Лама

В лаборатории воцарилась напряженная тишина. Возможно, первый вариант им кажется уже унизительным, второй – слишком смелым и нереальным, подумал он и заключил:

– Хорошо. Я вернусь минут через двадцать. Надеюсь, что после перерыва наша беседа будет более серьёзной, чем до него.

Он вышел, а оставшиеся дали волю эмоциям:

– Ничего себе!

– Хорош гусь! Работай на него в три смены.

– Конечно. Почти всё готово – и переделывать.

– Можем не браться, воля наша.

– Воля-то наша. А нос он нам утёр, как соплякам.

– Ну и правильно. Мы и есть сопляки. Ты доклад готовил?

– Нет. А ты?

– Я тоже не готовил. И он это понял. Хотя прямо не сказал.

– За кого же он нас принимает?

– За дармоедов.

– Ну, это ты брось.

– А я плевать на него хотел. Подумаешь, умник нашёлся. Мы сами с усами.

– По-моему, именно в этом он и хотел бы убедиться.

– А ты, Фаназоров, пожалуй, прав. Что будем делать?..

С возвращением Лавникова споры разом стихли, что не осталось без его внимания:

– Я вижу, накопились вопросы?

– Да, – сказал Удобный. – Сколько часов в сутки нам придется работать?

– Я вас призываю работать не дольше, а лучше, эффективнее. Придётся дорожить каждой минутой.

– И мы сможем к сроку сделать новый прибор?

– Конечно.

– Вы не шутите? Ведь нет ни схем, ни деталей, ничего. Допустим, мы согласимся и не сделаем. Что тогда? Мы только исполнители, с нас взятки гладки. Отвечать придётся вам.

– Вы совершенно правы, Гений Иванович. Если отвечать буду только я, то действительно не сделаем. Будем болеть за дело мы, мы – все и каждый, – справимся. Кроме того, у меня в запасе есть и третий вариант. Эту тему я могу передать в другое место, где известные мне люди сделают всё вдвое быстрее.

Молодые люди переглянулись:

– Тогда мы остаемся без дела?

– Разумеется. Как же иначе, вступаем в рынок. Но, по-моему, нелогично перспективное направление отдавать другим. Чем мы хуже?

– Дело, кажется, начинает принимать серьёзный оборот, – неожиданно вслух промолвил Фаназоров.

– Предлагаю это замечание считать началом наших взаимоотношений. Я сейчас взял в библиотеке для вас несколько книг. Полистайте их до вечера, а завтра утром вы мне предлагаете черновой вариант нового прибора либо принимаетесь за доводку старого. Желаю успеха, – он выложил из портфеля книги и вышел, а они стали рассматривать диковинные слова на обложках и переговариваться:

– Вот это темпы!

– А ты как думал.

– Скрутит нас в бараний рог.

– Ничего, не сломаешься.

– А может быть, так и надо.

– За такую зарплату?

– Кончайте трепаться. Час читаем, потом каждый расскажет, что усвоил. Идёт?

– Слушаюсь, командор.

Занялись книгами. Фаназоров полистал страницы вперёд, потом назад, посмотрел в оглавление, выбрал наиболее интересную главу, попробовал читать, но быстро соскучился. Он отодвинул книгу, поставил локти на стол, подпёр голову ладонями, опустил мизинцы на глаза и сразу увидел готовым будущий прибор. Он оказался небольшим, красивым и совершенным, о нём знает весь мир. Лаборатория завалена иностранными письмами: все хотят его купить, предлагают помощь, зовут работать на любых условиях. Мы получаем Нобелевские премии, но не радуемся, ведь прибор ещё не умеет расшифровывать сигналы из других миров. Наконец, и этот барьер преодолён. Маленький, со спичечный коробок, приборчик лежит у меня в кармане, а я шагаю себе по лесу и понимаю песни птиц и язык животных. И вот на пути встречаются лупоглазые пришельцы из иных миров. Странные: один тощий, длинный, другой, наоборот, поменьше, но толстенький, оба в блестящих комбинезонах, серебристом и зеленоватом. Увидели меня, остановились, разговаривают по-своему. А приборчик мне всё переводит:

– Смотри-ка, не боится, – говорит долговязый.

– Он в шоке. Сейчас очнётся и убежит без оглядки, – отвечает другой.

– А ты не пугай. Мы же не станем убивать его. Покатаем, параметры замерим и отпустим.

– Как бы с ним объясниться?

Понял я, бояться нечего, да и крикнул им с помощью приборчика на чистейшем инопланетянском языке:

– Чао бой ни в зуб ногой! – что в переводе на наш человеческий язык означает: «Привет, ребята! Никак заблудились?»

Они глаза вылупили ещё больше, уши подняли, смотрят друг на друга, не понимают, откуда родная речь. А я опять кричу:

– Гоп до кучи, ёж колючий! – мол, идите поближе, не бойтесь, мы гостей не едим. Поняли, подходят и говорят на человеческом языке с типичным космическим акцентом:

– Ты кричал?

– Я, – говорю. – Не напугал?

– Удивляемся, – отвечают. – Откуда ты наш язык знаешь? Ведь ваша цивилизация пока нас даже обнаружить не умеет.

– Почему не умеет? Решили, что мы щи лаптем хлебаем. А мы и ложкой можем. Видишь, приборчик придумали на интегральных схемах, любые коды расшифровывает. Махнёмся?

– Что-что? Не понимаем.

– Обменяемся, – говорю. – Я вам даю мой прибор, вы мне – свой.

– Такой прибор на ваших интегральных схемах построить нельзя.

– Вам нельзя, а нам можно. Вы же свой прибор тоже как-то построили.

– Наш прибор достаточно прост, но для тебя пока недоступен. Вами ещё не открыты многие важные свойства природы. Как же ты всё-таки нас понимаешь?

– Через него, – подбросил я перед их носами приборчик и поймал, словно монетку.

– На каком принципе он работает?

– На волевом субстрате.

– Как-как?

– А так. Я говорю ему: переводи, он и переводит. Вот и всё.

– Шуры-муры куры дуры, – говорит негромко пухленький длинному. А приборчик мне переводит: «Видно, их цивилизация не так проста, как нам кажется».

– Ум на разум семь на восемь, – успокаиваю их. – Дескать, приезжайте почаще – привыкнете. У нас, русских, хобби такое – мир удивлять. Но вы, кажется, хотели покатать меня?

– О, Русский любит быструю езду! – обрадовались они, схватили меня за руки и потащили к инолёту, спрятанному за кустами. Мы бесшумно взлетаем и срываемся куда-то с такой скоростью, что лес, земля, небо – всё сливается в одну сплошную серую массу. Не успеваю привыкнуть к новым впечатлениям, как оказываемся в ином мире. Вылезаю, вернее, выплываю, из инолёта и сразу сжимаюсь от ужаса: со всех сторон несутся на меня какие-то шары, цилиндры, трубы, ленты. Но, поравнявшись со мной, они огибают меня или обволакивают, не причинив никакого вреда. От вытянутых рук некоторые отталкиваются, словно воздушные шарики, деформируя соседние предметы и протискиваясь между ними. Я догадываюсь, что все эти ужасные серые, пегие, сизые, зеленоватые, розовые предметы устроены из дыма или воздуха, без запаха, то с чёткими, то с расплывчатыми податливыми границами. Даже вокруг меня образовалось нечто сизое, туманное, колеблющееся. Озираюсь вопросительно на инолёт, на своих новых знакомых, но вместо них нахожу лишь расплывчатые туманные очертания. Всё превратилось в дым. Заманили, обманули и растаяли, сволочи. А как же я? Как я отсюда выбираться буду?..

– Ты, командор, понимаешь что-нибудь? – доносится справа.

– Ничего не понимаю.

– Я тоже. Что делать будем?

– Будем выбираться.

– Что-что? Откуда выбираться? Опять уснул!

– Ой, и правда! Ты меня, Ген, толкай почаще.

– Хорош гусь. Час прошёл, обсуждать пора, а он дрыхнет, наглец.

– Виноват. Давай через полчасика.

– Ладно. Но ещё уснешь – в бок получишь, уж не серчай потом.

Постепенно втянулись. Поняли, что некоторыми микросхемами можно заменить несколько плат в их старомодной стойке. Стали появляться кое-какие предложения. И хотя никакого варианта конструкции нового прибора пока не получилось, сама идея построения его в сжатые сроки перестала казаться неосуществимой. Они почувствовали себя готовыми завтра обсуждать условия новой игры.

А путешествие в странный зыбкий иной мир Фаназоров продолжил дома, улегшись в постель и накрыв ухо одеялом. Ох уж эти пришельцы! Всегда-то от них одни неприятности. Сидеть бы кулику в своём болоте, ан нет, в иные миры захотелось. Как теперь выбираться отсюда, черти полосатые…