Времена года

– Если бы не хотела, я бы не…

И не договорила. И он понял, что вся ее отчаянность и смелость закончились. И что сейчас он может сделать ей очень-очень больно. И что он этого не сделает.

Его губы скользнули по ее макушке, а потом Илья подхватил Май на руки и понес в спальню.

Когда он опустил девушку на кровать, увидел широко раскрытые глаза, точь-в-точь такие же, как в тот вечер. Чистые.

Девочка… девочка лежала перед ним, неловко расстегивая маленькие пуговицы на блузке, и желала стать женщиной. Он положил свою ладонь на ее пальцы, прекращая борьбу с одеждой, и тихо сказал:

– Я все сделаю сам.

Сначала она смотрела. На то, как осторожно и медленно он ее раздевал, как раздевался сам, потом просто на него, потом на его руки на своем теле. А потом закрыла глаза. И постепенно Илья почувствовал, что Майя наконец расслабилась. Но все равно не торопился, долго гладил ее тело, заставляя его разомлеть до конца, и только после этого начал ласкать. Бережно. Аккуратно. Неторопливо. У Май была совсем небольшая девичья грудь с яркой ареолой и темными сосками. И узкие бедра, которым еще только предстояло принять более плавные очертания. И тонкая талия с упругой кожей на животе. Он провел рукой по животу и почувствовал, как Майя вздрогнула, а потом чуть приподнялась навстречу этому прикосновению. Начала откликаться. Теперь можно пробуждать ее послушное тело. Илья не знал, кем чувствовал себя в тот момент – любовником или ваятелем, он знал только, что это ее первый раз. Настоящий первый раз. И то, как это будет, как случится, – важно не только сейчас, но и в будущем. Ему хотелось стереть тот декабрьский вечер и переписать все заново. И он старательно стирал. Губами. Руками. Прикосновениями. Переписывал. Исправлял. Целовал покорные губы, ласкал маленькую нетронутую грудь, живот, видел, как подрагивает ее пупок, когда Май вбирала в себя воздух и задерживала дыхание. Она отвечала. Тихо, едва уловимо. Но он слышал. И видел. И чувствовал. По дыханию. Легкому нетерпению. Приглушенному вздоху.

Май была готова принять его. Но Илья все равно тянул, ждал, когда желание станет непреодолимо сильным – захлестнет, сделает ее беспокойной, жаждущей, требовательной. Он будил в Май чувственность, рождал женщину. И когда наконец она, совсем забывшись, вцепилась пальцами в простынь и выгнулась навстречу, он вошел.

– Божечки… – выдохнули ему в шею, обняв за плечи.

Илья никогда ни у кого не был первым. Та, с которой он стал мужчиной, была старше и опытнее. Потом не раз опытнее был он. Но первым – никогда. А сейчас он вел за собой девочку, открывая перед ней самые разные оттенки наслаждения, рассказывая о том, какой бывает близость между мужчиной и женщиной и что это такое – заниматься любовью. Илья довел ее до конца, почувствовав, как сначала задрожало, а потом расслабилось тело Май. После чего закончил сам.

Ему очень хотелось устроиться рядом, лечь на спину, отдышаться и прийти в себя. Но не лег. Он ждал. Он вглядывался в лицо Май, желая увидеть рождение женщины. И увидел.

Она медленно подняла веки, словно проснулась. Глаза затянуты легкой поволокой. В них было удивление, истома, ошеломление и… знание. Майя обвела взглядом комнату, Илью и улыбнулась. Он даже не понял, увидела она его или нет. На ее губах неосознанная улыбка – направленная не на кого-то, а внутрь себя.

Это было потрясающе. Илья осторожно убрал с ее лба влажную прядь волос и, прежде чем коснуться чудесной улыбки губами, сам не зная почему, прошептал:

– Здравствуй, Май.

Она подняла руку к лицу и озадаченно уставилась на пальцы. Майя, конечно, еще не вполне пришла в себя после… после. Но помнила, что гель для душа пока не снимала со стеклянной полочки. Однако, скользнув ладонью по животу, почувствовала на коже что-то похожее. Поднесла пальцы к глазам. И по консистенции схоже – светлое, с перламутровым оттенком.

Осознание пришло мгновенно. Понимание – яркое, вспышкой. И сразу, обратной перемоткой – еще и на первый раз тоже. Майя видела ролики социальной рекламы на тему безопасности интимных отношений. Она знала, что есть специальные изделия. Но только сейчас, стоя в чужой ванной и глядя на перламутровые переливы на пальцах, поняла, что вспомнила она об этом непозволительно поздно. А он – не забыл. Но вышло… вот так.

Собственные пальцы завораживали. Не было отвращения. Неприятия. Паники. Какое-то неуемное любопытство – бесстыдное. Ощущение открытия всех тайн бытия разом.

Она далеко не сразу решилась включить воду и все-таки смыть с себя эти интимные последствия близости.

Когда, приняв душ, вышла из ванной комнаты, он был еще в спальне. И Майя споткнулась на пороге.

Она боялась увидеть пустую постель. И что он снова курит на балконе. Но Июль лежал среди шоколадного атласа и выглядел на нем так, что она почему-то принялась подтягивать выше полотенце. Но шла вперед, потому что его взгляд притягивал. И шла к нему через внезапную робость, которая исчезла, когда Майя присела на краешек кровати, не сводя с него взгляда.

Как и в прошлый раз, они потянулись друг к другу одновременно. Мягкий поцелуй, вернувший ей уверенность. И вопрос:

– Хочешь поужинать?

– Очень хочу.

Она не узнала свой голос, когда отвечала: он стал каким-то другим. А потом и вовсе голоса лишилась – когда Илья встал. Спокойный и нагой. И так же спокойно принялся одеваться, повернувшись спиной.

Словно она снова в ванной. И то самое неуемное и бесстыдное любопытство. Глаза отвести, может, и надо, но невозможно. На каком-то интуитивном… может быть, не далее как полчаса назад открывшемся уровне Майя понимает – она видит перед собой тело в самом расцвете зрелой мужественности. Все, что полагается, и ничего лишнего. Она все-таки зажмурилась – не потому что стыдно, а потому что снова жарко. И хочется скинуть полотенце.

Она открыла глаза, когда Илья обернулся. Джинсы, футболка – обычная одежда. Волосы взлохмачены. Нет, не Илья. Июль. Июль, от которого сладко, остро и жарко в груди.

– Я пойду посмотрю, что есть в холодильнике.

Он ушел. А вот Майя поняла внезапно и четко, что она – не уйдет. Просто не сможет сейчас от него уйти. И через час не сможет. И через два.

Она столько еще не рассмотрела. Она столько еще не попробовала. И не из холодильника, нет.

Решение было принято. Осталось придумать, как его реализовать. И с этим заминки не случилось. Через две минуты, спринтерски одевшись и прикрыв дверь спальни, Майя звонила маме. Чтобы сказать, что останется ночевать у Ани в общежитии – будут вдвоем готовиться к экзамену.

Ей поверили без тени сомнений: Майя никогда не злоупотребляла доверием родителей и, как хорошая девочка, всегда приходила домой на ночь. А сейчас соврала без малейших угрызений совести. Ей надо здесь остаться. Просто необходимо.

Кухню Майя нашла по звуку. Чуткий слух музыканта уловил, что некто в глубине квартиры барабанил пальцами по чему-то твердому. Этим «некто» оказался, конечно, Июль, разглядывающий внутренности огромного холодильника. Майя не дала себе времени на «подумать» и «усомниться». Демонстративно положила на стол свой смартфон и устроилась на мягкий бежевый стул.

– Мне только что мама звонила. Они уехали на дачу к друзьям куда-то в район Раменского. До завтра. А я ключи не взяла от дома, представляешь? – Илья так и стоял у раскрытой дверцы. Холодильник протестующе запищал, предупреждая. Словно бы о ее вранье. Отступать Майя не собиралась, но закончила фразу негромко: – Я могу, конечно, поехать ночевать к Ане в общежитие. А могу… остаться… с тобой.

И глаза все-таки опустила, уперла в столешницу. Не могла врать вот так, глядя в лицо. Не ему.

– Есть колбаса, икра, виноград и сыр.

Именно это она и хотела услышать, угу.

– Давай икру, чего уж. Гулять – так гулять, – голос, несмотря на старания, прозвучал уныло. Майя зачем-то подвинула лежащий на белой глянцевой поверхности стола телефон. Рядом с которым поставили как раз и виноград, и сыр. И все остальное.