доме, в котором обитала семья бизнесмена и строителя Харитонова, которого все называли архитектором. Это он в своё время строил Лёвушке дом, а как почувствовал, что последний богатеет на глазах, уговорил ещё построить чудо-баню. Харитонов выписал из Москвы самых дорогих строителей: печников, кровельщиков, сантехников.
Марья Ивановна воздевала руки: Лёвушку грабили на глазах, а племянник только посмеивался. Но когда кончилось строительство, он разругался с Харитоновым в пух и прах. Из-за сметы и поругались. Потом как-то обошлось. О былой дружбе не было и речи, но браниться и угрожать друг другу перестали. Светлана Харитонова, худенькая дамочка в джинсах, продолжала как ни в чём ни бывало ходить к Лёве в дом и Марью Ивановну зазывала к себе в гости. Умная женщина всеми силами пыталась восстановить отношения мужа с богатым клиентом. У Харитоновым было двое мальчиков-близнецов. Редкий случай – они совершенно не были похожи. Один в отца – носатый и белобрысый, другой в мать – чернявый и хорошенький. Похожи они были только нравом – оба пронырливые и горластые.
– Но сегодня к Светочке лучше не ходить.
– Почему?
– Они уже с утра ссорились. И вечером тоже крик стоял, как на базаре. Харитонова шершень в голову укусил. Я его видела…
– Шершня?
– Нет, Харитонова. У него нет глаз. Совершенно заплыли – такой отёк. И он во всём винит Светочку: зачем она его заставила собирать смородину? Вы слышали, какая была ночью гроза?
– Да уж… А вы чужих сегодня никого не видели?.
– Что значит чужих? – удивилась Раиса.
– Ну… незнакомых, которые раньше сюда не приезжали.
– Марья Ивановна, что-то я вас не понимаю. Да здесь каждую субботу появляются новые гости, которые раньше сюда не приезжали. Случилось что-нибудь?
– Нет-нет… Так у вас нет секатора?
– Какого секатора?
– Раиса Станиславовна, я всё перепутала. Простите меня. У вас я должна была спросить про фитофтору…
Вид у Раисы был озабоченный: милейшая соседка явно заговаривалась. Марья Ивановна не стала её разубеждать. Визит не был совсем бесполезным. Во всяком случае, двух мужчин она с полным основанием может вычеркнуть из своего списка. Безглазый после укуса шершня архитектор не пойдет убивать или грабить дом.
5
Направляясь к пасечнику Клим Климычу, Марья Ивановна так и не решила: сразу выбросить его из списка подозреваемых или немного поиграть в детектива. Клим Климыч жил как раз на стыке города и деревни в купленной в незапамятные времена избе. Шестьдесят семь лет, бывший пожарник, работяга и труженик, но… Пасечника стоило проверить хотя бы потому, что он был неприятным человеком с двойным дном. Природа создала Клим Климыча вредным и завистливым, а потом в насмешку, а может быть, в назидание окружающим вдохнула в его глаза-щёлочки показное добродушие и также пририсовала клейкую, несмываемую улыбку.
На словах льёт елей, а на деле всех раздражает. Уж на что художники покладистый народ, но и их достал, заставляя пребывать в точке постоянного кипения. Клим Климыч был начисто лишён чувства красоты. В самых ответственных местах – там, где виды, панорамы и стартовые площадки для полёта воображения – он возводил отвратительного вида сараи из старой фанеры, гнилых досок, спинок кроватей и ржавых щитов. В сараях Клим Климыч держал инвентарь и старые, требующие починки ульи. Пчёлы его были кусачие, но мёд давали очень вкусный.
– А… пришла. Будешь своих волкодавов моим мёдом кормить?
– Клим, да что вы такое говорите? Почему волкодавов?
– Я правду говорю. Не волкодавы, так тунеядцы.
– Но уж моих домочадцев вы бездельниками никак не можете назвать. Они работают по двадцать часов в день. А здесь они отдыхают. Имеют право. Я вот что хочу спросить. Вы человек наблюдательный, – Марья Ивановна беззастенчиво льстила пасечнику. – Вы не заметили в деревне вчера подозрительных людей? Ну, в смысле, чужих…
Пасечник внимательно посмотрел на гостью.
– А тебе зачем? У Линды с утра дым из трубы идёт. Говорят, кто-то к ней в пятницу приехал.
Старуха Линда жила у кладбища, и деревня по старой памяти называла её сторожихой. Когда-то в церкви хранили зерно, Линда числилась тогда ночным сторожем. Сейчас она была стара, слепа, по виду совершеннейшая колдунья. И вообще Линда была Плохая Старуха. Сын её был не только пьяница и вор, но и сидел за тяжкое. Сама сторожиха варила недоброкачественный самогон, подворовывала цыплят, однажды даже у Анны Васильевны овцу увела, а всем сказала, что видела у колодца волка, де, он овцу и зарезал. Еще говорили, что у Линды плохой глаз, она умела портить коров и отнимала у людей спорость. Последние качества иные считали сомнительными, приборами спорость, то есть ловкость в делах, не измеришь и вообще на этот счет доказательств нет никаких. Но ведь люди зря говорить не будут. На всякий случай народ остерегался злить Линду. Мало ли что…
– А не вернулся ли часом её беспутный сын? – воскликнула Марья Ивановна.
– Не… тому долго сидеть. Но что Линда большую стряпню затеяла, это точно. Подожди, я тебе для мёда удобную сумку дам. Крышка и трёхлитровка за тобой. А то моду взяли – банки не возвращать!
Автор понимает, что все эти подробности замедляют сюжет. Если в романе появился пистолет, значит, будет убийство, а раз убийство – пиши по делу, не отвлекайся на пейзажи, пустые разговоры, описание характеров и судеб. Но ведь люди кругом, если подумать, каждый может быть задействован в сюжете. А если не думать, то при чтении выбрасывайте пустые, с вашей точки зрения, места, и дело с концом.
Лёвушка углядел тётку издали и сразу пригласил её на террасу. Теперь здесь пили пиво с воблой. Крупную, обезглавленную, очищенную, влажно блестевшую жирком воблу доставали из нарядной упаковки, раскладывали по тарелкам и резали на поперечные куски.
– Садитесь, тёть Маш. Вы такого пива и не пили никогда. Нектар! – Костя-Фальстаф суетливо пододвинул пенсионерке кресло.
Марья Ивановна скосила глаза на его руки – вне подозрений: ни царапин, ни синяков.